Они вновь поразили Светлану чрезмерным излишеством и подавляющей психику вычурностью. Природа упивалась гениальной щедростью. Она сочетала и пробовала немыслимые цвета, изобретала, бросая на полпути, невероятные формы. В этом пространстве, не знающем тяжести, ей удалось вылепить живые модели, перед которыми самый дерзкий выверт абстракции или сюрреализма выглядел жалкой потугой школяра. От них веяло разнузданным воображением свихнувшегося экспериментатора, бестрепетным холодком убийцы, не ведающего ни зла, ни добра.
В заливе Петра Великого она не ощущала ничего подобного. Пусть рядом с коралловым рифом Японское море выглядело бедным родственником, как до него казалось совершенно нищим Балтийское побережье, но там пловец чувствовал себя покорителем, а не жалким пигмеем, трепещущим перед непостижимым могуществом чуждых идолов. Возможно, под влиянием пережитого Светлана и сделалась чересчур мнительной, но чувство, которое она испытывала, ничего общего не имело с естественной настороженностью против реальной опасности.
Она знала, чем грозит прикосновение к бледно-жёлтым щупальцам анемона с малиновым пятном в середине, где невредимо шныряли жёлто-полосатые рыбки-чистильщики, помнила про оранжевых слизняков и даже отдёрнула руку от набитой зубами мурены, бурой лентой взметнувшейся из какой-то дыры. Если она и вздрогнула в этот момент, то сразу же успокоилась, поняв, с кем имеет дело. Вот исполинская раковина — тридакна, сплошь заросшая мшонками, желудями и потому едва отличимая от скалы. Стоит сунуть в её змеящуюся расселину руку, ногу, как молниеносно сомкнутся каменные створки, поймав человека в смертельный капкан. Но разве её боялась Светлана? Она помнила, где расположены запирающие мускулы, и могла в любую минуту выхватить укреплённый под коленом нож, чтобы их перерезать. Нет, её потрясённое воображение никак не укладывалось в разумную настороженность, в охранный инстинкт человека, попавшего в неведомый мир, где за каждым неподвижным кустом, за каждой ажурной порослью мерещится ядовитый хищник. Не было в этом почти суеверном чувстве и благоговейного преклонения перед совершенным многообразием мира, столь свойственного человеческому сердцу. Природа, хоть это и лишено всякого смысла, представляется нам доброй. Она находит глубокий отклик в душе и, по крайней мере так кажется, отвечает ей тем же. Но в том-то и суть, что от подводного сверхсовершенства не веяло ни сочувствием, ни благодатью. Оно не могло утешить в печали.
Сверху Светлану страховал Бурмин, набравший полную сетку моллюсков и иглокожих. На дне забавлялись ихтиологи, приманивая кусками мяса жадных морских рыб.
Но невнятное ощущение одиночества не покидало. Как в неведомом храме, где творится непостижимое действо, и возникают фантастические химеры, и причудливые курильницы источают многоцветные испарения среди бесчисленных звероподобных колонн, и не дано знать, кто ты: жрица или жертва, принесённая на алтарь.
Лёгкий акваланг и тонкая резиновая оболочка не стесняли движений. Светлана вскоре освоилась, и подсознательные импульсы погасили жадное любопытство исследователя. В коралловых лесах паслись необыкновенные рыбы. Жёлтые, зелёные, огненно-красные попугаи выклёвывали каких-то рачков. Радужные губаны перемалывали могучими челюстями каменные соты, выплёвывая крошки и муть через щели жаберных крышек.
Многих обитателей рифа Светлана вообще видела впервые. Например, эту изящную голубую рыбку с жёлтой полоской по диагонали или этого вислоногого рака в длинных лохмотьях.
Башенные колонии перемежались ветвистыми, как оленьи рога, переплетениями и фиолетовыми кустиками горгонов. Кружевное “венерино опахало” прикрывало известковые канделябры трубчатых червей, которые то прятали, то снова высовывали свои дразнящие перья. Лимонные “бабочки”, малиновые рыбы-солдаты кружились над пёстрым танцующим хаосом, где каждый клочок пространства был захвачен самоутверждением жизни.
Нащупав ластами дно, Светлана принялась за пробы. Скупыми отточенными движениями счищала ланцетом накипь с моллюсков и звёзд, скребла кораллы, стараясь не касаться рукой, даже попробовала потрогать невообразимо громадного каменного окуня, тупо разевавшего пасть, где можно было спрятаться, как в люке.
Светлана пожалела, что Кирилл не может увидеть такого буйного, захваченного единым ритмом великолепия. Заполнив последнюю пробирку и упрятав её в привязанный к свинцовому поясу резиновый чехол, она легонько взмахнула ластами. Дно под ней медленно опускалось в мутную синеву, переходившую в непроглядную черноту вечной ночи. Стаи серебристых коранксов словно стерегли крайнюю границу круто обрывающегося шельфа. Без устали кружившие вокруг рифа рыбы словно страшились пересечь невидимый рубеж, за которым уже явственно ощущалось дыхание океана. Как она понимала и этот их страх перед мраком неведомого, и притягательный зов глубины!
Безупречно выполнив разворот, она поспешила назад под спасительное прикрытие коралловых бастионов, где кипела, упиваясь коротким праздником, жизнь, ставшая вдруг такой понятной и близкой.
— Как улов? — спросила Светлана у Бурмина, освобождаясь под сенью панданусов от резиновых доспехов.
— За пять минут набрал полную сетку! Такое изобилие всего. Даже противно. А вы рисковая женщина. Я внимательно следил за вашими эволюциями. Высший пилотаж!
— Спасибо за комплимент, но я вела себя вполне смирно. Опять начнёте терзать бедных морских зверушек? Вываривать, экстрагировать, перегонять в колбах.
— Что поделать? Приходится. Создалась парадоксальная ситуация. Даже люди, тесно связанные с океаном, не подозревают, насколько мощными резервами обладают его обитатели. Токсины моллюсков и рыб в тысячи, в сотни тысяч раз превосходят яд самых опасных змей. Впрочем, кому я рассказываю? Я видел, как вы работали с конусом. Виртуозно, ничего не скажешь. Меня, честно говоря, трепет охватывает, когда берёшься за эту тварь. Но ведь надо!
— Вы знаете про последние американские работы?
— Естественно. И ничуть не удивляюсь. Язык моря — это, по сути, язык токсинов. Самое время разворошить этот муравейник.
— Но-но! — Светлана предостерегающе подняла руку. — Только не за счёт кораллов. Ломать живые кораллы — это в полном смысле слова перепиливать сук, на котором сидишь. Здесь ведь тоже люди живут.
— Кораллы можно выращивать на искусственных островах. — Бурмин ловко схватил шуршавшую в сухих листьях ящерицу. — Ишь ощерилась! Как маленький крокодил! — Он отпустил пленницу, которая тут же пропала в переплетении корней. — Странная фауна, однако. Только крысы да ящерицы. Даже птиц нет.
— Далеко, — невольно вздохнула Светлана, щурясь на бьющее сквозь пальмовые верхушки сияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
В заливе Петра Великого она не ощущала ничего подобного. Пусть рядом с коралловым рифом Японское море выглядело бедным родственником, как до него казалось совершенно нищим Балтийское побережье, но там пловец чувствовал себя покорителем, а не жалким пигмеем, трепещущим перед непостижимым могуществом чуждых идолов. Возможно, под влиянием пережитого Светлана и сделалась чересчур мнительной, но чувство, которое она испытывала, ничего общего не имело с естественной настороженностью против реальной опасности.
Она знала, чем грозит прикосновение к бледно-жёлтым щупальцам анемона с малиновым пятном в середине, где невредимо шныряли жёлто-полосатые рыбки-чистильщики, помнила про оранжевых слизняков и даже отдёрнула руку от набитой зубами мурены, бурой лентой взметнувшейся из какой-то дыры. Если она и вздрогнула в этот момент, то сразу же успокоилась, поняв, с кем имеет дело. Вот исполинская раковина — тридакна, сплошь заросшая мшонками, желудями и потому едва отличимая от скалы. Стоит сунуть в её змеящуюся расселину руку, ногу, как молниеносно сомкнутся каменные створки, поймав человека в смертельный капкан. Но разве её боялась Светлана? Она помнила, где расположены запирающие мускулы, и могла в любую минуту выхватить укреплённый под коленом нож, чтобы их перерезать. Нет, её потрясённое воображение никак не укладывалось в разумную настороженность, в охранный инстинкт человека, попавшего в неведомый мир, где за каждым неподвижным кустом, за каждой ажурной порослью мерещится ядовитый хищник. Не было в этом почти суеверном чувстве и благоговейного преклонения перед совершенным многообразием мира, столь свойственного человеческому сердцу. Природа, хоть это и лишено всякого смысла, представляется нам доброй. Она находит глубокий отклик в душе и, по крайней мере так кажется, отвечает ей тем же. Но в том-то и суть, что от подводного сверхсовершенства не веяло ни сочувствием, ни благодатью. Оно не могло утешить в печали.
Сверху Светлану страховал Бурмин, набравший полную сетку моллюсков и иглокожих. На дне забавлялись ихтиологи, приманивая кусками мяса жадных морских рыб.
Но невнятное ощущение одиночества не покидало. Как в неведомом храме, где творится непостижимое действо, и возникают фантастические химеры, и причудливые курильницы источают многоцветные испарения среди бесчисленных звероподобных колонн, и не дано знать, кто ты: жрица или жертва, принесённая на алтарь.
Лёгкий акваланг и тонкая резиновая оболочка не стесняли движений. Светлана вскоре освоилась, и подсознательные импульсы погасили жадное любопытство исследователя. В коралловых лесах паслись необыкновенные рыбы. Жёлтые, зелёные, огненно-красные попугаи выклёвывали каких-то рачков. Радужные губаны перемалывали могучими челюстями каменные соты, выплёвывая крошки и муть через щели жаберных крышек.
Многих обитателей рифа Светлана вообще видела впервые. Например, эту изящную голубую рыбку с жёлтой полоской по диагонали или этого вислоногого рака в длинных лохмотьях.
Башенные колонии перемежались ветвистыми, как оленьи рога, переплетениями и фиолетовыми кустиками горгонов. Кружевное “венерино опахало” прикрывало известковые канделябры трубчатых червей, которые то прятали, то снова высовывали свои дразнящие перья. Лимонные “бабочки”, малиновые рыбы-солдаты кружились над пёстрым танцующим хаосом, где каждый клочок пространства был захвачен самоутверждением жизни.
Нащупав ластами дно, Светлана принялась за пробы. Скупыми отточенными движениями счищала ланцетом накипь с моллюсков и звёзд, скребла кораллы, стараясь не касаться рукой, даже попробовала потрогать невообразимо громадного каменного окуня, тупо разевавшего пасть, где можно было спрятаться, как в люке.
Светлана пожалела, что Кирилл не может увидеть такого буйного, захваченного единым ритмом великолепия. Заполнив последнюю пробирку и упрятав её в привязанный к свинцовому поясу резиновый чехол, она легонько взмахнула ластами. Дно под ней медленно опускалось в мутную синеву, переходившую в непроглядную черноту вечной ночи. Стаи серебристых коранксов словно стерегли крайнюю границу круто обрывающегося шельфа. Без устали кружившие вокруг рифа рыбы словно страшились пересечь невидимый рубеж, за которым уже явственно ощущалось дыхание океана. Как она понимала и этот их страх перед мраком неведомого, и притягательный зов глубины!
Безупречно выполнив разворот, она поспешила назад под спасительное прикрытие коралловых бастионов, где кипела, упиваясь коротким праздником, жизнь, ставшая вдруг такой понятной и близкой.
— Как улов? — спросила Светлана у Бурмина, освобождаясь под сенью панданусов от резиновых доспехов.
— За пять минут набрал полную сетку! Такое изобилие всего. Даже противно. А вы рисковая женщина. Я внимательно следил за вашими эволюциями. Высший пилотаж!
— Спасибо за комплимент, но я вела себя вполне смирно. Опять начнёте терзать бедных морских зверушек? Вываривать, экстрагировать, перегонять в колбах.
— Что поделать? Приходится. Создалась парадоксальная ситуация. Даже люди, тесно связанные с океаном, не подозревают, насколько мощными резервами обладают его обитатели. Токсины моллюсков и рыб в тысячи, в сотни тысяч раз превосходят яд самых опасных змей. Впрочем, кому я рассказываю? Я видел, как вы работали с конусом. Виртуозно, ничего не скажешь. Меня, честно говоря, трепет охватывает, когда берёшься за эту тварь. Но ведь надо!
— Вы знаете про последние американские работы?
— Естественно. И ничуть не удивляюсь. Язык моря — это, по сути, язык токсинов. Самое время разворошить этот муравейник.
— Но-но! — Светлана предостерегающе подняла руку. — Только не за счёт кораллов. Ломать живые кораллы — это в полном смысле слова перепиливать сук, на котором сидишь. Здесь ведь тоже люди живут.
— Кораллы можно выращивать на искусственных островах. — Бурмин ловко схватил шуршавшую в сухих листьях ящерицу. — Ишь ощерилась! Как маленький крокодил! — Он отпустил пленницу, которая тут же пропала в переплетении корней. — Странная фауна, однако. Только крысы да ящерицы. Даже птиц нет.
— Далеко, — невольно вздохнула Светлана, щурясь на бьющее сквозь пальмовые верхушки сияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97