- Я, честное слово, не знаю никакого Балашова!
- Хорошо. Посмотрите тогда на эти фотографии, может быть, какое-то из этих лиц вам знакомо?
Лиза посмотрела три фотографии и сразу же протянула Тихонову фото, на котором был изображен Балашов.
- Это Виктор Михалыч!
- Кто он?
- Начальник моего Гены.
Тихонов уже булькнул горлом, но вовремя затолкал обратно чуть не вырвавшийся вопрос.
- Так, отлично. Это и есть Балашов.
- Но я этого действительно не знала!
- Я вам верю. Скажите, в каких вы с ним отношениях?
Лиза пожала плечами:
- Да я его видела всего раза два.
- Вы знакомы семьями, бываете друг у друга в гостях?
- Видите ли, товарищ Тихонов, я хорошо знаю его жену - она моя постоянная клиентка. А потом случайно обнаружилось, что он Гении начальник. Как-то раз он был у меня дома по делу.
- Давно это было?
- Весной еще. По-моему, в марте.
- Что он у вас, Лиза, делал дома?
- Он привел ко мне пожить на несколько дней их общего знакомого.
- Знакомый после этого бывал у вас?
- Да. Месяц назад. Пробыл один день.
- Как он выглядел, этот знакомый? Постарайтесь поточнее вспомнить его внешность.
- Пожилой, лет за шестьдесят, седой, с усиками щеткой, высокий, очень худой. Продолговатая голова, прическа с прямым пробором, глаза у него, по-моему, серые…
- Прямо готовый словесный портрет! - воскликнул весело Тихонов.
- Я же парикмахер, у меня взгляд профессиональный, - объяснила растерянно Лиза.
- Лиза, вы не запомнили, как его звали?
- Фамилию я вообще не знаю. А звали его Порфирий Викентьевич.
- Взгляните, пожалуйста, может, вы его опознаете на этих фотографиях?
Лиза безошибочно показала на фото Коржаева.
- Так. Дальше. Вам известно имя Макс Цинклер?
- Нет, никогда не слышала даже.
- Это точно?
- Мы же договорились!
- Верно. Прошу прощения. А когда вы видели последний раз Балашова?
- Вчера вечером.
- В связи с чем?
- Днем Геннадий получил какую-то открытку. Он плохо себя чувствует, поэтому попросил меня съездить к Виктору Михалычу на дачу и сказать, что письмо он получил. И попросил еще передать, чтобы он обязательно был завтра на каком-то совещании.
- Ясно. Значит, Балашов с самой весны у вас дома не был?
- Нет. Во всяком случае, я этого не знаю.
- То есть как не знаете? Разве он мог без вашего ведома…
- Но он мог приходить к Геннадию, когда я была на работе.
- Геннадий - это ваш муж? - как-то между прочим, безразлично спросил Тихонов.
- Да-а, - поколебавшись, ответила Лиза.
- А он что, прописан у вас?
- Нет. Мы с ним не зарегистрированы.
- А как его полное имя?
- Геннадий Александрович Тарасов. Он работает в Министерстве внешней торговли.
- Раз уж у меня в кармане целый альбом, потрудитесь еще, пожалуйста, Лиза, взгляните, нет ли в нем вашего мужа? - Тихонов протянул ей фотографию Крота. Он задыхался. Засунув палец за воротник рубашки, Стас хотел отстегнуть верхнюю пуговицу, но пуговица не вылезала из размокшей петли, и он просто оторвал ее. - Он?!
- Да, это Гена, - прошептала Лиза, держа в руках фотографию Крота.
Она поняла: произошло что-то ужасное, и Генка имеет к этому отношение. Но как спасти его - она не знала. Врать? А что врать, когда она не знает, может быть, от вранья всем будет хуже! И ее Генке, и ей, и этому белозубому оперативнику, и всем, всем на свете!
- Скажите, Лиза, ваш муж сейчас в Москве или, может быть, он в командировке?
- Послушайте, товарищ Тихонов, я понимаю, что произошло что-то очень неприятное. Но я вас уверяю, что Геннадий здесь ни при чем. Он сейчас в отпуске и из-за того, что плохо себя чувствует, вообще не выходит на улицу уже две недели…
- Лиза, мы условились говорить правду. Так знайте, что сегодня утром Балашов с преступными целями встретился у вас дома с неким гражданином. Поэтому мне нужно увидеться с вашим мужем, а в квартире сделать обыск.
- Вот и пришла, - упали у Лизы руки на колени.
- Что?
- Нет, это я так, про себя…
- Подождите меня здесь минуту, - Тихонов вышел в соседнюю комнату, оставив открытой дверь - чтобы видеть коридор. Набрал номер. - Борис Иванович? Я, Тихонов. Вышли на Крота, высылайте туда опергруппу. Пусть ждут меня около дома…
Девятнадцать часов
Солнце перевалило через крышу и яростно бросилось в окно. И настенные часы, будто разбуженные его лучами, вдруг заскрипели и надтреснуто ударили: бам-м! Крот вздрогнул, посмотрел на темный циферблат. Ой, как долго ждать еще! Хромой должен прийти завтра в это же время. Надо ждать еще сутки. Двадцать четыре часа. Тысяча четыреста сорок минут. А секунд - не счесть! Какие вы тяжелые, вязкие, минуты, без конца.
«Будет там тюрьма или нет, а пока что мне Хромой одиночку организовал. Ох, како-ой змей! Заиграет он меня, как есть заиграет. Не дать долю просто так побоится: знает, что я пришью за это… Придумает что-нибудь. Но обманет обязательно! Да черт с ней, с долей! Дал бы только паспорт приличный и на дорогу, уехал бы отсюда на кулички куда-нибудь. От уголовки, от ОБХСС подальше, выбраться бы только из этой однокомнатной берлоги! А что толку? Милиция везде есть. Что же делать? Ох, тоска какая!»
Крот взял в серванте оставленную Балашовым бутылку «Двина». Налил в стакан, морщась, большими глотками выпил. Нашел зеленое морщинистое яблоко, укусил раз, но есть не хотелось, и он выплюнул прямо на паркет. Завалился на тахту, закрыл глаза, и все мягко заколыхалось перед ним.
Как задавила его эта хромая собака! Уж очень он умен, Хромой, нехорошо умен! Крот вспомнил свой первый разговор с ним. Сидел перед Хромым тогда тихонько, протирал платком стекла очков. Хромой остро глянул:
- Ты зачем очки носишь?
- Как зачем? - растерялся Крот. - По близорукости…
- Врешь, - спокойно сказал Балашов, небрежно пояснил: - Маскируешься плохо. У близоруких людей без очков вид глуповатый, а у тебя - ишь какая хищная рожа! Ты, наверное, жаден очень?
- Да нет…
- Снова врешь. Да ты не смущайся. Мне такие люди нужны. - Потом сказал, и Крот не понял, всерьез или шутя: - Простые стекла в оправе тоже улика. Ты бы еще синие очки надел, как Паниковский…
Давно было. Сколько воды утекло после того разговора. И вроде был уже момент, когда он мог прижать Хромого лопатками к полу. Да вот, гляди ж ты, - сам лежит, чуть жив, как милости, ждет подачки Хромого. Это свою-то долю! Кровно заработанную! А эта сволочь еще выкаблучивается: захочет - даст, не захочет - пошлет к черту. Дожил ты, Крот, до хорошей жизни…
Не было сил злиться, орать, бесноваться. Он боялся думать о том, что будет, и думал только о том, что было и чего уже не вернешь. Зачем он согласился тогда ехать в Одессу? Ну разве можно быть таким идиотом? Не поеду - и все! Ну, поймали бы, допустим, - отсидел свой пятерик и вышел.
Он молодой еще, здоровый. Женился бы на Лизке или на другой какой, прожил бы как-нибудь. Занялся бы прежним делом, коль работать не хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44