Я сказал ему, что она в отъезде, чему он весьма удивился. Он не мог вспомнить, что я говорил ему об этом раньше.
— Вы совершенно уверены, что говорили ему об этом раньше?
— О да, совершенно уверен, — ответил я, слегка уязвленный таким вопросом.
— Тогда разве нельзя предположить, раз уж мы сделали скидку на дурманящее действие бренди, что он забыл, просто-напросто забыл, что вы уже говорили ему об этом? В самом деле, разве он сам не объяснил это именно так?
— Да, но позвольте! Ведь ни один из нас не напился до потери сознания!
Взволнованный, я вскочил и, не обуваясь, прихватив с собой лампу, снова прокрался в приемную, теперь уже стараясь отделаться от своего внутреннего голоса.
Раздвинув занавески, я увидел, что скоро рассветет. Я чертовски устал еще до того, как Холмс появился у меня; теперь же чувствовал себя просто измученным.
Да и приходил ли он вообще?
Это предположение показалось мне еще более безумным, и я упрекнул себя в том, что высказал его, хотя бы и мысленно. Я отошел от окна, за которым уже брезжил рассвет.
Ну конечно, Холмс приходил.
Я вдруг получил совершенно определенные свидетельства, подтверждающие хотя бы одну из моих догадок: два бокала, из которых мы пили, были там, где их оставили.
На следующее, а точнее сказать, в то же самое утро я проснулся в своей кровати, на которую, по-видимому, свалился полураздетым во время своих бесплодных ночных бдений. В доме уже началась утренняя уборка, и я встал с намерением начать все заново и посмотреть, что из всего этого выйдет.
Побрившись и одевшись, я спустился к завтраку, но не мог сосредоточиться даже на газетах: мысли мои витали далеко. Я вспомнил, что прошлой ночью считал Холмсу пульс и осматривал зрачки. И вновь задался тем же вопросом: действительно ли я это делал или это всего лишь плод моего воображения?
Вопрос был слишком безумным, чтобы я был в состоянии над ним размышлять. Поспешно закончив завтрак, я пошел к Кэллингуорту и попросил подменить меня в это утро. Он был рад оказать мне услугу (я сам часто откликался на подобные просьбы с его стороны). Затем, не теряя времени, я нанял кэб и поехал на Бейкер-стрит.
Было еще рано, когда я ступил на знакомый тротуар перед домом 221 Б и расплатился с возчиком. Глубоко вдохнув утренний воздух (хотя было еще очень сыро), я позвонил. Наша квартирная хозяйка миссис Хадсон открыла дверь тотчас же. По всему было видно, что она несказанно рада видеть меня.
— О, дорогой Ватсон, слава Богу, что вы зашли, — воскликнула она, схватила меня за рукав и без лишних слов буквально затащила в прихожую, чему я немало удивился.
— Что случилось? — начал я, но она остановила меня, приложив палец к губам, и с беспокойством посмотрела наверх. Холмс, однако, обладал острым слухом и, как скоро выяснилось, услышал какие-то звуки из нашего короткого разговора.
— Миссис Хадсон, если этот господин назовется профессором Мориарти, — голос, доносившийся сверху, был резким, но все же узнаваемым, — то проводите его ко мне — я им займусь! Миссис Хадсон, вы слышите меня?
— Вот видите, доктор, что происходит, — зашептала мне на ухо наша несчастная хозяйка. — Он заперся у себя, ничего не ест, целыми днями сидит с закрытыми ставнями, а ночью, после того как я запираю дверь и прислуга ложится спать, исчезает...
— Миссис Хадсон...
— Я поднимусь и поговорю с ним, — сказал я, обнадеживающе пожав ей руку, хотя, по правде сказать, не очень-то был уверен в успехе.
Итак, профессор Мориарти все-таки существует, по крайней мере в воспаленном воображении Холмса. Я поднялся по знакомой лестнице из семнадцати ступенек в мои бывшие апартаменты с тяжелым сердцем. Какой замечательный ум погибает здесь!
— Кто там? — спросил Холмс за дверью, когда я постучал. — Это ты, Мориарти?
— Это я, Ватсон, — ответил я, и лишь после того, как повторил это несколько раз, Холмс согласился приоткрыть дверь и стал со странным видом разглядывать меня через щелку. — Вы же видите, Холмс, это всего лишь я. Пустите меня.
— Не спешите. — Он уперся ногой в низ двери. — Мориарти мог принять ваш облик. Докажите, что вы Ватсон.
— Как? — изумился я, потому что не знал, по правде говоря, что может послужить для Холмса убедительным доказательством того, что я — это я.
Он немного подумал.
— Где я держу табак? — скороговоркой спросил он.
— В носке персидской туфли, — столь точный ответ слегка рассеял подозрения Холмса, и голос его потеплел.
— А почту?
— Она приколота кинжалом к каминной доске.
Холмс удовлетворенно хмыкнул.
— А какие первые слова я произнес при знакомстве с вами?
— «Вы служили в Афганистане, я полагаю». Ради всего святого, Холмс, довольно, — взмолился я.
— Ну хорошо, можете войти, — ответил он наконец.
Убрав ногу от двери, он открыл ее пошире и с силой затащил меня внутрь. Едва я переступил порог, он захлопнул за мной дверь и запер ее на несколько засовов и замков, ни один из которых не существовал в то время, когда я жил здесь.
С изумлением взирал я на все эти предосторожности и на то, как мой друг, приложив ухо к двери, прислушивался неизвестно к чему. Наконец он выпрямился и, повернувшись ко мне, протянул руку.
— Простите мне мои сомнения, Ватсон, — сказал он с улыбкой, так хорошо мне знакомой, — но я должен был удостовериться. Они не остановятся ни перед чем.
— Профессор и его шайка?
— Именно.
Он провел меня в комнату и предложил выпить чаю, который, очевидно, заварил здесь сам, используя для этой цели бунзеновскую горелку, стоявшую среди химических приборов на столе для опытов, и большую мензурку. Я согласился выпить чашку и сел, оглядывая комнату, пока Холмс готовил чай. Все было почти так же, как и тогда, когда мы вместе снимали эту квартиру, — везде такой же беспорядок, с той лишь разницей, что окна теперь были закрыты, а ставни — другие, сделанные, насколько я мог судить, из толстого листа железа. Эти ставни, как и многочисленные запоры на двери, составляли единственную перемену.
— Ну вот, старина, угощайтесь.
Не вставая с кресла у камина, Холмс протянул мне чашку с чаем. Рукав его халата мышиного цвета задрался, обнажив руку.
Она была испещрена следами уколов.
Не буду описывать содержание нашей грустной беседы, обо всем можно легко догадаться; мне не хотелось бы омрачать память об этом великом человеке, описывая в подробностях то действие, которое возымел на него ужасный наркотик.
Час спустя я покинул Бейкер-стрит — меня выпустили в окружающий мир почти с теми же предосторожностями, с какими впустили, — сел в другой кэб и вернулся домой.
Не успел я прийти в себя от потрясения, испытанного при виде недуга, поразившего Холмса, как меня уже подстерегала новая неожиданность. Едва я вошел, служанка сообщила, что меня хочет видеть один джентльмен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52