Клим Кириллович приказал извозчику ехать на Невский проспект. Там царила толчея, куда большая, чем в обычные дни. Меж разномастных экипажей встречались роскошные тройки с веселящимися компаниями. Лихо направляемые кучерами в русских кафтанах и шапках с павлиньими перьями сани, расписанные цветами и петушками, казались Климу Кирилловичу символом уходящей эпохи. Богатые дома и правительственные здания украшали газовые и электрические вензеля: и с коронами, и составленные из первых букв имен членов царствующей фамилии, и с надписью «XX век», – загоревшись ближе к вечеру, с наступлением темноты, они явят собой эффектное зрелище.
– Доктор, – Мура повернула оживленное личико к Климу Кирилловичу, – а что с младенцем, которого вы вынимали из витрины?
Неожиданный вопрос девушки застал Клима Кирилловича врасплох, и он машинально ответил:
– Его похоронили на Волновом кладбище.
– Поехали туда.
– Мура, ты шутишь, – попробовала образумить сестру Брунгильда.
– Нет, конечно. Клим Кириллович обещал мне...
Мура уже не помнила, что никаких обещаний Клим Кириллович ей не давал.
«А что, действительно, не поглядеть ли на могилку несчастного младенца? Все-таки и я имею к его душеньке какое-то отношение», – подумал Клим Кириллович, готовый склониться к просьбе Муры. Но требовалось получить согласие Брунгильды, а она не любит потакать слабостям младшей сестры. К его удивлению, Брунгильда не возражала, прогулка в санях явно доставляла ей удовольствие.
Когда выехали на Лиговку, электрические фонари сменились на газовые, праздничное убранство почти исчезло. Промелькнула многоярусная колокольня Крестовоздвиженской церкви с выразительным шпилем. Миновали Обводный. Вдоль улиц, заваленных неубранными сугробами, жались друг к другу деревянные домишки с неопрятными дворами, маленькие лавчонки, трактиры, чайные. Доктор пожалел, что повез барышень сюда, на окраину, в «грязное пятно на краю Петербурга». Курская, Прилукская, Растанная... Извозчик свернул к Волкову кладбищу, и вскоре санки остановились у ворот.
Велев извозчику ждать, Клим Кириллович взял под руки притихших барышень. Подбирая руками юбки, подбитые тесьмой, девушки шли по расчищенным дорожкам пустынного кладбища, стараясь держаться поближе к Климу Кирилловичу.
Тишина кладбища являла разительный контраст праздничному и шумному Юсуповскому саду, радостной суете центральных улиц. Грустный вид надгробий и крестов, покрытых толстыми шапками снега, каменные изваяния скорбящих людей и ангелов невольно заставляли сердце сжиматься. Огромные черные деревья, беспорядочно возвышающиеся вокруг, протягивали к примолкнувшим путникам голые ветки – иногда они вздрагивали, бесшумно взлетали потревоженные вороны, роняя с веток снежную ласковую осыпь белого праха. Румянец сошел с лица Брунгильды, она дрожала, и дрожала не от холода. Напряженно молчала и Мура. Спускались сумерки, задул несильный, но неприятный ветер. Клим Кириллович усомнился в разумности предпринятой ими прогулки. Сразу стало понятно: найти безымянную детскую могилку без посторонней помощи невозможно... Смотритель кладбища, худой мужичок в высоких сапогах и черненом полушубке, повел их по узенькой притоптанной тропинке в дальний угол погоста. Удивленно поглядывая на странных посетителей, он сказал им, что за сиротской могилкой присматривает какой-то монах Авель с Подворья Благозерского монастыря, кажется, он и сейчас там.
Обогнув очередной сугроб, они увидели большое темное пятно, выделявшееся на белом снежном пространстве. Около свежей могилы застыл на коленях, спиной к ним, монах в черном одеянии. Тень от фигуры была так же недвижна, как и он сам. Клим Кириллович и его оробевшие спутницы шли тихо, не разговаривали, замолк и смотритель. Монах, видимо, почувствовал их приближение, потому что вдруг встал во весь рост, оглянулся, нахлобучил плотнее скуфейку, внимательно и строго , посмотрел на них и пошел прочь от могилы. Он явно не хотел с ними встречаться.
Клим Кириллович, Брунгильда, Мура не могли издалека рассмотреть лицо монаха. Он был высок ростом, выше Клима Кирилловича, а по тому, как легко и стремительно он удалялся в розово-голубой сумрак зимнего дня, пришли к выводу, что человек он, скорее всего, не старый. О том, что монах не оставляет следов, Мура никому не сказала.
– Он не захотел разговаривать с нами, – прошептала Брунгильда.
– Потому что мы нарушили его святую молитву, – так же шепотом ответила Мура. – Видишь, сколько свечечек натыкано в снег!
По периметру маленького холмика стояли четыре толстые, наполовину оплывшие зажженные свечи. Ничто не защищало свечи от стелющегося по земле ветерка, но они продолжали гореть, и пламя поднималось к небу вертикально. Снег возле свечей подтаял, обнажив кусочки почвы. Здесь, как показалось Муре, пробивалась зеленая травка... Все трое немного постояли, ощущая, как вместе с холодом сквозь тоненькие подошвы ботинок неумолимо поднимаются к сердцу печаль и уныние. В этот момент затея с посещением кладбища показалась им ненужной и глупой.
Извозчик ждал у ворот кладбища. На обратном пути девушки молчали, доктор Коровкин изредка спрашивал их, не замерзли ли они. Уже совсем стемнело. Празднично иллюминированные центральные улицы не радовали.
Доставив барышень домой – Елизавета Викентьевна отнеслась к несколько позднему возвращению дочерей спокойно, она доверяла доктору, – Клим Кириллович отправился к себе на квартиру пешком, ему хотелось развеять сгущающиеся в душе нехорошие предчувствия. И это ему почти удалось. Но предпринятая душевная терапия дала результат кратковременный – едва добившись равновесия, доктор был неприятно поражен сценой, которую ему пришлось наблюдать возле особняка покойного князя Ордынского. Двое полицейских выводили из ворот благообразного высокого старика с гордо посаженной седой головой. Руки старца были заломлены назад, сопровождающие грубо подталкивали его, несмотря на протесты арестованного, доносившиеся и до доктора Коровкина. Доносились до доктора также брань и угрозы полицейских. Доктор отвернулся с тягостным чувством и постарался забыть эту сцену. Конечно, он не знал, что вскоре и сам окажется в непростой ситуации.
Глава 5
Илья Холомков вырос в провинциальной семье помощника прокурора, человека либеральных взглядов, даже социалистических, по крайней мере, о необходимости уничтожения проклятого самодержавия Михаил Алексеевич Холомков поговаривал. В небольшом городке, где провел Илья свою юность, имелся и узкий кружок вольнодумцев, их невнятные, типографски неряшливые, пересыпанные стихами прокламации революционного толка казались Илье вполне безумными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67