Я уткнулась лбом в баранку, бессильно свесив руки, и задумалась. Хотя именно с этого и надо было бы начинать. С «куда». Город был для меня закрыт. Если не считать прочего, хотя бы потому, что Зюнька может увидеть меня с Гришкой и — чем черт не шутит — заявить на него свои права. Вообще, видно, стоит все это забыть — наш с дедом дом, Щеколдиных, честную работу Чичерюкина и даже сегодняшнее рандеву с Нефедовым. Все мои хитромудрости рухнули в одночасье.
Обратиться к Клецову? После того, как я устроила ему такую подлянку, это будет просто мерзко. Хотя и теперь я была уверена, что Петюня лоб бы расшиб, но нашел какой-нибудь разумный и приемлемый выход. Но что-то во мне яростно восставало против такого варианта.
Осесть на зиму у Гаши в Плетенихе? Она-то, конечно, нас с Гришкой примет. Но что мне там делать в глухомани всю зиму? Корову доить, печку топить, играть по вечерам в дурачка с домочадцами и дрыхнуть от света до света на печи? Еще день-два, долбанут настоящие метели, проселок на Плетениху и лесные дороги завалит, снегами, и меня с моим «жигулем» напрочь отсечет даже от намека на цивилизацию. От возможности найти хоть какую-нибудь приличную работу. Я же не Ленин в Шушенском или Пушкин в Болдине, чтобы планировать всеобщее переустройство мира или сочинять сказки о попе и балде…
От одной тоски сдохну..
В Москву? К Козину? Но турфирмы, как утверждает Чичерюкин, больше нету, и он сам там кувыркается на подхвате…
И вообще, Москва меня пугала — там офис и службы Туманских, а вдруг, если прижмет, я не выдержу и поплетусь, как побитая, к тем, кого уже знаю и кто знает меня, и скажу «Спасайте меня, мужики!»
Но, главное, в Москве будет постоянно возникать Сим-Сим, и даже одна мысль о том, что он где-то рядом и я могу его увидеть, может поколебать мою несокрушимую решимость — его не было, нет и больше не будет!
Я будто гадальные карты раскидывала, прикидывая поэтапно «что было», «что будет» и «на чем успокоится сердце», и вдруг разглядела некую даму треф, у которой была физия незабвенной экспедиторши по торговле пиломатериалами из Калуги, той самой Софьи Макаровны, от которой я драпанула весной. Она сулила мне златые горы и реки, полные вина. Но прежде всего — работу!
О Калуге я знала только то, что там родился глухой космический пророк и ракетчик Циолковский, но решила, что лесных складов или фирм по торговле лесом там вряд ли слишком много и Софу я сыскать могу.
Выходит — в Калугу?
В боковик стоявшего «жигуля» кто-то поскребся. Это была овчарка. Собаки на территории меня прекрасно знали, и она не лаяла, а просто любопытствовала, куда это я собралась?
«Дворники» уже забило снегом, и они двигались плохо, я вылезла из машины. Охранник в романовском полушубке, ушанке и валенках, недоумевая, сказал мне:
— Ничего не понимаю…Ты уезжаешь или уже приехала?
Укороченный «калаш» висел у него под мышкой.
— Смываюсь! «Прощайте, скалистые горы, на подвиг отчизна зовет»…
Он ничего не понял, но попросил:
— Сигареткой сподобишь?
Я выудила пачку «Ротманса» с суперфильтром, угостила его и тщательно пересчитала сигареты, их оставалось девять штук, последний крик валютной роскоши, завтра придется переходить на моршанскую «Приму». И машинально глянула на часики, было ровно двадцать три ноль-ноль. Я уже двадцать раз могла вырулить с территории и заниматься своими размышлениями где-нибудь подальше отсюда, может быть, даже на своротке на трассу, но что-то непонятное удерживало меня здесь.
Может быть, это было предчувствие? Странное ожидание какой-то новой пакости. Или срабатывала в какой уже раз полная луна? Хотя ночное небо покрывала мутная пелена белесого снега, она висела над лесом призрачным серым кругом, и ее мертвенная харя будто прищурилась и помаргивала от снежной взвеси, которую крутил ветер. А может быть, это Главный Кукольник, развлекаясь и злорадно хихикая, решил, что все готово к новой гадости, непременным участником которой должна быть именно я, и все переиграл по новой, подергав за свои веревочки и еще раз показав, что все решения безмозглой куколки совершенно ничего не стоят и не имеют значения, когда решает Он…
Но смутная, неясная тревога, которая жила во мне весь этот день, начиная еще с безмятежного утра, ощущение какой-то сгущающейся и накатывавшей мглы, которая не имела никакого отношения к тому, что выкинул Туманский и что делала я, вдруг получило разрешение.
Первой это учуяла овчарка, взвизгнув и уставившись в сторону леса. Мы обернулись и успели увидеть, что со стороны чащобы летит багровая точка. Она летела не очень быстро, во всяком случае, мне так казалось, каким-то странным повиливающим рыскающим полетом, будто принюхивалась, прижимаясь к земле. Потом взметнулась и пропала из виду. Что-то скрежетнуло и сухо прошелестело над нашими головами, ушло в сторону дома и вдруг долбануло в дом.
Наверное, это продолжалось всего лишь какие-то секунды, может быть, даже доли секунды, но я успела не то чтобы понять — просто почувствовать, что это блеснувшее багровым и прошелестевшее нечто нацелено именно в Туманского, на освещенные окна его кабинета на третьем этаже, желтовато-теплые и громадные. Но попало оно не в окна, а чуть повыше, в подсвеченное снизу остекление фонаря на крыше, и в самую крышу.
Рвануло так, что я оглохла, охранник успел сбить меня с ног подсечкой и, раскинув руки, навалился сверху, накрывая меня Но еще до того, как над нами пронеслась раскаленная волна твердого воздуха, сдвинув машину и заставив кувыркаться собаку, я успела увидеть, как в крошеве металла и стекла вздыбилась нелепо крыша, выхлестнулись струи и рваные полотнища багрово-оранжевого и синего пламени, взлетела и стала расползаться шапка красного дыма, а свет в окнах мигнул и погас.
Почти сразу охранник вскочил, передернул затвор своего «калаша» и, матерясь, стал стрелять в сторону леса, хотя над оградой видны были только отдаленные кроны голых деревьев, тут же взвыла сирена на крыше сторожки (я и не знала, что она есть), включился и развернулся мощный прожектор на дальней вышке, и его синий луч уперся в дом, на который оседала, скрывая его, целая туча черного дыма, потом метнулся на чащобы, и вдруг туда, в ту сторону, с вышки почти беззвучно понеслись цепочки красивых разноцветных трасс.
Я поднялась с карачек и бросилась к дому. Последнее, что я успела увидеть снаружи: черный джип охраны уносился в открывшиеся ворота, на его подножке висел и орал что-то яростное Чичерюкин, в кальсонах, тельняшке на голое тело, валенках и каске на башке.
В вестибюле было темно, метались, сталкивались и что-то орали полуголые люди, воняло омерзительно горелым металлом и химией, на лестнице стояла и кашляла Элга в ночной пижамке, в руках у нее была свеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84