— Я, конечно, ужасно перепугалась, но не показала и вида. Ты меня хвалишь?
— Мы о чём с тобой договорились, Тася? — непривычно менторским тоном осведомился Дмитрий Васильевич, постукивая пальцем по откидному столику с картой. — О чём, я тебя спрашиваю? — Он закусил губу и прикрыл глаза.
Вездеход покачивало, всё вокруг дребезжало, и Лебедевой показалось на миг, что Дима не просто переигрывает подобающую случаю роль, но совершенно всерьёз клокочет от злости. Она не знала, что его жестоко терзает боль в желчном пузыре, расходившемся от постоянной тряски.
— Что с тобой? — Она отчуждённо взглянула на него.
— Сильных ощущений захотелось на старости лет? — Он задержал вдох, видимо совсем её не слушая. — Беда мне с тобой, больше никуда не поедешь.
— Опомнись, Дима, — нахмурясь, предостерегла Анастасия Михайловна. — Не перегибай. Проявил трогательную заботу, и ладно. Давай лучше о деле поговорим.
— Прости, мать. — Он шумно выдохнул и облегчённо помотал головой. — Схватило чегой-то… Так о чём мы с тобой ведём речь?
— Тебе плохо?
— С тобой мне всегда хорошо. — Северьянов отёр со лба холодный пот. — Значит, вытянули вас за одно место на берег? Считай, что тебе повезло и, ради бога, не лезь во всякие дыры. Договорились?
— Я учту твои пожелания, Дмитрий Васильевич.
— Вот и прекрасно. А дальше что было?
— Дальше ни-че-го, — отчеканила Лебедева. Рассказывать о потрясении, испытанном при виде рунических мегалитов, окончательно расхотелось.
— Ни-че-го, — повторил за ней Дмитрий Васильевич. — Это ты верно сказала. Иногда я сам удивляюсь, до чего у нас, бродячих людей, странная жизнь. Вечно в дороге, всегда в пути. Всё остальное лишь промежутки. Ни нормальной семьи у нас по существу нет, ни налаженного быта. Едим всухомятку, живём мечтами о возвращении. Даже подумать как следует и то некогда. Всё мимолётом. Отсюда и вечное наше верхоглядство, пристрастие к авантюрам, инфантилизм.
— Это что-то новое, — Лебедева с удивлением взглянула на Дмитрия Васильевича. Она знала его много лет, но таким, как сейчас, видела впервые. — Насчёт дороги я, быть может, с тобой и соглашусь. Мы, если хочешь, даже думать привыкли от одного телеграфного столба до другого. Что же касается всего остального — извини, не понимаю. Инфантилизм какой-то ещё выдумал!
— Скажешь, нет? — он хитро прищурил глаз. — Взять хоть тебя. О возрасте деликатно умалчиваю.
— И правильно делаешь.
— Но ведь ты до неприличия инфантильна!
— Чушь.
— Генеральша, доцент, а всё Тася! — Северьянов засмеялся. — И через тридцать лет такой останешься. Как вас зовут, бабушка? — прошепелявил он, скорчив смешную рожу. — Тася!
— Так это для тебя, — не выдержав, фыркнула Анастасия Михайловна и добавила со значением: — Ди-ма!.. Надеюсь, мы всегда будем друг для друга Димами и Тасями? — подчеркнула она, согнав улыбку. — Сколько бы нам ни было лет.
— Да, конечно… Как там Светка? Ты давно её не видела?
— Ужасно! — Лебедева виновато всплеснула руками. — Всё дела, понимаешь, дела, наша вечная московская закрученность… Она, конечно, совершенно правильно сделала, что ушла от этого скобаря, но, по-моему, это здорово её подкосило.
— Ничего, — Северьянов успокоительно покачал головой. — Перемелется — мука будет, надо дать ей время зализать раны. Вы, девочки, живучи, как кошки.
— И не стыдно?
— Ни капельки. А всё потому, что я, мать, всегда обо всех помню. Я, да будет тебе известно, Светке сюрприз приготовил.
— Какой?
— Не скажу. Это пока тайна.
— Даже от меня?
— Просто сглазить боюсь, Тася.
— Тогда и вправду лучше молчи.
— Ты когда хочешь улететь?
— Первым же самолётом.
— Отчего так торопишься? Мы ведь даже с тобой и не загуляли как следует. В пятницу будет приём на правительственном, так сказать, уровне. Оставайся.
— В Москве догуляем, у меня дети, семья… Соскучилась, понимаешь. А работу свою я, Дмитрий Васильевич, выполнила, теперь слово за твоими геологами.
— Да знаю я, как ты работала, — отмахнулся он с обычной небрежностью. — Все уши прожужжали: “Анастасия Михайловна”, “Анастасия Михайловна”… Венгры от неё без ума, чеха она очаровала. Суперзвезда, а не женщина.
— Да, я такая.
— Но твоему Дугэрсурэну я выдам по первое число. Голову откручу прохиндею!
— Не смей, Дима! Он ни в чём не виноват. Я сама напросилась.
— Но зачем? Зачем тебя туда понесло? Там же ещё конь не валялся. Даже буровую не завезли.
— Если честно, не знаю. Дурацкая любознательность. Хотелось порасспросить на месте, самой во всём разобраться. А если уж быть до конца честной, я поехала из-за керекссуров. Иной возможности увидеть их у меня не было.
— Так ведь не твоё это дело, Анастасия Михайловна! Не твоё. Ишь туристка выискалась на мою голову.
— Ты целиком и полностью прав, Дима, но так уж вышло, прости. К тому же во всей этой кутерьме есть и своя хорошая сторона. У меня появилась идея.
— В самом деле? Ещё до анализов, до всего? — Северьянов заинтересованно поднял брови, но вездеход в это время опять крепко тряхнуло, и он опять сжался, обозначив желваки, не думая ни о чём, кроме чашки горячего сладкого чая. Термос, перекатывавшийся в железном желобе, был безнадёжно пуст.
— Думаю, что кое-что смогу сказать тебе ещё до анализов, — твёрдо пообещала Лебедева. — Подниму материал, проверю как следует, посоветуюсь с Игнатием Сергеевичем. Если всё действительно пойдёт так, как мне кажется, то я выдам тебе диагностический признак. По крайней мере косвенный.
— И на том спасибо.
— Значит, мы обо всём договорились?
— Конечно, все материалы будут направлять на кафедру на твоё имя… У меня к тебе ещё одна маленькая просьба, Тася… В конце лета мы устраиваем у себя в СЭВ совещание по известной тебе проблеме. Я бы хотел, чтобы ты выступила.
— Если будет с чем.
— А это уж от тебя зависит, золотце. Одним словом, я на тебя крепко рассчитываю.
XVI
Над Приморским кружил устойчивый антициклон, и солнце палило немилосердно. Проплавав около двух часов в маске в подводных “цехах” комбината, Светлана Рунова не заметила, как сожгла спину. Пришлось занять у заводских водолазов тельняшку. Она хоть и стесняла с непривычки движения, зато согревала в холодных слоях, вклинившихся узкими полосами.
Все нужные ей пробы диатомовых и планктона Светлана взяла, но Юра предложил осмотреть мидиевые садки, и она, преодолевая озноб, снова полезла в море. Отказать “водяному человеку” было никак невозможно, да и самолюбие не позволяло. Юра чутко страховал её снизу, каждый раз поднимаясь навстречу, когда она чётким заученным движением шла в глубину. Забрав очередную пробу, он провожал ныряльщицу дружелюбным взмахом руки и зорко следил, пока не исчезало за трепещущим зеркалом золотистое пламя волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Мы о чём с тобой договорились, Тася? — непривычно менторским тоном осведомился Дмитрий Васильевич, постукивая пальцем по откидному столику с картой. — О чём, я тебя спрашиваю? — Он закусил губу и прикрыл глаза.
Вездеход покачивало, всё вокруг дребезжало, и Лебедевой показалось на миг, что Дима не просто переигрывает подобающую случаю роль, но совершенно всерьёз клокочет от злости. Она не знала, что его жестоко терзает боль в желчном пузыре, расходившемся от постоянной тряски.
— Что с тобой? — Она отчуждённо взглянула на него.
— Сильных ощущений захотелось на старости лет? — Он задержал вдох, видимо совсем её не слушая. — Беда мне с тобой, больше никуда не поедешь.
— Опомнись, Дима, — нахмурясь, предостерегла Анастасия Михайловна. — Не перегибай. Проявил трогательную заботу, и ладно. Давай лучше о деле поговорим.
— Прости, мать. — Он шумно выдохнул и облегчённо помотал головой. — Схватило чегой-то… Так о чём мы с тобой ведём речь?
— Тебе плохо?
— С тобой мне всегда хорошо. — Северьянов отёр со лба холодный пот. — Значит, вытянули вас за одно место на берег? Считай, что тебе повезло и, ради бога, не лезь во всякие дыры. Договорились?
— Я учту твои пожелания, Дмитрий Васильевич.
— Вот и прекрасно. А дальше что было?
— Дальше ни-че-го, — отчеканила Лебедева. Рассказывать о потрясении, испытанном при виде рунических мегалитов, окончательно расхотелось.
— Ни-че-го, — повторил за ней Дмитрий Васильевич. — Это ты верно сказала. Иногда я сам удивляюсь, до чего у нас, бродячих людей, странная жизнь. Вечно в дороге, всегда в пути. Всё остальное лишь промежутки. Ни нормальной семьи у нас по существу нет, ни налаженного быта. Едим всухомятку, живём мечтами о возвращении. Даже подумать как следует и то некогда. Всё мимолётом. Отсюда и вечное наше верхоглядство, пристрастие к авантюрам, инфантилизм.
— Это что-то новое, — Лебедева с удивлением взглянула на Дмитрия Васильевича. Она знала его много лет, но таким, как сейчас, видела впервые. — Насчёт дороги я, быть может, с тобой и соглашусь. Мы, если хочешь, даже думать привыкли от одного телеграфного столба до другого. Что же касается всего остального — извини, не понимаю. Инфантилизм какой-то ещё выдумал!
— Скажешь, нет? — он хитро прищурил глаз. — Взять хоть тебя. О возрасте деликатно умалчиваю.
— И правильно делаешь.
— Но ведь ты до неприличия инфантильна!
— Чушь.
— Генеральша, доцент, а всё Тася! — Северьянов засмеялся. — И через тридцать лет такой останешься. Как вас зовут, бабушка? — прошепелявил он, скорчив смешную рожу. — Тася!
— Так это для тебя, — не выдержав, фыркнула Анастасия Михайловна и добавила со значением: — Ди-ма!.. Надеюсь, мы всегда будем друг для друга Димами и Тасями? — подчеркнула она, согнав улыбку. — Сколько бы нам ни было лет.
— Да, конечно… Как там Светка? Ты давно её не видела?
— Ужасно! — Лебедева виновато всплеснула руками. — Всё дела, понимаешь, дела, наша вечная московская закрученность… Она, конечно, совершенно правильно сделала, что ушла от этого скобаря, но, по-моему, это здорово её подкосило.
— Ничего, — Северьянов успокоительно покачал головой. — Перемелется — мука будет, надо дать ей время зализать раны. Вы, девочки, живучи, как кошки.
— И не стыдно?
— Ни капельки. А всё потому, что я, мать, всегда обо всех помню. Я, да будет тебе известно, Светке сюрприз приготовил.
— Какой?
— Не скажу. Это пока тайна.
— Даже от меня?
— Просто сглазить боюсь, Тася.
— Тогда и вправду лучше молчи.
— Ты когда хочешь улететь?
— Первым же самолётом.
— Отчего так торопишься? Мы ведь даже с тобой и не загуляли как следует. В пятницу будет приём на правительственном, так сказать, уровне. Оставайся.
— В Москве догуляем, у меня дети, семья… Соскучилась, понимаешь. А работу свою я, Дмитрий Васильевич, выполнила, теперь слово за твоими геологами.
— Да знаю я, как ты работала, — отмахнулся он с обычной небрежностью. — Все уши прожужжали: “Анастасия Михайловна”, “Анастасия Михайловна”… Венгры от неё без ума, чеха она очаровала. Суперзвезда, а не женщина.
— Да, я такая.
— Но твоему Дугэрсурэну я выдам по первое число. Голову откручу прохиндею!
— Не смей, Дима! Он ни в чём не виноват. Я сама напросилась.
— Но зачем? Зачем тебя туда понесло? Там же ещё конь не валялся. Даже буровую не завезли.
— Если честно, не знаю. Дурацкая любознательность. Хотелось порасспросить на месте, самой во всём разобраться. А если уж быть до конца честной, я поехала из-за керекссуров. Иной возможности увидеть их у меня не было.
— Так ведь не твоё это дело, Анастасия Михайловна! Не твоё. Ишь туристка выискалась на мою голову.
— Ты целиком и полностью прав, Дима, но так уж вышло, прости. К тому же во всей этой кутерьме есть и своя хорошая сторона. У меня появилась идея.
— В самом деле? Ещё до анализов, до всего? — Северьянов заинтересованно поднял брови, но вездеход в это время опять крепко тряхнуло, и он опять сжался, обозначив желваки, не думая ни о чём, кроме чашки горячего сладкого чая. Термос, перекатывавшийся в железном желобе, был безнадёжно пуст.
— Думаю, что кое-что смогу сказать тебе ещё до анализов, — твёрдо пообещала Лебедева. — Подниму материал, проверю как следует, посоветуюсь с Игнатием Сергеевичем. Если всё действительно пойдёт так, как мне кажется, то я выдам тебе диагностический признак. По крайней мере косвенный.
— И на том спасибо.
— Значит, мы обо всём договорились?
— Конечно, все материалы будут направлять на кафедру на твоё имя… У меня к тебе ещё одна маленькая просьба, Тася… В конце лета мы устраиваем у себя в СЭВ совещание по известной тебе проблеме. Я бы хотел, чтобы ты выступила.
— Если будет с чем.
— А это уж от тебя зависит, золотце. Одним словом, я на тебя крепко рассчитываю.
XVI
Над Приморским кружил устойчивый антициклон, и солнце палило немилосердно. Проплавав около двух часов в маске в подводных “цехах” комбината, Светлана Рунова не заметила, как сожгла спину. Пришлось занять у заводских водолазов тельняшку. Она хоть и стесняла с непривычки движения, зато согревала в холодных слоях, вклинившихся узкими полосами.
Все нужные ей пробы диатомовых и планктона Светлана взяла, но Юра предложил осмотреть мидиевые садки, и она, преодолевая озноб, снова полезла в море. Отказать “водяному человеку” было никак невозможно, да и самолюбие не позволяло. Юра чутко страховал её снизу, каждый раз поднимаясь навстречу, когда она чётким заученным движением шла в глубину. Забрав очередную пробу, он провожал ныряльщицу дружелюбным взмахом руки и зорко следил, пока не исчезало за трепещущим зеркалом золотистое пламя волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97