Всё ей казалось теперь нипочём. И к странному ощущению, что тебя не ждёт на берегу ни одна живая душа, она успела привыкнуть ещё до того, как доставили на борт заказанный по радиотелефону билет.
Вместе с билетом Светлана получила оставленные в управлении порта деньги и конверт из плотной бумаги без обратного адреса. С удивлением взглянув на проштемпелёванную монгольскую марку, осторожно надорвала уголок.
В пакете лежало несколько фотоснимков с её Astrionell Atlantis. И более ничего. Решив, что это милый розыгрыш кого-нибудь из знакомых, занесённых волей судьбы в Монголию, она собрала карточки и уже собиралась засунуть их обратно, как случайно заметила надпись на оборотной стороне: “Чоноин-шорголга” (“Волчья колыбель”). Верхний мел. Они умерли за сто миллионов лет до нас”. Почерк узнала, не успев осознать смысла прочитанного. Торопливо вывалив содержимое сумки на стол, нашла карандашную записку, переданную ей больничной нянечкой. Не терпелось сличить, хоть и знала, что ошибки не будет.
“Какая ж я дура, господи, боже мой! — она тихо всхлипнула, обезоруженная горячей волной и совершенно растерянная. — Какую чушь несла — вспомнить и то стыдно. Пять, десять лет… Только гарантии недоставало. Да откуда я знаю, что станется через год, через месяц? А он ждал, помнил. Да я мизинца его не стою! — Её словно насквозь прожгло счастливым стыдом. — Чего боялась? Зачем заставляла страдать? — Коридорчик больничный вспомнился, испуганное лицо Кирилла и седина, так больно кольнувшая, на левом его виске. — Тогда и догнал он меня, сравнялся. Пусть будет всё, как он захочет, — убеждённо решила, ощутив покорную просветлённость. — Я ведь женщина. Надо идти, куда поведут, верить надо. А если уже не зовёт?..” — И рассмеялась, не поверив, и рассыпала фотографии, как карты судьбы.
Такую и застал её Гончарук, благодарно-зарёванную, постучавшись в каюту. В бобровой шапке и коверкотовом зимнем пальто он показался поблекшим и старым. Она даже не сразу узнала его.
— Что с вами, Светлана Андреевна? — спросил с удивлением и тут же благовоспитанно перевёл взгляд на застёгнутый чемодан и коробки с коллекциями. — Успели уложиться? Зря, Светочка, зря. Неужели даже на банкет не останетесь?
— Рада бы, Герман Кондратьевич, да не могу, — просияла Светлана, виновато вздохнув. — Меня ждут.
— Тогда желаю счастья. Спасибо, как говорится, за службу. В Москве увидимся.
— У меня к вам просьба. — Светлана вручила ему незапечатанный конверт. — Вы, конечно, увидитесь с Наливайко?.. Передайте ему, пожалуйста. Здесь мои рекомендации насчёт устричных и гребешковых плантаций. Я всё-таки успела обработать собранный материал.
— А я и не сомневался. Спасибо.
— Это вам спасибо за всё, Герман Кондратьевич!
— Рад, что не ошибся в вас, Светочка. — Он помог ей вынести вещи. — Шары, “чёрный гейзер”, будьте уверены, об этом заговорят! Я ведь во все газеты послал…
— Мне тоже было очень приятно. — Она торопливо попрощалась и сбежала, стуча каблучками по железным ступенькам, на заснеженный причал, где уже дожидалось заказанное такси. Сейчас все её помыслы занимала лишь одна, казавшаяся неразрешимой загадка: почему Кирилл очутился в Монголии?
— Вот и вы наконец, прекраснейшая! — обрадовался Неймарк, пританцовывая возле открытого багажника. — Давайте, давайте! — Он нетерпеливо выхватил коробки с кораллами. — Как бы вам не простудиться в одном-то плащике…
Холода она не ощутила, жадно глотнув морозного воздуха, хоть и странно было увидеть пар от дыхания, запорошенную снегом землю, обледенелые контейнеры. Над эстакадой кружилось, вперемешку с голубями и чайками, сытое вороньё. Жаркое дыхание лагун, пироги и пальмы вспоминались уже как случайно навеянный сон. Возвращение в реальность прошло неотвратимо и жёстко, отдавшись стуком захлопнутой дверцы, прощальным лязгом сомкнувшихся за машиной ворот, когда охранник в тулупе, проверив документы, повелительно и небрежно велел проезжать.
— Да, прямо в аэропорт! — подтвердила Светлана.
— Надеюсь, вы довольны итогом, очаровательница? — спросил Неймарк, с любопытством озирая преображённые зимой улицы. Клубы тумана, вырывающиеся из дверей магазинов. Мигающие светофоры на перекрёстках. — Я так в полном восторге! Как в сказке побывал, даже не верится.
По-видимому, он переживал сходные ощущения. Но Светлана уже не прислушивалась к себе. Вычислив, какую ниточку следует потянуть, чтобы размотать волновавший её клубок, она вспоминала московские телефоны, мечтая поскорее очутиться в своём Беляеве, казавшемся и желанным, и милым.
— У вас есть все основания ликовать, — без умолку бубнил охочий поболтать Неймарк. — Штамм, который мы подняли со дна, конечно же, не случайно оказался в горячем гейзере. Если бактерии будут размножаться в лаборатории, я имею в виду специальный автоклав, это явится крупнейшим открытием века. Придётся отказаться от привычных взглядов на распространение жизни. Причём не только на Земле, но и в космосе. Со всей определённостью заявляю! Её потому и не обнаружили до сих пор, что не искали как следует… Почему вы молчите? — Он ревниво покосился на её застывшее в мечтательной улыбке лицо.
— Я думаю, Александр Матвеевич, — ответила Светлана, не сразу возвращаясь из своего далёка. — Над вашими словами. Очень интересная мысль.
— Вы в самом деле так думаете? — обрадовался Неймарк. — Впрочем, чему удивляться? Само собой разумеющийся факт. Так что примите мои поздравления.
— Мой вклад слишком незначителен. — Светлана только теперь догадалась, о чём он говорит. — Мы же совершенно случайно наткнулись на “чёрный гейзер”, а всё остальное прекрасно проделали без нас.
— О, вы глубоко не правы! Тут важен первый шаг, первое слово. Я, например, был бы без ума от радости, выпади мне такое. Однако увы…
— Не прибедняйтесь, Александр Матвеевич, вам и без того есть чем гордиться.
— Э, и сравнивать нечего! Мы работаем на подхвате. Погонофоры, скажете? Но их открыли ещё десять лет тому назад.
— Всё-таки новая разновидность. Вашим именем назовут.
— Как-нибудь обойдусь. Так спокойнее. Я, матушка, генетик-вавиловец, битый-перебитый. Мне покой дорог.
— Знаю я, какой вы любитель покоя! Так и лезете в драку.
— Я? Вы, наверное, меня с кем-то путаете. Всю экспедицию я был тише воды, ниже травы.
— Именно поэтому вы решили ввязаться в рискованную дискуссию о личинках? — задорно подмигнула Рунова, вспомнив, как яростно разгромил Неймарк скороспелую гипотезу, с которой выскочила поддержанная Гончаруком Нелли Башмачникова.
— Это же надо, чтобы личинки гигантской креветки попались такой фефеле! — Александр Матвеевич окунулся в бурю пережитых волнений. — Воспроизводство океанских запасов — это задача на долгие годы, кропотливый труд, который потребует колоссальных затрат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Вместе с билетом Светлана получила оставленные в управлении порта деньги и конверт из плотной бумаги без обратного адреса. С удивлением взглянув на проштемпелёванную монгольскую марку, осторожно надорвала уголок.
В пакете лежало несколько фотоснимков с её Astrionell Atlantis. И более ничего. Решив, что это милый розыгрыш кого-нибудь из знакомых, занесённых волей судьбы в Монголию, она собрала карточки и уже собиралась засунуть их обратно, как случайно заметила надпись на оборотной стороне: “Чоноин-шорголга” (“Волчья колыбель”). Верхний мел. Они умерли за сто миллионов лет до нас”. Почерк узнала, не успев осознать смысла прочитанного. Торопливо вывалив содержимое сумки на стол, нашла карандашную записку, переданную ей больничной нянечкой. Не терпелось сличить, хоть и знала, что ошибки не будет.
“Какая ж я дура, господи, боже мой! — она тихо всхлипнула, обезоруженная горячей волной и совершенно растерянная. — Какую чушь несла — вспомнить и то стыдно. Пять, десять лет… Только гарантии недоставало. Да откуда я знаю, что станется через год, через месяц? А он ждал, помнил. Да я мизинца его не стою! — Её словно насквозь прожгло счастливым стыдом. — Чего боялась? Зачем заставляла страдать? — Коридорчик больничный вспомнился, испуганное лицо Кирилла и седина, так больно кольнувшая, на левом его виске. — Тогда и догнал он меня, сравнялся. Пусть будет всё, как он захочет, — убеждённо решила, ощутив покорную просветлённость. — Я ведь женщина. Надо идти, куда поведут, верить надо. А если уже не зовёт?..” — И рассмеялась, не поверив, и рассыпала фотографии, как карты судьбы.
Такую и застал её Гончарук, благодарно-зарёванную, постучавшись в каюту. В бобровой шапке и коверкотовом зимнем пальто он показался поблекшим и старым. Она даже не сразу узнала его.
— Что с вами, Светлана Андреевна? — спросил с удивлением и тут же благовоспитанно перевёл взгляд на застёгнутый чемодан и коробки с коллекциями. — Успели уложиться? Зря, Светочка, зря. Неужели даже на банкет не останетесь?
— Рада бы, Герман Кондратьевич, да не могу, — просияла Светлана, виновато вздохнув. — Меня ждут.
— Тогда желаю счастья. Спасибо, как говорится, за службу. В Москве увидимся.
— У меня к вам просьба. — Светлана вручила ему незапечатанный конверт. — Вы, конечно, увидитесь с Наливайко?.. Передайте ему, пожалуйста. Здесь мои рекомендации насчёт устричных и гребешковых плантаций. Я всё-таки успела обработать собранный материал.
— А я и не сомневался. Спасибо.
— Это вам спасибо за всё, Герман Кондратьевич!
— Рад, что не ошибся в вас, Светочка. — Он помог ей вынести вещи. — Шары, “чёрный гейзер”, будьте уверены, об этом заговорят! Я ведь во все газеты послал…
— Мне тоже было очень приятно. — Она торопливо попрощалась и сбежала, стуча каблучками по железным ступенькам, на заснеженный причал, где уже дожидалось заказанное такси. Сейчас все её помыслы занимала лишь одна, казавшаяся неразрешимой загадка: почему Кирилл очутился в Монголии?
— Вот и вы наконец, прекраснейшая! — обрадовался Неймарк, пританцовывая возле открытого багажника. — Давайте, давайте! — Он нетерпеливо выхватил коробки с кораллами. — Как бы вам не простудиться в одном-то плащике…
Холода она не ощутила, жадно глотнув морозного воздуха, хоть и странно было увидеть пар от дыхания, запорошенную снегом землю, обледенелые контейнеры. Над эстакадой кружилось, вперемешку с голубями и чайками, сытое вороньё. Жаркое дыхание лагун, пироги и пальмы вспоминались уже как случайно навеянный сон. Возвращение в реальность прошло неотвратимо и жёстко, отдавшись стуком захлопнутой дверцы, прощальным лязгом сомкнувшихся за машиной ворот, когда охранник в тулупе, проверив документы, повелительно и небрежно велел проезжать.
— Да, прямо в аэропорт! — подтвердила Светлана.
— Надеюсь, вы довольны итогом, очаровательница? — спросил Неймарк, с любопытством озирая преображённые зимой улицы. Клубы тумана, вырывающиеся из дверей магазинов. Мигающие светофоры на перекрёстках. — Я так в полном восторге! Как в сказке побывал, даже не верится.
По-видимому, он переживал сходные ощущения. Но Светлана уже не прислушивалась к себе. Вычислив, какую ниточку следует потянуть, чтобы размотать волновавший её клубок, она вспоминала московские телефоны, мечтая поскорее очутиться в своём Беляеве, казавшемся и желанным, и милым.
— У вас есть все основания ликовать, — без умолку бубнил охочий поболтать Неймарк. — Штамм, который мы подняли со дна, конечно же, не случайно оказался в горячем гейзере. Если бактерии будут размножаться в лаборатории, я имею в виду специальный автоклав, это явится крупнейшим открытием века. Придётся отказаться от привычных взглядов на распространение жизни. Причём не только на Земле, но и в космосе. Со всей определённостью заявляю! Её потому и не обнаружили до сих пор, что не искали как следует… Почему вы молчите? — Он ревниво покосился на её застывшее в мечтательной улыбке лицо.
— Я думаю, Александр Матвеевич, — ответила Светлана, не сразу возвращаясь из своего далёка. — Над вашими словами. Очень интересная мысль.
— Вы в самом деле так думаете? — обрадовался Неймарк. — Впрочем, чему удивляться? Само собой разумеющийся факт. Так что примите мои поздравления.
— Мой вклад слишком незначителен. — Светлана только теперь догадалась, о чём он говорит. — Мы же совершенно случайно наткнулись на “чёрный гейзер”, а всё остальное прекрасно проделали без нас.
— О, вы глубоко не правы! Тут важен первый шаг, первое слово. Я, например, был бы без ума от радости, выпади мне такое. Однако увы…
— Не прибедняйтесь, Александр Матвеевич, вам и без того есть чем гордиться.
— Э, и сравнивать нечего! Мы работаем на подхвате. Погонофоры, скажете? Но их открыли ещё десять лет тому назад.
— Всё-таки новая разновидность. Вашим именем назовут.
— Как-нибудь обойдусь. Так спокойнее. Я, матушка, генетик-вавиловец, битый-перебитый. Мне покой дорог.
— Знаю я, какой вы любитель покоя! Так и лезете в драку.
— Я? Вы, наверное, меня с кем-то путаете. Всю экспедицию я был тише воды, ниже травы.
— Именно поэтому вы решили ввязаться в рискованную дискуссию о личинках? — задорно подмигнула Рунова, вспомнив, как яростно разгромил Неймарк скороспелую гипотезу, с которой выскочила поддержанная Гончаруком Нелли Башмачникова.
— Это же надо, чтобы личинки гигантской креветки попались такой фефеле! — Александр Матвеевич окунулся в бурю пережитых волнений. — Воспроизводство океанских запасов — это задача на долгие годы, кропотливый труд, который потребует колоссальных затрат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97