А после тебя – пусть едет Никита.
Дмитрий кивнул и вернулся к себе в кабинет, который делил с Никитой Панковым и Михаилом Березиным.
Он вынул из шкафа дело о поджоге дома, но тут в дверях возник Мишка Березин:
– Самарин, ты сдал план работы на ноябрь?
Дмитрий завыл (про себя, разумеется).
– Слушай, как я на месяц вперед смогу расписать работу по раскрытию преступлений, которых еще не совершили, а? Ну вот как ты себе это представляешь?
– Это распоряжение начальника ГУВД, а не мое, – спокойно глядя на него ясными глазами, отвечал Березин. – И я его распоряжения не комментирую. Между прочим, так же, как и ты, пишу план работы.
Дмитрий хотел пройтись по поводу самого Березина и его отношения к начальству и службе. Против лома нет приема. Придется писать. Иначе работать не дадут. А строптивость лучше приберечь для других, более принципиальных случаев.
– Ладно, занесу через полчаса, – сухо сказал он. Он отложил папку, вынул чистый лист бумаги и написал: «План работы на текущий месяц». И вдруг стало так тошно, что захотелось швырнуть ручку на пол и растоптать ногами. Господи, какой маразм! На нем труднейшее дело об убийстве в электричке, не говоря о других. Но вместо того, чтобы заниматься маньяком, он должен сочинять дурацкий план. И все ради чего? Ради того, чтобы угодить какому-то идиоту наверху? И ведь не он один. Сейчас и Никита, и Катя – все в полном составе пишут планы. Даже сам Спиридонов. То есть работа транспортной прокуратуры парализована минимум на час.
И Самарин, тяжело вздохнув, вывел на бумаге:
«30 ноября. Поездка на станцию Бабино по делу о поджоге».
«Наверно, Сем Семыч прав, – думал Самарин, – пусть к Диканским идет кто-нибудь другой, Никита или Катя».
Услышав о задании, Никита тяжело вздохнул и сам вызвался поехать к Сорокиной на работу, но только не к родителям. У них он уже был и не очень хотел повторять свой визит.
– Ты заранее прими что-нибудь успокоительное, – посоветовал он Кате Калачевой.
Наконец они разъехались, и Дмитрий погрузился в изучение дела о поджоге.
То, что имел место именно поджог, не вызывало никаких сомнений. Это сразу установили инспектора чудовской пожарной службы. Сам обходчик Гринько остался жив благодаря чистой случайности. В момент, когда загорелась будка, он находился в сарае, где держал кроликов.
Собственно, это была не будка, а добротный сруб, где Гринько жил постоянно. Жил один, хотя в ближайшей деревне у него были мать и сестра. К делу прилагалась характеристика. Из нее следовало, что к своим обязанностям Гринько относился ответственно, так что администрация железной дороги не имела к нему претензий, а однажды даже поощрила его премией.
Нелюдимый человек, одиночество которого скрашивают только домашние животные. Кролики, наверно, кошка или собака… Кому могла понадобиться его жизнь? Ведь подожгли, вероятнее всего, с намерением расправиться. Ночью, сразу с нескольких сторон…
Сразу возникли вопросы: были ли у Гринько недруги, не ссорился ли он с кем-то в последнее время? Характер у него скорее всего неуживчивый, мог кого-то обидеть… Ответов на эти вопросы в папке не было.
Чудовцы сделали свое дело, составили акт о поджоге, собрали вещдоки (прямо скажем, не очень многочисленные) и спихнули дело на питерское управление транспортной милиции. Воспользовались тем, что будка Гринько стояла в пределах железной дороги.
Самарин взглянул на следующий документ, выданный администрацией поселка Бабино Ленинградской области. Тут содержалось кое-что не лишенное интереса.
Оказалось, что Гринько Алексей Степанович, 1959 года рождения, вместе с матерью, сестрой и племянником прибыли как беженцы из Таджикистана в марте 1993 года.
Эта дата за что-то цеплялась… Что-то такое было связано с весной 1993 года… Самарин снова пересмотрел дело о поджоге. Нет, искать надо не тут. Это вообще не связано с железной дорогой.
Ну конечно! Клара Сидоренко, первая жертва маньяка №1, «работающего» в парках, была убита 17 мая 1993 года.
Конечно, это просто совпадение. И вообще, прав ли он, считая, что искать надо среди таких вот одиноких странноватых холостяков? Ведь и Михасевич, и Чикатило были женаты, имели детей… Тогда и его самого следовало бы подозревать во всех смертных грехах – проживает вместе с незамужней сестрой, не женат… Тоже подозрительно… И все-таки с Гринько хотелось познакомиться поближе.
– Дмитрий Евгеньевич, к вам девушка! – Даже по селектору было слышно, как дрожит голос секретарши Жеброва-старшего Тани. Сразу понятно, что девушка эта – соперница, по крайней мере с Таниной точки зрения.
Дмитрий вышел в коридор и увидел, как со стороны лестницы появилась Лариса Мокроусова. Для похода в милицию она оделась несколько скромнее, чем для редакции, – на ней были брюки. Правда, они принадлежали к разряду тех, что «три дня с мылом надевали», и подчеркивали аппетитные Ларисины формы нисколько не меньше, чем колготки.
Работники правоохранительных органов – обычные мужчины, с той лишь оговоркой, что в служебное время имеют дело почти исключительно с людьми своего пола, а служебное время у них практически не нормировано. Разумеется, патрульно-постовая служба, особенно вокзальная, немало видит и представительниц прекрасного пола. Хотя, положа руку на сердце, этот конкретный пол следовало бы назвать синерожим.
Поэтому красивая, молодая и пышная особа, от которой на все пропахшее табаком и несвежими носками отделение разносился сладкий французский аромат, привела сотрудников в ступор. Не нашлось ни одного, кто не проводил бы ее долгим восхищенным взглядом.
Единственным, на кого Ларисины прелести не произвели ни малейшего впечатления, был тот, к кому она пришла, – старший следователь Дмитрий Самарин.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо, но очень сухо сказал он, указывая на дверь кабинета. Лариса вошла.
– Вы меня вызывали? По какому же поводу?
– Хотел поговорить о ваших взаимоотношениях с Сорокиным. Что вы знаете о его жене? Каким она была человеком…
– Сесть можно?
– Садитесь, пожалуйста, – спохватился Самарин, вставая со стула.
Она выбрала место у стены, так чтобы между ней и Самариным не было стола и вся ее фигура просматривалась полностью. Брюки плотно обтягивали бедра, и создавалось впечатление, что на Ларисе вообще ничего нет, кроме черных колготок и прозрачного гипюрового топа, который решительно ничего не скрывал.
Видно, Лариса явилась с самыми решительными намерениями. Следователь казался ей привлекательной добычей. Не очень легкой – но от этого охота становится еще интереснее.
– Ваша фамилия, имя-отчество, год рождения? – не замечая прелестей свидетельницы, спросил Самарин.
– Лариса Георгиевна Мокроусова, семьдесят седьмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Дмитрий кивнул и вернулся к себе в кабинет, который делил с Никитой Панковым и Михаилом Березиным.
Он вынул из шкафа дело о поджоге дома, но тут в дверях возник Мишка Березин:
– Самарин, ты сдал план работы на ноябрь?
Дмитрий завыл (про себя, разумеется).
– Слушай, как я на месяц вперед смогу расписать работу по раскрытию преступлений, которых еще не совершили, а? Ну вот как ты себе это представляешь?
– Это распоряжение начальника ГУВД, а не мое, – спокойно глядя на него ясными глазами, отвечал Березин. – И я его распоряжения не комментирую. Между прочим, так же, как и ты, пишу план работы.
Дмитрий хотел пройтись по поводу самого Березина и его отношения к начальству и службе. Против лома нет приема. Придется писать. Иначе работать не дадут. А строптивость лучше приберечь для других, более принципиальных случаев.
– Ладно, занесу через полчаса, – сухо сказал он. Он отложил папку, вынул чистый лист бумаги и написал: «План работы на текущий месяц». И вдруг стало так тошно, что захотелось швырнуть ручку на пол и растоптать ногами. Господи, какой маразм! На нем труднейшее дело об убийстве в электричке, не говоря о других. Но вместо того, чтобы заниматься маньяком, он должен сочинять дурацкий план. И все ради чего? Ради того, чтобы угодить какому-то идиоту наверху? И ведь не он один. Сейчас и Никита, и Катя – все в полном составе пишут планы. Даже сам Спиридонов. То есть работа транспортной прокуратуры парализована минимум на час.
И Самарин, тяжело вздохнув, вывел на бумаге:
«30 ноября. Поездка на станцию Бабино по делу о поджоге».
«Наверно, Сем Семыч прав, – думал Самарин, – пусть к Диканским идет кто-нибудь другой, Никита или Катя».
Услышав о задании, Никита тяжело вздохнул и сам вызвался поехать к Сорокиной на работу, но только не к родителям. У них он уже был и не очень хотел повторять свой визит.
– Ты заранее прими что-нибудь успокоительное, – посоветовал он Кате Калачевой.
Наконец они разъехались, и Дмитрий погрузился в изучение дела о поджоге.
То, что имел место именно поджог, не вызывало никаких сомнений. Это сразу установили инспектора чудовской пожарной службы. Сам обходчик Гринько остался жив благодаря чистой случайности. В момент, когда загорелась будка, он находился в сарае, где держал кроликов.
Собственно, это была не будка, а добротный сруб, где Гринько жил постоянно. Жил один, хотя в ближайшей деревне у него были мать и сестра. К делу прилагалась характеристика. Из нее следовало, что к своим обязанностям Гринько относился ответственно, так что администрация железной дороги не имела к нему претензий, а однажды даже поощрила его премией.
Нелюдимый человек, одиночество которого скрашивают только домашние животные. Кролики, наверно, кошка или собака… Кому могла понадобиться его жизнь? Ведь подожгли, вероятнее всего, с намерением расправиться. Ночью, сразу с нескольких сторон…
Сразу возникли вопросы: были ли у Гринько недруги, не ссорился ли он с кем-то в последнее время? Характер у него скорее всего неуживчивый, мог кого-то обидеть… Ответов на эти вопросы в папке не было.
Чудовцы сделали свое дело, составили акт о поджоге, собрали вещдоки (прямо скажем, не очень многочисленные) и спихнули дело на питерское управление транспортной милиции. Воспользовались тем, что будка Гринько стояла в пределах железной дороги.
Самарин взглянул на следующий документ, выданный администрацией поселка Бабино Ленинградской области. Тут содержалось кое-что не лишенное интереса.
Оказалось, что Гринько Алексей Степанович, 1959 года рождения, вместе с матерью, сестрой и племянником прибыли как беженцы из Таджикистана в марте 1993 года.
Эта дата за что-то цеплялась… Что-то такое было связано с весной 1993 года… Самарин снова пересмотрел дело о поджоге. Нет, искать надо не тут. Это вообще не связано с железной дорогой.
Ну конечно! Клара Сидоренко, первая жертва маньяка №1, «работающего» в парках, была убита 17 мая 1993 года.
Конечно, это просто совпадение. И вообще, прав ли он, считая, что искать надо среди таких вот одиноких странноватых холостяков? Ведь и Михасевич, и Чикатило были женаты, имели детей… Тогда и его самого следовало бы подозревать во всех смертных грехах – проживает вместе с незамужней сестрой, не женат… Тоже подозрительно… И все-таки с Гринько хотелось познакомиться поближе.
– Дмитрий Евгеньевич, к вам девушка! – Даже по селектору было слышно, как дрожит голос секретарши Жеброва-старшего Тани. Сразу понятно, что девушка эта – соперница, по крайней мере с Таниной точки зрения.
Дмитрий вышел в коридор и увидел, как со стороны лестницы появилась Лариса Мокроусова. Для похода в милицию она оделась несколько скромнее, чем для редакции, – на ней были брюки. Правда, они принадлежали к разряду тех, что «три дня с мылом надевали», и подчеркивали аппетитные Ларисины формы нисколько не меньше, чем колготки.
Работники правоохранительных органов – обычные мужчины, с той лишь оговоркой, что в служебное время имеют дело почти исключительно с людьми своего пола, а служебное время у них практически не нормировано. Разумеется, патрульно-постовая служба, особенно вокзальная, немало видит и представительниц прекрасного пола. Хотя, положа руку на сердце, этот конкретный пол следовало бы назвать синерожим.
Поэтому красивая, молодая и пышная особа, от которой на все пропахшее табаком и несвежими носками отделение разносился сладкий французский аромат, привела сотрудников в ступор. Не нашлось ни одного, кто не проводил бы ее долгим восхищенным взглядом.
Единственным, на кого Ларисины прелести не произвели ни малейшего впечатления, был тот, к кому она пришла, – старший следователь Дмитрий Самарин.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо, но очень сухо сказал он, указывая на дверь кабинета. Лариса вошла.
– Вы меня вызывали? По какому же поводу?
– Хотел поговорить о ваших взаимоотношениях с Сорокиным. Что вы знаете о его жене? Каким она была человеком…
– Сесть можно?
– Садитесь, пожалуйста, – спохватился Самарин, вставая со стула.
Она выбрала место у стены, так чтобы между ней и Самариным не было стола и вся ее фигура просматривалась полностью. Брюки плотно обтягивали бедра, и создавалось впечатление, что на Ларисе вообще ничего нет, кроме черных колготок и прозрачного гипюрового топа, который решительно ничего не скрывал.
Видно, Лариса явилась с самыми решительными намерениями. Следователь казался ей привлекательной добычей. Не очень легкой – но от этого охота становится еще интереснее.
– Ваша фамилия, имя-отчество, год рождения? – не замечая прелестей свидетельницы, спросил Самарин.
– Лариса Георгиевна Мокроусова, семьдесят седьмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108