— Лобсана мучило любопытство. — Идея какая пришла?
— Это не для меня. Для одного человека. Проявить есть где?
— Сандыг и проявит. Его игрушка.
— Вертолёт не скоро ожидается?
— В начале недели должен быть. Последняя бочка солярки осталась. Начисто выжгли. Хочешь в Москву отправить?
— Как можно скорее. — Кирилл перемотал плёнку и вынул кассету.
— Дней десять будет идти, не меньше.
— Что делать? От нас не зависит. А холодно тут! — Кирилл спрятал в рукава озябшие руки. — Пойдём погреемся?
— Можно. Профессор Майдар опять приехал. Всё равно к нам завернёт. Он сейчас на буровой.
— Волнуется старик.
— Все мы волнуемся. Как же иначе?
Майдар, с которым Кирилл познакомился ещё в Улан-Баторе, подъехал уже в сумерках. Его утеплённый газик с приспособлениями для движения по пескам на колёсах остановился у самого крыльца, вспугнув хилого шакала, привлечённого духом варёной баранины.
— Ужинаете, молодые люди? — Он пригладил седую щеточку усов. — Достойное занятие!
— Садитесь с нами, товарищ Майдар, — пригласил Кирилл, вставая.
— Я уже перекусил немножечко на буровой, но лишний раз не помешает. Умный монгол всегда наедается впрок. Нет-нет! — заметил он движение Лобсана в сторону початой бутылки. — Почки не позволяют.
— Оказывается, и в Монголии есть болезни? — попытался пошутить Кирилл. — На таком мясе и молоке?
— Везде люди болеют, везде, — грустно закивал старый геолог. — Я вчера с товарищем Северьяновым разговаривал. Так он сказал, что Игнатий Сергеевич серьёзно болен. Вот уж беда так беда.
— Опять? — вздрогнул Кирилл. — Как же это? — он беспомощно заморгал. — Когда я улетал из Москвы, он уже поправлялся. К нему в больницу с работой ездили!
— Значит, ухудшение наступило. Бывает, — сказал Майдар.
— Состояние очень тяжёлое? — спросил Кирилл в надежде на утешительный ответ.
— Северьянов говорит, очень. Он вам привет передавал, ваш Дмитрий Васильевич.
— Спасибо, — кивнул Кирилл.
— Корват поправится, — уверенно заявил Лобсан. — Я знаю. Он ведь такой… Настоящий батор!
— Два инфаркта — не шутка, — прицокнул Кирилл. — Притом он всё так близко принимает к сердцу…
— Да, такой человек, не переделаешь, — с восточным фатализмом вздохнул Майдар. — Думаю, наш газ для него лучше всякого лекарства окажется. Сразу на поправку пойдёт… Вы нового ничего не надумали?
— Мы тут посоветовались ещё раз с Кириллом Ионовичем, — с важным видом высказался Лобсан, — и пришли к выводу, что действовать надлежит согласно первоначальному плану. Это подтверждается анализом степени восстановления сероцветов. Я принял решение продолжить бурение на седьмой и четвёртой, а также возобновить проходку на одиннадцатой. Вплоть до палеозоя.
— Ты принял решение? — чуточку дрогнув уголком губ, переспросил Майдар. — И приказ о возобновлении проходки уже отдал?
— Я хотел сказать, — без тени смущения поправился Дугэрсурэн, — что принял решение внести такое предложение.
— Хорошо, — кротко согласился профессор. — Обсудим.
Пока не выключили свет, они втроём посидели над картой, прикидывая, в каких ловушках мог спрятаться сжатый под высоким давлением газ.
Остановился движок, и стало слышно, как воет на буровой бешено вращающаяся турбина, днём и ночью вгрызаясь алмазными коронками в гранитный чехол.
— Я уверен, что за гранитом пойдут алевролиты, — сказал Лобсан, прислушиваясь.
— Там видно будет, — тяжело поднялся, массируя поясницу, Майдар. — Надо ехать, хоть и не хочется.
— Может, останетесь? — предложил Лобсан.
— Нельзя. Мне послезавтра высокому начальству докладывать.
Проводив Майдара, Лобсан сразу же полез на нары, а Кирилл зажёг керосиновую лампу и раскрыл тетрадь.
Возникло причудливое видение, образ, точнее, прямо никак не связанный с тем, о чём он так неотступно думал, но завораживающе волнующий, неуловимый.
Последняя океанида
Она плывёт над самым дном,
влекомая теченьем,
облита призрачным свеченьем.
Скользит расплывчатым пятном
молочный свет её груди —
бездонная двойная чаша.
Коралловые чащи
встают из мрака впереди.
Бессильная пластичность рук.
О, затонувшая амфора!
Фестоны мадрепоров
её охватывают в круг,
созвездия ежей морских,
гирлянды голубых лангустов,
но холодно и пусто
в её глазах от их тоски.
И от её тоски они
в кристалле вод заледенели.
(Давным-давно сокрыли мели
распуганных океанид).
Ей погрузиться не дано,
и всплыть наверх она не в силах.
Из жил отверстых сима
стекает медленно на дно.
Но кровь в воде, как рыжий дым.
Течёт и тихо тает,
и только лишь акул скликает
крамольным запахом святым.
Вздымая вихри на песке,
круги сужают ближе,
но тёмный ужас с кровью брызжет
из синей дырки на виске.
Они шарахаются прочь
от ранки револьверной.
Неиссякаемые вены
им на глаза излили ночь.
Так и плывёт она в огнях,
в мерцающем молочном дыме,
и волосы седые,
как водоросли на камнях.
XXXVII
Прерывисто и низко гудел тифон в серой морозной мгле. Нарядно убранный флажками расцвечивания, под грохочущий в динамиках трансляции торжественный марш входил “Борей” в бухту Золотой Рог.
Экспедиция возвращалась с триумфом. Помимо полностью выполненной программы исследований, на её счету оказалось несколько интересных находок, расширивших представления о Мировом океане. Морфологи выделили неизвестную разновидность погонофор, геологи нашли шаровые лавы. Однако подлинной сенсацией явилось открытие в рифтовой зоне “чёрного гейзера”. В нагретых почти до трёхсот градусов грязевых фонтанах, бьющих из донных кратеров, удалось обнаружить неведомые бактерии. Поистине натиск живой волны не знал преград. Жизнь сумела приспособиться даже к околокритической воде, перегретой выше температуры воспламенения целлюлозы. Теперь казалось вполне вероятным, что она сможет существовать повсюду, где есть вода и минеральные соли. Например, на Венере, в каких-нибудь укромных углах.
Окрылённые успехом исследователи с особым нетерпением рвались домой. Светлана Рунова решила улететь первым же рейсом. Её никто не встречал на причале, и некому было волноваться о ней в московском аэропорту. Когда, закончив обследование атолла, корабль вошёл в международные воды, она послала Кириллу радиограмму, объяснив своё вынужденное молчание, но не получила ответа. За все шестнадцать суток пути от Фиджи до Владивостока ей не передали ни строчки.
И хорошо, думала спокойно вполне, что так легко всё само собой разрешилось, исчерпало себя, пришло к логическому концу. Немного тошно было от собственной прозорливости и жалко несбывшегося, но знала, что это пройдёт. Многое рано или поздно проходит. Светлана успокоилась, окрепла под тропическим небом, накопила запас прочности, необходимый в житейской борьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Это не для меня. Для одного человека. Проявить есть где?
— Сандыг и проявит. Его игрушка.
— Вертолёт не скоро ожидается?
— В начале недели должен быть. Последняя бочка солярки осталась. Начисто выжгли. Хочешь в Москву отправить?
— Как можно скорее. — Кирилл перемотал плёнку и вынул кассету.
— Дней десять будет идти, не меньше.
— Что делать? От нас не зависит. А холодно тут! — Кирилл спрятал в рукава озябшие руки. — Пойдём погреемся?
— Можно. Профессор Майдар опять приехал. Всё равно к нам завернёт. Он сейчас на буровой.
— Волнуется старик.
— Все мы волнуемся. Как же иначе?
Майдар, с которым Кирилл познакомился ещё в Улан-Баторе, подъехал уже в сумерках. Его утеплённый газик с приспособлениями для движения по пескам на колёсах остановился у самого крыльца, вспугнув хилого шакала, привлечённого духом варёной баранины.
— Ужинаете, молодые люди? — Он пригладил седую щеточку усов. — Достойное занятие!
— Садитесь с нами, товарищ Майдар, — пригласил Кирилл, вставая.
— Я уже перекусил немножечко на буровой, но лишний раз не помешает. Умный монгол всегда наедается впрок. Нет-нет! — заметил он движение Лобсана в сторону початой бутылки. — Почки не позволяют.
— Оказывается, и в Монголии есть болезни? — попытался пошутить Кирилл. — На таком мясе и молоке?
— Везде люди болеют, везде, — грустно закивал старый геолог. — Я вчера с товарищем Северьяновым разговаривал. Так он сказал, что Игнатий Сергеевич серьёзно болен. Вот уж беда так беда.
— Опять? — вздрогнул Кирилл. — Как же это? — он беспомощно заморгал. — Когда я улетал из Москвы, он уже поправлялся. К нему в больницу с работой ездили!
— Значит, ухудшение наступило. Бывает, — сказал Майдар.
— Состояние очень тяжёлое? — спросил Кирилл в надежде на утешительный ответ.
— Северьянов говорит, очень. Он вам привет передавал, ваш Дмитрий Васильевич.
— Спасибо, — кивнул Кирилл.
— Корват поправится, — уверенно заявил Лобсан. — Я знаю. Он ведь такой… Настоящий батор!
— Два инфаркта — не шутка, — прицокнул Кирилл. — Притом он всё так близко принимает к сердцу…
— Да, такой человек, не переделаешь, — с восточным фатализмом вздохнул Майдар. — Думаю, наш газ для него лучше всякого лекарства окажется. Сразу на поправку пойдёт… Вы нового ничего не надумали?
— Мы тут посоветовались ещё раз с Кириллом Ионовичем, — с важным видом высказался Лобсан, — и пришли к выводу, что действовать надлежит согласно первоначальному плану. Это подтверждается анализом степени восстановления сероцветов. Я принял решение продолжить бурение на седьмой и четвёртой, а также возобновить проходку на одиннадцатой. Вплоть до палеозоя.
— Ты принял решение? — чуточку дрогнув уголком губ, переспросил Майдар. — И приказ о возобновлении проходки уже отдал?
— Я хотел сказать, — без тени смущения поправился Дугэрсурэн, — что принял решение внести такое предложение.
— Хорошо, — кротко согласился профессор. — Обсудим.
Пока не выключили свет, они втроём посидели над картой, прикидывая, в каких ловушках мог спрятаться сжатый под высоким давлением газ.
Остановился движок, и стало слышно, как воет на буровой бешено вращающаяся турбина, днём и ночью вгрызаясь алмазными коронками в гранитный чехол.
— Я уверен, что за гранитом пойдут алевролиты, — сказал Лобсан, прислушиваясь.
— Там видно будет, — тяжело поднялся, массируя поясницу, Майдар. — Надо ехать, хоть и не хочется.
— Может, останетесь? — предложил Лобсан.
— Нельзя. Мне послезавтра высокому начальству докладывать.
Проводив Майдара, Лобсан сразу же полез на нары, а Кирилл зажёг керосиновую лампу и раскрыл тетрадь.
Возникло причудливое видение, образ, точнее, прямо никак не связанный с тем, о чём он так неотступно думал, но завораживающе волнующий, неуловимый.
Последняя океанида
Она плывёт над самым дном,
влекомая теченьем,
облита призрачным свеченьем.
Скользит расплывчатым пятном
молочный свет её груди —
бездонная двойная чаша.
Коралловые чащи
встают из мрака впереди.
Бессильная пластичность рук.
О, затонувшая амфора!
Фестоны мадрепоров
её охватывают в круг,
созвездия ежей морских,
гирлянды голубых лангустов,
но холодно и пусто
в её глазах от их тоски.
И от её тоски они
в кристалле вод заледенели.
(Давным-давно сокрыли мели
распуганных океанид).
Ей погрузиться не дано,
и всплыть наверх она не в силах.
Из жил отверстых сима
стекает медленно на дно.
Но кровь в воде, как рыжий дым.
Течёт и тихо тает,
и только лишь акул скликает
крамольным запахом святым.
Вздымая вихри на песке,
круги сужают ближе,
но тёмный ужас с кровью брызжет
из синей дырки на виске.
Они шарахаются прочь
от ранки револьверной.
Неиссякаемые вены
им на глаза излили ночь.
Так и плывёт она в огнях,
в мерцающем молочном дыме,
и волосы седые,
как водоросли на камнях.
XXXVII
Прерывисто и низко гудел тифон в серой морозной мгле. Нарядно убранный флажками расцвечивания, под грохочущий в динамиках трансляции торжественный марш входил “Борей” в бухту Золотой Рог.
Экспедиция возвращалась с триумфом. Помимо полностью выполненной программы исследований, на её счету оказалось несколько интересных находок, расширивших представления о Мировом океане. Морфологи выделили неизвестную разновидность погонофор, геологи нашли шаровые лавы. Однако подлинной сенсацией явилось открытие в рифтовой зоне “чёрного гейзера”. В нагретых почти до трёхсот градусов грязевых фонтанах, бьющих из донных кратеров, удалось обнаружить неведомые бактерии. Поистине натиск живой волны не знал преград. Жизнь сумела приспособиться даже к околокритической воде, перегретой выше температуры воспламенения целлюлозы. Теперь казалось вполне вероятным, что она сможет существовать повсюду, где есть вода и минеральные соли. Например, на Венере, в каких-нибудь укромных углах.
Окрылённые успехом исследователи с особым нетерпением рвались домой. Светлана Рунова решила улететь первым же рейсом. Её никто не встречал на причале, и некому было волноваться о ней в московском аэропорту. Когда, закончив обследование атолла, корабль вошёл в международные воды, она послала Кириллу радиограмму, объяснив своё вынужденное молчание, но не получила ответа. За все шестнадцать суток пути от Фиджи до Владивостока ей не передали ни строчки.
И хорошо, думала спокойно вполне, что так легко всё само собой разрешилось, исчерпало себя, пришло к логическому концу. Немного тошно было от собственной прозорливости и жалко несбывшегося, но знала, что это пройдёт. Многое рано или поздно проходит. Светлана успокоилась, окрепла под тропическим небом, накопила запас прочности, необходимый в житейской борьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97