— Так как мы делаем те же остановки, что и поезд профессора, — а если я не ошибаюсь, все континентальные экспрессы останавливаются на тех же самых станциях, — то мы не пропустили ни одной, где он мог бы сойти, — заключил Холмс, после того как мы пересекли Ла-Манш.
Совершив точно такую же прогулку в порту Кале — с тем же итогом, — мы продолжили наш путь в Париж, куда и прибыли около полуночи. В этот час вокзал был пустынным, и нам не составило труда пройти по следу, источающему запах ванили, к тому месту, откуда отправлялся венский экспресс.
Прочитав указатель, Холмс задумался.
— Почему же все-таки он поехал в Вену?
— Быть может, он сошел где-нибудь по дороге? Я полагаю, впереди еще достаточно остановок, где он мог бы это сделать. Надеюсь, Тоби нас не подведет, — добавил я.
Холмс мрачно усмехнулся.
— А коли так, то все обстоит гораздо хуже, чем тогда, когда он привел нас к бочке с дегтем, — признался Холмс. — Однако же я уверен в ванильной эссенции. Я проверил ее на множестве опытов — если только она подведет нас на этот раз, дело окажется единственным, которое вызовет у ваших читателей не почтительный восторг, а приступ веселья.
Я не стал говорить ему, что мне и в голову не приходит, чтобы писать об этом случае.
— В списке моих неудач Вена затмит Норбур, — рассмеялся он и отправился посмотреть, когда отправляется следующий экспресс, а также убедиться, всегда ли поезда уходят с одной и той же платформы (как впоследствии и оказалось).
— Стоит собаке перестать чуять запах, она остановится, — рассуждал Холмс, пока наш поезд грохотал в ночи, пересекая Францию. — А раз она до сих пор не остановилась, думаю, что след не потерян. Поскольку запах ванили не так часто встречается — особенно на улице, — мы можем предположить, что Тоби ведет нас к цели, а не по следу бочки с ванилью.
Я сонно кивнул, пытаясь сосредоточиться на романе в желтой обложке, купленном мной в Париже, однако вскоре крепко заснул.
Когда я пробудился (а был уже полдень), на мне был клетчатый дорожный плащ Холмса, а ноги покоились на сиденье. Мой спутник находился напротив, там же, где и раньше, и курил трубку.
— Хорошо спали, Ватсон? — осведомился он с улыбкой, поворачиваясь ко мне.
Я ответил, что отлично выспался, вот только растянул шейную мышцу. Поблагодарив Холмса за то, что он догадался накрыть меня плащом, я наконец осмелился поинтересоваться, как идут дела.
— Мы останавливались дважды, — сообщил Холмс. — Сначала на границе со Швейцарией, а потом в Женеве, где простояли почти час. Если верить Тоби, Мориарти не покидал поезда.
Тоби, как я и предполагал, оправдывал свою славу безотказного пса. Я встал, побрился в умывальной, а потом отправился вместе с Холмсом в вагон-ресторан. Там вышло небольшое недоразумение из-за собаки, впрочем, как и до того на каждой границе. Однако и на этот раз Холмсу удалось все уладить, перепоручив Тоби заботам официанта. Холмс дал ему чаевых из той мелочи, что наменял в Париже, и попросил покормить пса остатками с кухни. Затем мы принялись за обед, и я с немалой тревогой наблюдал, что и без того плохой аппетит Холмса на этот раз был хуже некуда. Однако я снова воздержался от каких бы то ни было замечаний по этому поводу.
День потянулся дальше... За Женевой был Берн, за Берном — Цюрих. Обряд прогулки по платформе повторялся на каждой станции, и всякий раз, получив отрицательный ответ, мы с Холмсом возвращались в купе с озадаченными лицами. Холмс пускался в логические рассуждения, которые, должен признать еще раз, я находил весьма убедительными.
После Цюриха мы пересекли границу с Германией, потом проехали Мюнхен и Зальцбург. По-прежнему ни на одной из платформ нам не удавалось обнаружить и следа запаха ванильной эссенции.
С полудня и до самых сумерек я не отрывался от окна, очарованный пейзажами, так отличавшимися от тех, что привык видеть дома, — маленькими, словно вышедшими из сказки пряничными домиками, причудливо одетыми местными жителями, их островерхими шляпами. Женщины были в платьях с облегающим верхом, пышными юбками и оборками, а мужчины в обтягивающих кожаных штанах. Сияло солнце, и все обещало теплую погоду. Я изумился, что, несмотря на такой климат, снег на вершинах гор не тает, и сказал об этом Холмсу.
— Как не тает? Тает! — ответил он, глядя из окна на заснеженные вершины. — А еще здесь сходят лавины.
Нельзя сказать, что мысль эта была из приятных, однако не так-то просто выкинуть ее из головы, раз уж она высказана. Разве снежные лавины не сходят из-за шума? А наш поезд несся среди этих чутких созданий с ужасающим грохотом. Что, если он послужит тем толчком, который похоронит нас?
— Право, Ватсон, не стоит предаваться таким мрачным мыслям.
Я посмотрел на своего спутника, вытряхивавшего спичку из коробка. Не было нужды спрашивать его, как он догадался, о чем я думаю. Я легко мог бы повторить цепь его рассуждений.
— Стоит только взглянуть туда, — он проследил за моим взглядом. — Как ничтожно выглядят все наши делишки по сравнению с творением природы, разве не так? — спросил он грустно. — Представьте, что с нами в поезде путешествует дюжина-другая гениев, каждый обладает неповторимым даром и способен оказать человечеству неоценимые услуги, — и все же стоит Творцу шевельнуть пальцем, как эти снежные шапки обрушатся на нас. Что тогда станет с человечеством, а, Ватсон? Я спрашиваю вас: к чему все это приведет?
По-видимому, он пребывал в подавленном состоянии духа, что случалось с ним и раньше. Со стремительностью снежной лавины, о которой он говорил, Холмс все глубже и глубже уходил в себя, а я ничего не мог сделать, чтобы остановить его.
— Вместо одних гениев, конечно, родятся другие, — ответил я без затей.
— Ах, Ватсон, — ответил он, покачав головой. — Милый, добрый Ватсон, вы, кажется, единственная твердыня во Вселенной, способная устоять перед любой лавиной.
Я взглянул на него, с трудом сдерживая слезы.
— Простите меня. — Он вскочил и, взяв красный саквояж, вышел. Один-единственный раз я испытал от этого облегчение. Наркотик улучшит его настроение. По иронии судьбы я почувствовал и свою зависимость от этого зелья и должен буду мириться с этим до тех пор, пока не перепоручу Холмса заботам опытного венского врача.
Вскоре посте того, как Холмс вернулся, дверь нашего купе открыл высокий огненно-рыжий англичанин и, ни к кому, собственно, не обращаясь, пробормотал, не будем ли мы возражать против того, что он проедет с нами до Линца. По его словам, он сел в поезд в Зальцбурге, однако, пока он был в вагоне-ресторане, все места оказались заняты. Холмс пригласил его сесть ленивым движением руки и больше не проявил к нему никакого интереса. Мне ничего не оставалось, как попытаться завязать разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52