Свита настороженно косилась на чародея и особенно на вурдов, а те, не испытывая перед вельможами никакого благоговения, только что язык боярам не показывали.
— Не хватает запечённого бычка… — заметил Рыжий на ухо Быстроногу, но вурд притчу про блудного сына не знал и лишь пожал плечами.
Князь, наконец, отстранил Бориса и взглянул на чародея.
— Это Сокол, — Борис, обретя, наконец, дар речи, заговорил без умолку. — Он дважды спасал мне жизнь… Там такое творилось, ужас какой-то… Мы едва ноги унесли… Знаешь, нас там схватили какие-то выродки, новгородцы, между прочим… И это после того, как мы обороняли от нечисти Псков…Я пригласил Сокола в Нижний Новгород… Он может помочь нам справится с чёрной смертью…
— Я знаю, — коротко сказал Константин, шагнув к чародею
Они буравили друг друга взглядами, словно спорили, кто кого переглядит.
— Знаешь? — удивился Борис. — Откуда?
Вопрос остался без ответа. Князь поздоровался с Рыжим, кивнул, улыбнувшись, вурдам и пригласил всех на лодку.
— Добро пожаловать!
А потом, вновь обернувшись к Соколу, добавил:
— Добро пожаловать на родину, чародей. Надеюсь, новый город тебя не слишком разочарует.
— Ты, князь, и про это наслышан? — усмехнулся Сокол, но в усмешке его читалось неподдельное уважение.
— Так, справился кое у кого… — ответил Константин.
Они поднялись по сходням. Следом взошли князья да бояре, и последними, отпихнув лодку от берега, попрыгали дружинники. Бросая осторожные взгляды на непонятных спутников княжича, свита принялась поздравлять его со счастливым избавлением от опасностей и возвращением домой. Константин же, отозвав Сокола на нос, произнёс:
— Здесь пока мало говорят об этом. Но замечают, что торговых кораблей с верхних земель приходит всё меньше, а товары становятся всё дороже. Торг хиреет, но как я понимаю, это не самая страшная беда.
Он помолчал.
— Чем ты можешь мне помочь, чародей? Ты можешь заговорить людей от язвы или исцелить тех, кто уже заболел?
Сокол покачал головой.
— Нет, — ответил он. — В противном случае я спас бы Калику. Но даже если и возможно найти средство против мора, я всё одно не в состоянии вылечить тысячи людей. У меня просто-напросто не хватит ни рук, ни времени.
— А что тогда?
— Если позволишь, князь, я изложу свои соображения через несколько дней.
— Добро, — согласился Константин. — Через пять дней соберу совет. Хватит тебе пяти дней?
— Вполне.
* * *
Если в Пскове прибытие Сокола стало событием, о котором говорили всюду, то по Нижнему Новгороду не пробежало даже мелкого слушка. Далёкая пока беда людей волновала не слишком, они предпочитали заниматься более насущными делами. Торговали, строились, готовились к жатве, лишь самые дальновидные и хозяйственные подумывали о зиме. «Какой ещё мор, какой такой Мститель? — дивились люди на рассказы редких гостей из верхних земель. — Сказки всё это. Вроде тех, что про Кощея сочиняют».
Другое дело двор.
Приветливость и доброе отношение князя к заезжему чародею, не укрылось от внимательных глаз вельмож. Каждый встречный заверял его в своём расположении, и Сокол не мог понять, какие улыбки были искренними, а в каких скрывалась корысть. Здесь ничего нельзя было знать наверняка. За исключением, пожалуй, неподдельной ненависти Печёрского настоятеля Дионисия.
Любопытство двора подогревала тайная комната, которую князь выделил Соколу в первый же день. В помещение никого не допускали, ни слуг, что прибирали палаты, ни даже князей. Сам колдун и его друзья-нелюди пропадали там днями и ночами. Вурды таскали доски, глину, песок, ещё что-то в мешках; чародей какие-то свитки, рукописи из княжеской сокровищницы…
По двору поползли слухи. Одни говорили, что из глины и песка колдун мещёрский тварь лепит. Безобразную и непобедимую. Такую, что и Москва не устоит перед ней, и этот, как его, Черномор, который в верхних землях балует. Что, мол, выпустят тварь как раз после жатвы, дабы хлеба ненароком не побила, когда полями и лесами на Москву пойдёт.
Другие утверждали, что знает-де Сокол секрет греческого огня. И во тьме сосуды им снаряжает. Потому как на свету чародейский состав горит, а через это весь Кремль спалить можно. Но придёт время, и в одну из ночей погрузят те сосуды на корабли и повезут на великую битву. Тогда и дружинам тревогу сыграют.
Разузнать наверняка не удалось ни тем, ни другим. Не помогали расспросы окольные, не помогали (это ж надо!) и посулы. Что Рыжий, выходящий из тайной комнаты по локти в глине, что вурды, с шерсти которых свисали щепки и стружка, не проронили ни слова, а от серебра вежливо отказались. К самому колдуну с вопросами подходить боялись даже бояре, но при встрече многозначительно кивали, как бы намекая, что осведомлены куда лучше других.
Сперва это Сокола забавляло, потом раздражать стало. Кремль вообще показался ему излишне суетливым местом — слишком много пустого шума, лести, хитрости. От суеты кремлёвской его Борис выручил.
— А что, чародей, не пройтись ли нам по корчмам, как это мы проделали в Пскове? Послушаем, что народ говорит, о чём думает. Сам же учил меня, мол людей простых слушать полезно.
— Ничего народ не говорит, — ответил Сокол. — А вот если город ты мне покажешь, буду признателен. Хочется посмотреть как здесь сейчас.
* * *
Город продолжал строиться. Преображенский храм уже сиял медью, но множество других замыслов великого князя, только ещё начинали приобретать очертания. Отовсюду к кремлю и посадам подвозили лес, камень, железо. На башнях надстраивали новые ярусы, ров углубляли и расширяли, достраивали княжеские палаты и боярские хоромы. От знати не отставали и простые горожане. Посады расползались вширь, а возле монастырей возникали слободки. Дня не проходило, чтобы в городе не рубили новую избу.
Сотни кораблей и лодок, стоящих по Оке и Волге, образовали огромный плавучий остров, простирающийся до середины обеих рек. Хлопали паруса, скрипели вёсла, бились друг о друга дощатые бока, весело переругивались кормщики и хозяева; пронзительно кричали чайки, кружащие над кораблями огромной стаей и подбирающие остатки людского изобилия. Ко всему этому примешивалось многоголосие торга, что не смолкало здесь даже во время строгих постов. Корабли и купеческие поезда приходили и уходили, но их всегда оставалось достаточно, чтобы торговля не затихала ни на один день. К добрым двадцати тысячам горожан, жителей посадов, слобод и пригородных поместий, добавлялось в иные дни не меньшее число приезжих со всего света купцов, их прислуги, крестьян из окрестных селений. И в этой мешанине языков, племён и нарядов нельзя было разобрать, кто есть кто. Самый большой на Руси торговый перекрёсток жил своей особенной жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Не хватает запечённого бычка… — заметил Рыжий на ухо Быстроногу, но вурд притчу про блудного сына не знал и лишь пожал плечами.
Князь, наконец, отстранил Бориса и взглянул на чародея.
— Это Сокол, — Борис, обретя, наконец, дар речи, заговорил без умолку. — Он дважды спасал мне жизнь… Там такое творилось, ужас какой-то… Мы едва ноги унесли… Знаешь, нас там схватили какие-то выродки, новгородцы, между прочим… И это после того, как мы обороняли от нечисти Псков…Я пригласил Сокола в Нижний Новгород… Он может помочь нам справится с чёрной смертью…
— Я знаю, — коротко сказал Константин, шагнув к чародею
Они буравили друг друга взглядами, словно спорили, кто кого переглядит.
— Знаешь? — удивился Борис. — Откуда?
Вопрос остался без ответа. Князь поздоровался с Рыжим, кивнул, улыбнувшись, вурдам и пригласил всех на лодку.
— Добро пожаловать!
А потом, вновь обернувшись к Соколу, добавил:
— Добро пожаловать на родину, чародей. Надеюсь, новый город тебя не слишком разочарует.
— Ты, князь, и про это наслышан? — усмехнулся Сокол, но в усмешке его читалось неподдельное уважение.
— Так, справился кое у кого… — ответил Константин.
Они поднялись по сходням. Следом взошли князья да бояре, и последними, отпихнув лодку от берега, попрыгали дружинники. Бросая осторожные взгляды на непонятных спутников княжича, свита принялась поздравлять его со счастливым избавлением от опасностей и возвращением домой. Константин же, отозвав Сокола на нос, произнёс:
— Здесь пока мало говорят об этом. Но замечают, что торговых кораблей с верхних земель приходит всё меньше, а товары становятся всё дороже. Торг хиреет, но как я понимаю, это не самая страшная беда.
Он помолчал.
— Чем ты можешь мне помочь, чародей? Ты можешь заговорить людей от язвы или исцелить тех, кто уже заболел?
Сокол покачал головой.
— Нет, — ответил он. — В противном случае я спас бы Калику. Но даже если и возможно найти средство против мора, я всё одно не в состоянии вылечить тысячи людей. У меня просто-напросто не хватит ни рук, ни времени.
— А что тогда?
— Если позволишь, князь, я изложу свои соображения через несколько дней.
— Добро, — согласился Константин. — Через пять дней соберу совет. Хватит тебе пяти дней?
— Вполне.
* * *
Если в Пскове прибытие Сокола стало событием, о котором говорили всюду, то по Нижнему Новгороду не пробежало даже мелкого слушка. Далёкая пока беда людей волновала не слишком, они предпочитали заниматься более насущными делами. Торговали, строились, готовились к жатве, лишь самые дальновидные и хозяйственные подумывали о зиме. «Какой ещё мор, какой такой Мститель? — дивились люди на рассказы редких гостей из верхних земель. — Сказки всё это. Вроде тех, что про Кощея сочиняют».
Другое дело двор.
Приветливость и доброе отношение князя к заезжему чародею, не укрылось от внимательных глаз вельмож. Каждый встречный заверял его в своём расположении, и Сокол не мог понять, какие улыбки были искренними, а в каких скрывалась корысть. Здесь ничего нельзя было знать наверняка. За исключением, пожалуй, неподдельной ненависти Печёрского настоятеля Дионисия.
Любопытство двора подогревала тайная комната, которую князь выделил Соколу в первый же день. В помещение никого не допускали, ни слуг, что прибирали палаты, ни даже князей. Сам колдун и его друзья-нелюди пропадали там днями и ночами. Вурды таскали доски, глину, песок, ещё что-то в мешках; чародей какие-то свитки, рукописи из княжеской сокровищницы…
По двору поползли слухи. Одни говорили, что из глины и песка колдун мещёрский тварь лепит. Безобразную и непобедимую. Такую, что и Москва не устоит перед ней, и этот, как его, Черномор, который в верхних землях балует. Что, мол, выпустят тварь как раз после жатвы, дабы хлеба ненароком не побила, когда полями и лесами на Москву пойдёт.
Другие утверждали, что знает-де Сокол секрет греческого огня. И во тьме сосуды им снаряжает. Потому как на свету чародейский состав горит, а через это весь Кремль спалить можно. Но придёт время, и в одну из ночей погрузят те сосуды на корабли и повезут на великую битву. Тогда и дружинам тревогу сыграют.
Разузнать наверняка не удалось ни тем, ни другим. Не помогали расспросы окольные, не помогали (это ж надо!) и посулы. Что Рыжий, выходящий из тайной комнаты по локти в глине, что вурды, с шерсти которых свисали щепки и стружка, не проронили ни слова, а от серебра вежливо отказались. К самому колдуну с вопросами подходить боялись даже бояре, но при встрече многозначительно кивали, как бы намекая, что осведомлены куда лучше других.
Сперва это Сокола забавляло, потом раздражать стало. Кремль вообще показался ему излишне суетливым местом — слишком много пустого шума, лести, хитрости. От суеты кремлёвской его Борис выручил.
— А что, чародей, не пройтись ли нам по корчмам, как это мы проделали в Пскове? Послушаем, что народ говорит, о чём думает. Сам же учил меня, мол людей простых слушать полезно.
— Ничего народ не говорит, — ответил Сокол. — А вот если город ты мне покажешь, буду признателен. Хочется посмотреть как здесь сейчас.
* * *
Город продолжал строиться. Преображенский храм уже сиял медью, но множество других замыслов великого князя, только ещё начинали приобретать очертания. Отовсюду к кремлю и посадам подвозили лес, камень, железо. На башнях надстраивали новые ярусы, ров углубляли и расширяли, достраивали княжеские палаты и боярские хоромы. От знати не отставали и простые горожане. Посады расползались вширь, а возле монастырей возникали слободки. Дня не проходило, чтобы в городе не рубили новую избу.
Сотни кораблей и лодок, стоящих по Оке и Волге, образовали огромный плавучий остров, простирающийся до середины обеих рек. Хлопали паруса, скрипели вёсла, бились друг о друга дощатые бока, весело переругивались кормщики и хозяева; пронзительно кричали чайки, кружащие над кораблями огромной стаей и подбирающие остатки людского изобилия. Ко всему этому примешивалось многоголосие торга, что не смолкало здесь даже во время строгих постов. Корабли и купеческие поезда приходили и уходили, но их всегда оставалось достаточно, чтобы торговля не затихала ни на один день. К добрым двадцати тысячам горожан, жителей посадов, слобод и пригородных поместий, добавлялось в иные дни не меньшее число приезжих со всего света купцов, их прислуги, крестьян из окрестных селений. И в этой мешанине языков, племён и нарядов нельзя было разобрать, кто есть кто. Самый большой на Руси торговый перекрёсток жил своей особенной жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86