Человек вскрикивал, матерился, в руках его была судорожно сжата скатерть — видимо, падая, он схватился за нее и сдернул вместе с посудой. Скатерть была залита кровью, у стола валялись разбитые бутылки, фужеры, и Пафнутьев с болезненной четкостью слышал, как ломко кололись осколки хрусталя под ногами у санитаров.
Подойдя поближе, он остановился. Что-то его насторожило, что-то в происходящем было не правильным, неестественным.
Санитары.
Окровавленный человек, судорожно вцепившийся в скатерть.
Нестерпимый хруст стекла под ногами...
Полыхающие на ветру шторы.
Шум улицы, доносившийся сквозь выбитые окна...
И вдруг Пафнутьев понял — человек, которого укладывали на носилки! Вот где была несуразность. Он смотрел на Пафнутьева ясным, настороженным взглядом и извивался на полу гораздо сильнее, чем это могло быть при сильной боли. Не столько от боли он корчился, сколько по другой причине.
Пафнутьев зашел с другой стороны, боком присел к столу, закинув ногу за ногу, и только в таком положении увидел, в чем дело, понял, чем объясняется странное поведение раненого — тот ногой пытался затолкнуть под ковер плоский черный кошелек. Пафнутьеву ничего не оставалось, как поднять кошелек. Вернувшись, он опять сел боком к столу, чтобы видеть и возню с раненым, и ресторан, и толпу людей за выбитыми стеклами.
Решительно подошел тяжеловатый Шаланда, резко отодвинул стул, плотно сел, поставив локти на скатерть. На Пафнутьева он смотрел требовательно и недовольно, будто тот был виноват в происшедшем.
— Что скажешь?
— Надо бы у хозяина кофе попросить, — ответил Пафнутьев.
— Знаешь, сколько здесь стоит чашка кофе?
— Мы на службе... Платить не надо.
— Да? — удивился Шаланда не столько словам Пафнутьева, сколько тому, что ему самому не пришла в голову такая простая мысль. — Думаешь, даст?
— С радостью, — усмехнулся Пафнутьев. — И будет счастлив. А если обед закажем с шампанским и трепангами, то он вообще решит, что это лучший день в его жизни. Все изменилось, Шаланда, все изменилось. Эти новые просто с восторгом готовы оказывать услуги, угождать, дарить, поить, кормить... Ты когда последний раз был на Канарских островах?
Шаланда сверлил Пафнутьева маленькими острыми глазками, спешно прикидывая — оскорбление стоит за этими словами или что-то другое? Обидеться немедленно или подождать?
— Вчера вернулся, — наконец произнес он, пересилив себя.
— Врешь. Не был ты на Канарских островах. И никогда не будешь. Но возможность есть.
— Ну?
— Если попросишь хозяина ресторана, просто попросишь... Впрочем, и просить не надо... Достаточно намекнуть — мечтаю, дескать, с детства... И этого будет достаточно. Единственный вопрос, который он задаст... Знаешь какой?
— Ну? — Шаланда наклонил голову.
— Спросит, когда у тебя отпуск.
— И что дальше?
— За две недели до отпуска вручит авиабилеты туда и обратно, паспорт с визой, небольшой конверт... На карманные расходы. На Канарских островах, между прочим, удивительно быстро уходят деньги.
— Откуда ты знаешь?
— Мне так кажется. Представляешь, Шаланда, красавицы любого цвета кожи будут почитать за счастье распить с тобой бутылку шампанского, провести с тобой ночь, сумасшедшую ночь на берегу теплого океана...
— Я женат, — хмуро перебил Шаланда.
— Там ты об этом забудешь. Но если так решительно отрекаешься от красавиц... Можешь захватить с собой и свою половину... — усмехнулся Пафнутьев. — Только предупреди заранее... Хочу, дескать, любимой жене Канары показать...
— И что от меня потребуется?
— Ничего.
— Совсем ничего?!
— Да, Шаланда, да! Ну вот совершенно ничего! Разве что хорошее отношение... Чтоб здоровался ты с хозяином, заходил иногда, трепался бы с ним о том, о сем... Представляешь, какие времена настали? — Обернувшись в зал, Пафнутьев увидел хозяина ресторана. — Леонард! — крикнул и поманил того пальцем.
* * *
Да, это был Анцыферов, бывший городской прокурор. Как всегда нарядный, стремительный в движениях, легкий, правда, седина, седина у него появилась довольно заметная. Но что делать, испытания, которые ему пришлось перенести, у кого угодно вызовут седину. Хоть и недолгими были его страдания за колючей проволокой, но перенес он их болезненно. Видно, слишком большой оказался перепад между прежним его положением и ролью заключенного. Но оправился быстро, надо отдать должное. Уже через два месяца приобрел ресторан, месяц ушел на ремонт, благоустройство, и вот нате вам — Леонард Леонидович Анцыферов принимает самых влиятельных людей города.
— Здравствуй, Паша! — произнес Леонард с такой искренней радостью, что Пафнутьев просто вынужден был подняться и пожать холодную узкую ладонь Анцыферова. — Редко заходишь!
— Прохладно у тебя здесь... Дует.
— Не всегда, Паша, не всегда, — Анцыферов почтительно присел не у самого стола, а чуть в отдалении.
— Да, прошлый раз окна остались целы, — пробормотал Шаланда.
— Нас всех подстерегает случай, — со вздохом процитировал Анцыферов.
— Над нами сумрак неминучий? — спросил Пафнутьев, давая понять, что и он не лыком шит, и он по части стихов не последний человек.
— Кофейку бы, а, Леонард?
— А может, чего покрепче? — живо спросил Анцыферов.
— Для этого мы придем как-нибудь вечерком, да, Шаланда? Кстати, Леонард... Представляешь, наш друг Шаланда ни разу не был на Канарских островах... А мечтает! Жена просто затылок ему прогрызла этими островами... Помоги!
— У тебя когда отпуск? — спросил Анцыферов у Шаланды, и тот в полной беспомощности посмотрел на Пафнутьева, прося помощи и защиты.
— Летом у него отпуск, летом, — весело сказал Пафнутьев. — Но недельку-вторую ему и сейчас могут дать. Зимой. За хорошую работу по защите граждан.
— Заметано! — спросил Анцыферов и, вскочив, унесся отдавать указания. Внешне он не изменился после того, как покинул кабинет городского прокурора. Та же тройка, галстук, блестящие туфли...
Пафнутьев с улыбкой наблюдал за суетой Анцыферова в глубине зала и понимал — все-таки изменился Анцыферов. Легче стал, проще. Складывалось впечатление, что нашел человек себя, нашел дело, в котором уверен, спокоен, и нет у него никакой надобности с кем-то советоваться, искать чьего бы то ни было одобрения. Уже не нужно было тужиться, что-то там изображать надсадно и бестолково, подыскивать слова, которые бы ни к чему не обязывали. Теперь слова сами слетали с его уст, простые, естественные, уместные. Несмотря на печальное происшествие в ресторане, Анцыферов был оживлен, вездесущ и как-то радостно возбужден. Он знал, как себя вести, что ответить на вопросы Пафнутьева и Шаланды, о чем умолчать, чтобы его роль в случившемся была чиста и печальна. И неуязвима.
— Быстро перестроился, — пробормотал Шаланда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Подойдя поближе, он остановился. Что-то его насторожило, что-то в происходящем было не правильным, неестественным.
Санитары.
Окровавленный человек, судорожно вцепившийся в скатерть.
Нестерпимый хруст стекла под ногами...
Полыхающие на ветру шторы.
Шум улицы, доносившийся сквозь выбитые окна...
И вдруг Пафнутьев понял — человек, которого укладывали на носилки! Вот где была несуразность. Он смотрел на Пафнутьева ясным, настороженным взглядом и извивался на полу гораздо сильнее, чем это могло быть при сильной боли. Не столько от боли он корчился, сколько по другой причине.
Пафнутьев зашел с другой стороны, боком присел к столу, закинув ногу за ногу, и только в таком положении увидел, в чем дело, понял, чем объясняется странное поведение раненого — тот ногой пытался затолкнуть под ковер плоский черный кошелек. Пафнутьеву ничего не оставалось, как поднять кошелек. Вернувшись, он опять сел боком к столу, чтобы видеть и возню с раненым, и ресторан, и толпу людей за выбитыми стеклами.
Решительно подошел тяжеловатый Шаланда, резко отодвинул стул, плотно сел, поставив локти на скатерть. На Пафнутьева он смотрел требовательно и недовольно, будто тот был виноват в происшедшем.
— Что скажешь?
— Надо бы у хозяина кофе попросить, — ответил Пафнутьев.
— Знаешь, сколько здесь стоит чашка кофе?
— Мы на службе... Платить не надо.
— Да? — удивился Шаланда не столько словам Пафнутьева, сколько тому, что ему самому не пришла в голову такая простая мысль. — Думаешь, даст?
— С радостью, — усмехнулся Пафнутьев. — И будет счастлив. А если обед закажем с шампанским и трепангами, то он вообще решит, что это лучший день в его жизни. Все изменилось, Шаланда, все изменилось. Эти новые просто с восторгом готовы оказывать услуги, угождать, дарить, поить, кормить... Ты когда последний раз был на Канарских островах?
Шаланда сверлил Пафнутьева маленькими острыми глазками, спешно прикидывая — оскорбление стоит за этими словами или что-то другое? Обидеться немедленно или подождать?
— Вчера вернулся, — наконец произнес он, пересилив себя.
— Врешь. Не был ты на Канарских островах. И никогда не будешь. Но возможность есть.
— Ну?
— Если попросишь хозяина ресторана, просто попросишь... Впрочем, и просить не надо... Достаточно намекнуть — мечтаю, дескать, с детства... И этого будет достаточно. Единственный вопрос, который он задаст... Знаешь какой?
— Ну? — Шаланда наклонил голову.
— Спросит, когда у тебя отпуск.
— И что дальше?
— За две недели до отпуска вручит авиабилеты туда и обратно, паспорт с визой, небольшой конверт... На карманные расходы. На Канарских островах, между прочим, удивительно быстро уходят деньги.
— Откуда ты знаешь?
— Мне так кажется. Представляешь, Шаланда, красавицы любого цвета кожи будут почитать за счастье распить с тобой бутылку шампанского, провести с тобой ночь, сумасшедшую ночь на берегу теплого океана...
— Я женат, — хмуро перебил Шаланда.
— Там ты об этом забудешь. Но если так решительно отрекаешься от красавиц... Можешь захватить с собой и свою половину... — усмехнулся Пафнутьев. — Только предупреди заранее... Хочу, дескать, любимой жене Канары показать...
— И что от меня потребуется?
— Ничего.
— Совсем ничего?!
— Да, Шаланда, да! Ну вот совершенно ничего! Разве что хорошее отношение... Чтоб здоровался ты с хозяином, заходил иногда, трепался бы с ним о том, о сем... Представляешь, какие времена настали? — Обернувшись в зал, Пафнутьев увидел хозяина ресторана. — Леонард! — крикнул и поманил того пальцем.
* * *
Да, это был Анцыферов, бывший городской прокурор. Как всегда нарядный, стремительный в движениях, легкий, правда, седина, седина у него появилась довольно заметная. Но что делать, испытания, которые ему пришлось перенести, у кого угодно вызовут седину. Хоть и недолгими были его страдания за колючей проволокой, но перенес он их болезненно. Видно, слишком большой оказался перепад между прежним его положением и ролью заключенного. Но оправился быстро, надо отдать должное. Уже через два месяца приобрел ресторан, месяц ушел на ремонт, благоустройство, и вот нате вам — Леонард Леонидович Анцыферов принимает самых влиятельных людей города.
— Здравствуй, Паша! — произнес Леонард с такой искренней радостью, что Пафнутьев просто вынужден был подняться и пожать холодную узкую ладонь Анцыферова. — Редко заходишь!
— Прохладно у тебя здесь... Дует.
— Не всегда, Паша, не всегда, — Анцыферов почтительно присел не у самого стола, а чуть в отдалении.
— Да, прошлый раз окна остались целы, — пробормотал Шаланда.
— Нас всех подстерегает случай, — со вздохом процитировал Анцыферов.
— Над нами сумрак неминучий? — спросил Пафнутьев, давая понять, что и он не лыком шит, и он по части стихов не последний человек.
— Кофейку бы, а, Леонард?
— А может, чего покрепче? — живо спросил Анцыферов.
— Для этого мы придем как-нибудь вечерком, да, Шаланда? Кстати, Леонард... Представляешь, наш друг Шаланда ни разу не был на Канарских островах... А мечтает! Жена просто затылок ему прогрызла этими островами... Помоги!
— У тебя когда отпуск? — спросил Анцыферов у Шаланды, и тот в полной беспомощности посмотрел на Пафнутьева, прося помощи и защиты.
— Летом у него отпуск, летом, — весело сказал Пафнутьев. — Но недельку-вторую ему и сейчас могут дать. Зимой. За хорошую работу по защите граждан.
— Заметано! — спросил Анцыферов и, вскочив, унесся отдавать указания. Внешне он не изменился после того, как покинул кабинет городского прокурора. Та же тройка, галстук, блестящие туфли...
Пафнутьев с улыбкой наблюдал за суетой Анцыферова в глубине зала и понимал — все-таки изменился Анцыферов. Легче стал, проще. Складывалось впечатление, что нашел человек себя, нашел дело, в котором уверен, спокоен, и нет у него никакой надобности с кем-то советоваться, искать чьего бы то ни было одобрения. Уже не нужно было тужиться, что-то там изображать надсадно и бестолково, подыскивать слова, которые бы ни к чему не обязывали. Теперь слова сами слетали с его уст, простые, естественные, уместные. Несмотря на печальное происшествие в ресторане, Анцыферов был оживлен, вездесущ и как-то радостно возбужден. Он знал, как себя вести, что ответить на вопросы Пафнутьева и Шаланды, о чем умолчать, чтобы его роль в случившемся была чиста и печальна. И неуязвима.
— Быстро перестроился, — пробормотал Шаланда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56