Она казалась себе совсем маленькой. Ее впервые целовали по-настоящему, потому что поцелуи с мальчишками-школьниками были всего лишь своеобразным ритуалом, не больше. А сейчас она была в опьянении от поцелуев, в том опьянении, в котором послушно следуют хоть на край света.
Озеро было недалеко. Если идти лугом, а не по дороге. Белая песчаная коса тянулась от берега до самой пучины — озеро было глубокое, а берега зыбкие, — замшелые и поросшие мелким березняком, они почти повсюду ходили ходуном. Берега покрывал толстый дерн, под ним стояла рыжеватая вода; его можно было насквозь проткнуть палкой и не достать дна.
Валойцам песчаная коса служила пляжем, потому что только здесь не было ни ям, ни ила и можно было спокойно войти в озеро.
— Идем лугом, — сказал Людвиг.
— Хорошо…
Людвиг опять целовал ее, потом снял с нее туфли и сунул их в боковые карманы пиджака. Высокие каблуки упорно не желали влезать и торчали наружу.
Роса была студеная, трава касалась икр.
— У вас промокнут брюки, — заботливо сказала Нелли.
— У тебя!
— У тебя промокнут…
Они опять долго целовались. Можно было еще расслышать оркестр, если хорошо прислушаться.
Впереди, в долине, укрытое туманом, лежало озеро.
— Искупаемся? Нелли покачала головой.
— А я искупаюсь.
Он опять обнял ее за плечи и повел дальше.
— Может, все-таки искупаешься?
Она опять покачала головой и села на его пиджак, который он расстелил на земле.
Когда он разделся и большой, медлительный неторопливо вошел в озеро навстречу темно-синим с серебристыми спинками волнам, она пожалела, что не захватила с собой купальник. Ей хотелось быть рядом с ним.
— Вот это вода! — в восторге воскликнул Людвиг и поплыл баттерфляем. Он был не из хвастливых, но тут подумал, что вряд ли кто из валойчан знает этот стиль.
Задул легкий ветер, туман поредел, и Нелли на какой-то миг увидела на взгорке сарай под серой жестяной крышей. И испугалась.
Нет, этого она не хотела. Это должно было случиться иначе. Теперь мысль работала четко и ясно. Он привел ее сюда нарочно! Как противно…
Симпатия к Людвигу таяла и готова была исчезнуть совсем.
С Ирбуленского луга доносились визг и смех: должно быть, парни закинули чью-нибудь жакетку или платок на дерево и теперь требовали выкупа.
Выйдя из воды, Людвиг быстро оделся. Наверно, ему было не очень-то тепло, руки покрылись гусиной кожей; казалось, у него вот-вот начнут стучать зубы.
— Пойдем домой, — капризно сказала Нелли. Она встала и отдала Людвигу пиджак.
— Кто же в Иванову ночь дома сидит, — возразил Людвиг.
— Наденьте пиджак, вам же холодно.
— Тебе холодно. Тебе!
Нелли ничего не ответила, но Людвиг не заметил внезапно происшедшей в ней перемены. Он опять закутал Нелли в свой пиджак.
— Лучше уж я замерзну, чем буду смотреть, как ты дрожишь. Эта твоя блузочка почти что теоретическая.
— Пойдем домой.
— Хорошо. Пошли.
Людвиг опять обнял ее плечи. Они уже повернули, чтобы идти через луг, но сделали всего лишь несколько шагов. Нелли вдруг остановилась.
Позже она оправдывалась: все, мол, случилось потому, что она так дурно подумала о Людвиге и нарочно хотела еще раз его проверить.
— Пойдем по правой стороне, через пригорок, — сказала она. — Здесь, кажется, ближе…
— Пойдем…
Она шла с опаской. Возможно, они прошли бы мимо сарая, возможно, просто не заметили бы его в тумане…
Людвиг опять начал ее целовать. Она охмелела от поцелуев, испугалась, и ей вправду захотелось домой.
— Здесь надо левее, — она схватила руку Людвига и потянула его за собой. Она была уверена, что сарай останется справа.
— Небо посветлело, утро скоро.
— Жаль.
— Мне тоже.
Они опять обнялись.
И ни один из них не заметил, как они очутились перед входом в сарай. Большие, как ворота, двери, были сняты с петель, чтобы в сарай могли въехать возы, и стояли снаружи, прислоненные к стене. Пахло свежим сеном. Ах, господи, как может пахнуть сено!
Людвиг взял Нелли на руки.
— Нет, — тихо и покорно сказала она.
— Да.
— Нет, — попросила она.
Людвиг внес ее в сарай. Сено было теплое и мягкое.
— Не надо…
Она чувствовала его губы, его ласки, она хотела вырваться, но тут его ладони скользнули под блузку…
Когда Нелли проснулась, снаружи сияло солнце. Сквозь дверь сарая видно было синее, прозрачное мейсенского фарфора небо, в небе, словно нарисованные тушью, метались ласточки. Еще в дверь был виден угол нескошенного луга, но там не было ничего такого, на чем можно было бы задержать взгляд.
Нелли поглядела вверх. Где-то под крышей в смертном страхе пищала муха, на которую охотник-паук ухитрился накинуть свое лассо.
Людвиг спал на спине, тихо и крепко, губы были чуть приоткрыты; он дышал глубоко и ровно. Она лежала, свернувшись у него под мышкой и укрывшись его пиджаком. Нелли заметила, что грудь у нее голая, и покраснела, но надевать ничего не стала — ее охватило нечто вроде гордости от того, что теперь и у нее есть мужчина, и он имеет право смотреть на ее обнаженную грудь. И она знала, что он захочет смотреть, потому что грудь ее безупречна, однако она еще не была уверена, сможет ли выдержать этот взгляд без смущения.
Ночью он остался победителем, но теперь, утром, победительницей чувствовала себя она.
Нелли села и почти счастливым взглядом оглядела свою добычу, которая спала здоровым детским сном и вкусно сопела.
У Людвига было довольно правильное лицо, в его широких плечах чувствовалась скорее сила, чем выносливость. Нет, он не был ее идеалом, но скольким девушкам удается встретить свой идеал? Нелли даже не слыхала, чтобы такое когда-нибудь случалось.
Идеал Нелли ходил не в готовом, а сшитом в «Балтияс модес» костюме, он был гораздо стройнее и волосы у него были темные. Словом, Элвис Пресли из Риги, Валмиеры или Цесиса. Какой должен быть характер у ее идеала, Нелли было не совсем ясно: у него должно было быть так много разных прекрасных качеств, что они просто не уместились бы в одном человеке. Он должен был быть кротким ягненком и демоном одновременно. Он должен был быть отважным рыцарем, но, в случае необходимости, — тихим и робким. Что же касается Людвига, то каждое из его качеств, которое Нелли удалось подметить, она заприходовала и разместила по воображаемым полочкам, но пока что сведений имелось слишком мало.
Больше всего Нелли не нравилось то, что волосы на затылке у Людвига были очень жидкие — она не знала, что такие волосы бывают почти у всех борцов, прозанимавшихся спортом лет пять-шесть. Еще ей не нравился поношенный выходной костюм, который даже в Валое мог называться выходным только с большой натяжкой.
Но как бы то ни было, а Людвиг принадлежал ей; она испытывала угрызения совести и счастье одновременно. В конце концов, ощущение счастья одержало верх, потому что Людвиг был мужественный и веселый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58