Конунг взял в руки факел и сказал: «Ты скажешь мне все, что увидишь в своем сне, или ты будешь испытывать этот огонь на своем теле!» Старая женщина очень испугалась. «Хорошо, — — сказала она, надеясь протянуть время. — Три ночи я буду смотреть сны, а на рассвете третьего дня я приду к тебе, конунг, и расскажу о них». Но Агдай не захотел покидать ее дом. Он подумал, что когда он уйдет, старая сновидица сможет убежать «Я буду ждать твоего рассказа тут!» — сказал он и остался возле ее маленькой хижины, вместе со всем своим войском…
Подле себя Гюда различила чье-то сопение. Разлепив глаза, княжна увидела Рагнхильд. Красавица проснулась — сидела, обхватив руками колени, и внимательно вслушивалась в речи темноволосой Айши. Ее брат спал, уютно свернувшись калачиком в ямке во мху. Отблески костра плясали по лицу Рагнхильд, отражались в хитро сузившихся глазах. Сторож Рагнхильд, как и усевшиеся вокруг костра берсерки, тоже внимали речам Айши.
— Первая ночь прошла спокойно, — продолжала, будто не замечая их внимания, темноволосая. — Конунг хорошо выспался, его люди отдохнули, но несчастная старая сновидица никак не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок, закрывала и открывала глаза, но сны не приходили к ней. Утром, уставшая и несчастная, она вышла из своей избы на двор, чтобы умыться и испить воды. Но там ее уже дожидался конунг Агдай. «Ты видела сон, старая ведьма?! Я жду тебя, и мой факел пылает! » — закричал он. Испугавшись, старуха влезла обратно в избу и забилась в самый дальний угол. Там она сидела до ночи, забыв о еде и питье. На вторую ночь она вновь не заснула, прислушивалась к шорохам снаружи, пугалась любого щелчка. В ее доме стало холодно, очаг погас, но она не разводила огня, объятая страхом. Утром она даже не попробовала выйти во двор — так она боялась конунга. «Наверное, старая колдунья спит и видит сны обо мне», — решил Агдай и не стал тревожить старуху. Однако старуха не спала. Не заснула она и в третью ночь. Теперь она все время думала об огне, которым будет пытать ее конунг, о боли, которая измучает ее бедное старое тело. Она проклинала свой дар и в ужасе царапала землю ногтями. Ночь катилась к утру, и страх пожирал ее рассудок. Кончилась ночь, и исчез рассудок старой сновидицы. Утром безумица сама вышла к конунгу. Он ждал ее, нетерпеливо прохаживаясь перед хижиной. За его спиной выстроились воины. «Ну, что, ведьма, я сумею победить врага?» — закричал старухе Агдай. В ответ обезумевшая сновидица заулыбалась и сказала изменившимся голосом: «Быки выйдут на поля, чтоб вырастить урожай, и коровы затяжелеют от волков…» «Что это значит, старуха?! » — завопил князь и ткнул в живот сновидице факелом. Но она не перестала улыбаться. «Маленькая змея проглотит большую птицу, а огонь сожрет воду», — сказала она, улыбаясь. «Что же все это значит?» — принялся спрашивать у своих подданных Агдай, не замечая, что сновидица стала блажной. А надо сказать, что был средь его людей некий Рами. Он был стар и слыл очень мудрым человеком. Пораскинув мозгами, он принялся толковать речи блажной старухи. «Она улыбается, значит, сон сулит удачу» — сказал он Агдаю. «Твои воины — быки. Мы возьмем богатую добычу, то есть урожай, — объяснял он. — Коровы понесут от волков — означает, что мы обрюхатим всех женщин твоего врага. Маленькая змея — ты, князь, у тебя змеиная мудрость, поскольку сперва ты пожелал узнать исход битвы, не ринулся в нее очертя голову. А большая птица — твой враг, который чувствует себя вольно, как птица в небе, и не подозревает о нападении. Огонь — нападение, а вода — защита. Если ты нападешь, то победишь…» — говорил конунгу Рами. А сновидица улыбалась.
— А ведь он верно растолковал знаки, — перебил рассказчицу кто-то из слушателей.
Айша повернулась к нему, откинула с лица волосы:
— Агдай тоже так решил. Он поднял свое войско и напал на соседнего конунга.
Она замолчала. В тишине потрескивал огонь, сопели заснувшие пленники, тяжело пыхтели, ожидая конца истории, берсерки. Первым не выдержал самый молодой — Ингъяльд. Он уже забыл, что опасался речей Айши. Поднялся, потянулся к ней через пламя костра:
— Агдай победил?
— Нет.
Ответ Айши вызвал дружный громкий вздох. Казалось, даже притихшие в ночи старые ели выдохнули разочарованно.
Айша покопалась в костре палкой. Красные всполохи озарили ее тонкое лицо.
— Он потерпел поражение. Уцелевшие воины очень разозлились на старуху, солгавшую им. Они побежали и нашли ее в петле на суку большой березы. Страх и безумие загнали ее туда. Но даже после смерти она улыбалась…
Наступило тяжелое молчание. Айша потянулась к раненому Хаки, прикрыла шкурой его оголившееся плечо, улыбнулась, когда Берсерк цепко поймал ее за запястье.
— О чем твой рассказ? — сипло сказал он.
— О тебе, хевдинг. Обо мне. О страхе, рождающем безумие. О безумии, рождающем ложь. О зле, всегда порождающем зло. О ничтожности слов. Ты просил меня рассказать твое будущее, если я колдунья. Но на самом деле, колдунья я или нет, скажу я правду или солгу, — это не будет иметь никакого значения. Это будут просто слова, которые ты станешь поворачивать, составляя из них совсем не то, что я хотела сказать, как принялся поворачивать слова безумной старухи мудрый Рами. Твои слова останутся похожими на мои, но мои мысли от этого не станут твоими. А будущее все равно свершится так, как должно, скажу я о нем или нет. Знаешь, как говорят о будущем в моих краях? «Всегда побеждает молчание». Вот так, хевдинг.
— Всегда побеждает молчание, — откидываясь на спину, повторила Гюда.
Весь конец осени Хаки пролежал в своей постели, в своем хереде, на берегу озера Ренд. Несмотря на старания лекаря — старого раба-травника, он не выздоравливал, Едва начав подживать, его раны вновь нагнаивались, и, после временного улучшения, опять наступали дни болезни.
Рагнхильд и Гюда жили в женской избе, Айша — в избе самого Берсерка. Он любил слушать ее сказы, особенно когда боль становилась невыносимой. Старик-знахарь мазал раны хозяина какими-то травными мазями, поил его крепким настоем, дарующим сон и здоровье. К знахарю в хереде относились уважительно, с почтением, хотя он и носил рабский ошейник. В свободное время, которое выдавалось не так уж редко, старик любил заходить в рабскую избу, греть у очага морщинистые, все в синих змеях вен, руки и слушать россказни рабов. В основном говорили о рано наступивших бесснежных холодах, о том, что в усадьбе, из-за болезни херсира, запасено слишком мало еды и дров, и если зима будет жестокой, то рабы перемрут, как это уже случалось несколько лет тому назад. Хаки не дорожил своими рабами, хотя и не грузил их работой. Скота в хереде он не держал, поскольку редко надолго задерживался в своем логове, разве что пережидал весенние паводки и осенние дожди, дабы затем вновь пуститься на поиски добычи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Подле себя Гюда различила чье-то сопение. Разлепив глаза, княжна увидела Рагнхильд. Красавица проснулась — сидела, обхватив руками колени, и внимательно вслушивалась в речи темноволосой Айши. Ее брат спал, уютно свернувшись калачиком в ямке во мху. Отблески костра плясали по лицу Рагнхильд, отражались в хитро сузившихся глазах. Сторож Рагнхильд, как и усевшиеся вокруг костра берсерки, тоже внимали речам Айши.
— Первая ночь прошла спокойно, — продолжала, будто не замечая их внимания, темноволосая. — Конунг хорошо выспался, его люди отдохнули, но несчастная старая сновидица никак не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок, закрывала и открывала глаза, но сны не приходили к ней. Утром, уставшая и несчастная, она вышла из своей избы на двор, чтобы умыться и испить воды. Но там ее уже дожидался конунг Агдай. «Ты видела сон, старая ведьма?! Я жду тебя, и мой факел пылает! » — закричал он. Испугавшись, старуха влезла обратно в избу и забилась в самый дальний угол. Там она сидела до ночи, забыв о еде и питье. На вторую ночь она вновь не заснула, прислушивалась к шорохам снаружи, пугалась любого щелчка. В ее доме стало холодно, очаг погас, но она не разводила огня, объятая страхом. Утром она даже не попробовала выйти во двор — так она боялась конунга. «Наверное, старая колдунья спит и видит сны обо мне», — решил Агдай и не стал тревожить старуху. Однако старуха не спала. Не заснула она и в третью ночь. Теперь она все время думала об огне, которым будет пытать ее конунг, о боли, которая измучает ее бедное старое тело. Она проклинала свой дар и в ужасе царапала землю ногтями. Ночь катилась к утру, и страх пожирал ее рассудок. Кончилась ночь, и исчез рассудок старой сновидицы. Утром безумица сама вышла к конунгу. Он ждал ее, нетерпеливо прохаживаясь перед хижиной. За его спиной выстроились воины. «Ну, что, ведьма, я сумею победить врага?» — закричал старухе Агдай. В ответ обезумевшая сновидица заулыбалась и сказала изменившимся голосом: «Быки выйдут на поля, чтоб вырастить урожай, и коровы затяжелеют от волков…» «Что это значит, старуха?! » — завопил князь и ткнул в живот сновидице факелом. Но она не перестала улыбаться. «Маленькая змея проглотит большую птицу, а огонь сожрет воду», — сказала она, улыбаясь. «Что же все это значит?» — принялся спрашивать у своих подданных Агдай, не замечая, что сновидица стала блажной. А надо сказать, что был средь его людей некий Рами. Он был стар и слыл очень мудрым человеком. Пораскинув мозгами, он принялся толковать речи блажной старухи. «Она улыбается, значит, сон сулит удачу» — сказал он Агдаю. «Твои воины — быки. Мы возьмем богатую добычу, то есть урожай, — объяснял он. — Коровы понесут от волков — означает, что мы обрюхатим всех женщин твоего врага. Маленькая змея — ты, князь, у тебя змеиная мудрость, поскольку сперва ты пожелал узнать исход битвы, не ринулся в нее очертя голову. А большая птица — твой враг, который чувствует себя вольно, как птица в небе, и не подозревает о нападении. Огонь — нападение, а вода — защита. Если ты нападешь, то победишь…» — говорил конунгу Рами. А сновидица улыбалась.
— А ведь он верно растолковал знаки, — перебил рассказчицу кто-то из слушателей.
Айша повернулась к нему, откинула с лица волосы:
— Агдай тоже так решил. Он поднял свое войско и напал на соседнего конунга.
Она замолчала. В тишине потрескивал огонь, сопели заснувшие пленники, тяжело пыхтели, ожидая конца истории, берсерки. Первым не выдержал самый молодой — Ингъяльд. Он уже забыл, что опасался речей Айши. Поднялся, потянулся к ней через пламя костра:
— Агдай победил?
— Нет.
Ответ Айши вызвал дружный громкий вздох. Казалось, даже притихшие в ночи старые ели выдохнули разочарованно.
Айша покопалась в костре палкой. Красные всполохи озарили ее тонкое лицо.
— Он потерпел поражение. Уцелевшие воины очень разозлились на старуху, солгавшую им. Они побежали и нашли ее в петле на суку большой березы. Страх и безумие загнали ее туда. Но даже после смерти она улыбалась…
Наступило тяжелое молчание. Айша потянулась к раненому Хаки, прикрыла шкурой его оголившееся плечо, улыбнулась, когда Берсерк цепко поймал ее за запястье.
— О чем твой рассказ? — сипло сказал он.
— О тебе, хевдинг. Обо мне. О страхе, рождающем безумие. О безумии, рождающем ложь. О зле, всегда порождающем зло. О ничтожности слов. Ты просил меня рассказать твое будущее, если я колдунья. Но на самом деле, колдунья я или нет, скажу я правду или солгу, — это не будет иметь никакого значения. Это будут просто слова, которые ты станешь поворачивать, составляя из них совсем не то, что я хотела сказать, как принялся поворачивать слова безумной старухи мудрый Рами. Твои слова останутся похожими на мои, но мои мысли от этого не станут твоими. А будущее все равно свершится так, как должно, скажу я о нем или нет. Знаешь, как говорят о будущем в моих краях? «Всегда побеждает молчание». Вот так, хевдинг.
— Всегда побеждает молчание, — откидываясь на спину, повторила Гюда.
Весь конец осени Хаки пролежал в своей постели, в своем хереде, на берегу озера Ренд. Несмотря на старания лекаря — старого раба-травника, он не выздоравливал, Едва начав подживать, его раны вновь нагнаивались, и, после временного улучшения, опять наступали дни болезни.
Рагнхильд и Гюда жили в женской избе, Айша — в избе самого Берсерка. Он любил слушать ее сказы, особенно когда боль становилась невыносимой. Старик-знахарь мазал раны хозяина какими-то травными мазями, поил его крепким настоем, дарующим сон и здоровье. К знахарю в хереде относились уважительно, с почтением, хотя он и носил рабский ошейник. В свободное время, которое выдавалось не так уж редко, старик любил заходить в рабскую избу, греть у очага морщинистые, все в синих змеях вен, руки и слушать россказни рабов. В основном говорили о рано наступивших бесснежных холодах, о том, что в усадьбе, из-за болезни херсира, запасено слишком мало еды и дров, и если зима будет жестокой, то рабы перемрут, как это уже случалось несколько лет тому назад. Хаки не дорожил своими рабами, хотя и не грузил их работой. Скота в хереде он не держал, поскольку редко надолго задерживался в своем логове, разве что пережидал весенние паводки и осенние дожди, дабы затем вновь пуститься на поиски добычи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90