— Я хочу задать вам несколько вопросов, — начал он низким, мягким голосом, — и вы ответите на них. Когда мы закончим, я щелкну пальцами и вы проснетесь, но не сможете вспомнить ничего из того, что сейчас произойдет. Вы понимаете меня?
— Понимаю.
— Прекрасно, — Фрейд вздохнул. — Когда вы в первый раз попробовали кокаин?
— Когда мне было двадцать лет.
— Где?
— В университете.
— Почему?
Ответа не последовало.
— Так почему же?
— Потому что я был несчастлив.
— Для чего вы стали сыщиком?
— Чтобы наказывать зло и видеть торжество справедливости.
— Вы когда-нибудь знали несправедливость? Наступило молчание.
— Так да или нет? — повторил Фрейд, облизнув пересохшие губы и кинув взгляд в мою сторону.
— Да.
— Что это было?
Загипнотизированный колебался, и снова пришлось повторить вопрос.
— Что же это было?
— Моя мать обманула моего отца.
— У нее был любовник?
— Да.
— В чем же заключалась несправедливость?
— Отец убил ее.
Зигмунд Фрейд резко выпрямился и посмотрел вокруг таким диким взглядом, будто сошел с ума. Такое же потрясение испытывал и я. Совершенно не владея собой, я вскочил и замер от ужаса, но глаза мои продолжали видеть, а уши слышать. Фрейд первым пришел в себя и вновь возвратился к теме разговора.
— Так, значит, ваш отец убил вашу мать?
— Да. — Голос Холмса прервался, он всхлипнул, и у меня словно оборвалось сердце.
— А ее любовника?
— Тоже.
Фрейд помолчал, собираясь с духом.
— А кто был...
— Доктор! — прервал я его. Фрейд взглянул на меня.
— Что такое?
— Я прошу вас, ну пожалуйста, не требуйте назвать имя этого человека. Сейчас оно уже никому не интересно.
Фрейд поколебался и кивнул.
— Спасибо, доктор.
В ответ он вновь наклонил голову и повернулся к Холмсу, сидевшему без движения с закрытыми глазами на протяжении всего этого отступления. Лишь по испарине, выступившей на лбу, можно было догадаться, какую душевную муку он терпит.
— Скажите, — Фрейд возобновил расспросы, — как вы узнали о том, что совершил ваш отец?
— Мне сказал об этом мой домашний учитель.
— Профессор Мориарти?
— Да.
— Он был первым, кто сказал вам об этом?
— Да.
— Понятно, — Фрейд вытащил за цепочку часы, посмотрел на них и отложил в сторону. — Хорошо, а теперь, герр Холмс, вам надо спать. Спать, спать. Скоро я разбужу вас, и вы не вспомните ничего, слышите, ничего из нашего разговора. Вы понимаете меня?
— Я же сказал, что понимаю.
— Вот и замечательно, а теперь спать, спать.
Понаблюдав за Холмсом еще какое-то время и удостоверившись, что тот не двигается, Фрейд поднялся, пересек комнату и подтащил свое кресло поближе ко мне. Его глаза были печальнее, чем когда-либо. Молча он отстриг кончик сигары и закурил. Я тоже погрузился в кресло — голова шла кругом, а в ушах звенело от напряжения.
— Никто не привыкает к наркотикам лишь потому, что это модно или приятно, — сказал он наконец, глядя на меня сквозь сигарный дым. — Вы помните, я как-то спросил вас о том, каким образом Холмс пристрастился к этому. Вы не только не смогли ответить, но и не поняли всей важности моего вопроса. И все же я знал с самого начала, что у этой опасной привычки должна быть какая-то серьезная причина.
— Да, но... — я бросил взгляд на Холмса, — неужели вы уже тогда догадывались?..
— Нет, конечно. Я никогда не догадывался о том, что мы только что услышали. Однако, как заметил бы сам Холмс, видите, сколь много объясняют факты. Теперь мы знаем не только происхождение его пагубного пристрастия и причину, по которой он выбрал свой нынешний род занятий, но и истоки его настороженности к женщинам, сложностей в отношениях с ними. У нас также есть объяснение его враждебности к Мориарти. Как и персидские гонцы, приносившие дурные вести, Мориарти наказан за свою роль осведомителя о незаконной связи, хотя вина его и может показаться ничтожной. Однако в отравленном кокаином мозгу вашего друга его учитель Мориарти стал неотъемлемой частью зла и виноват уже тем, что пусть косвенно, но причастен к нему. И не просто виноват. — Фрейд наклонился вперед и как бы проткнул воздух сигарой для большей убедительности. — А в высшей степени виноват. Не зная, на ком выместить душевную боль, герр Холмс делает козлом отпущения того, кто открыл ему глаза. Конечно, все это он держит в глубине своего существа, той его части, к которой я применил, весьма приблизительно, клинический термин «подсознание». Он никогда не признается в этих чувствах даже самому себе, но его выдают следствия: выбор профессии, безразличие к женщинам (так превосходно описанное вами, доктор!) и, наконец, пристрастие к наркотику, под чьим влиянием истинные, глубинные чувства выходят в конце концов на поверхность...
Гораздо быстрее, чем теперь рассказываю об этом, я уяснил справедливость утверждений Зигмунда Фрейда. Теперь мне понятны и странное решение Майкрофта Холмса время от времени покидать свет, удаляясь как бы в добровольное заключение, и обеты безбрачия, данные обоими братьями. Конечно, во всей этой истории профессор Мориарти сыграл более зловещую роль, чем та, что ему отводил Фрейд (иначе непонятна власть над ним Майкрофта Холмса), но во всем остальном доктор несомненно прав.
— Вы величайший детектив! — Я не мог придумать ничего лучшего, чтобы выразить свое восхищение.
— Я не детектив. — Фрейд покачал головой, улыбаясь своей грустно-мудрой улыбкой. — Я врач, чей удел — изучать помутненный разум.
Мне все же казалось, что разницы особой тут нет.
— Чем еще можно помочь моему другу?
Фрейд вздохнул и снова покачал головой.
— Ничем.
— Ничем? — Я был потрясен. — Вы завели меня так далеко лишь для того, чтобы вдруг остановиться на полпути?
— Не знаю, как добраться до этих чувств менее грубым и плохо действующим способом, чем гипноз.
— Но почему же плохо действующим? — возразил я, хватая его за рукав. — Ведь вы же...
— Ни один пациент не захочет или не сможет подтвердить то, что он сказал под гипнозом. Холмс просто не поверит мне. Не поверит он и вам. Он скажет, что мы лжем.
— Но...
— Послушайте, доктор, если бы вы не были здесь лично и не слышали все собственными ушами, разве поверили всему, что здесь говорилось?
Я должен был признаться, что не поверил бы.
— Так вот, в этом-то вся загвоздка. Весьма сомнительно, чтобы Холмс захотел остаться здесь достаточно долго, чтобы мы смогли заняться глубинами его подсознания, подбирая к ним нужный ключик. Он ведь уже торопится с отъездом.
Мы поспорили еще немного, но я чувствовал, что Фрейд прав. Если Холмсу и можно помочь каким-то способом, надо этот способ сначала найти.
— Мужайтесь, — ободрил меня Фрейд. — В конце концов, ваш друг — полноценный человек. Он занят почетным делом и хорошо справляется с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52