Избитые, искореженные неправильным ростом ногти впивались в окончания пальцев, и скорее всего срезать их приходилось ножницами для металла. — А ее за что?
— Как и остальных.
— Да нет, — Вулых покачал нечесаной головой. В волосах уже пробивалась седина, красная кожа лица казалась шершавой, как у черепахи. — Там со всеми случалось что-то свое, на других не похожее.
— Это в каком же смысле? — спросил Пафнутьев, но Вулых, как это частенько бывает с людьми простыми и нелукавыми, сразу понял его уловку.
— Какой тут может быть смысл... Разве Объячева и этого несчастного бомжа убили по одной причине? Так не бывает. А Маргариту жалко, хорошая была женщина. Правильная.
— Правильная — это как?
— Есть законы, по которым живут люди, — медленно раскачиваясь из стороны в сторону, проговорил Вулых. — А есть законы, по которым живут нелюди... Маргарита жила по людским законам. Она не обижала нас.
— А Объячев обижал?
— Было.
— А что случилось с вашим напарником, с этим... Петришко?
— Беда случилось, помер мужик.
— Сам помер или помог кто?
— И то, и другое. Помер сам, но не без помощи.
— А кто помог?
— Кто поможет, кроме ближнего? Ближний помог. Как и всем остальным.
— А кто помог бомжу?
— Нельзя всем нравиться, всем угождать, пытаться всем сделать что-то хорошее... Так не бывает. Это не людской закон. Разве можно помогать и собаке, и зайцу?
Пафнутьев потряс головой, пытаясь понять сказанное, но ничего не получилось. Вернее, все слова Вулыха, взятые отдельно, он понимал, они были просты и очевидны. Но какое отношение они имели к событиям в объячевском доме, понять не мог. Вулых сидел спокойный, даже утомленный, отвечал охотно, но не впрямую, каким-то параллельным курсом шел, вроде и на вопрос отвечает, но в то же время ответа не дает.
— Я слышал, у тебя при задержании обнаружился миллион долларов? — Пафнутьев поменял тему. — Откуда он?
— О-хо-хо! — горько рассмеялся Вулых и снова начал раскачиваться. Он сидел все так же, зажав коленями сцепленные ладони, и смотрел в пол. На губах его блуждала улыбка неуверенная или, лучше сказать, незаконченная. Решил человек улыбнуться, а причина уже пропала, вот он и остался сидеть с полуулыбкой. — Я глупо, конечно, поступил, очень глупо... Не надо бы мне с этим миллионом по поездам, электричкам, по дорогам мотаться. Чтобы решиться на это, надо совсем с ума сойти. Как я должен был поступить? Очень просто. Зарыть миллион прямо во дворе дома или закопать в соседнем лесу. Мог сдать в камеру хранения, через сутки перенести в другое место... Лучше всего, конечно, зарыть в лесу. И год, не меньше года, не прикасаться. Забыть. Все, нет его. А я...
— А что ты? — спросил Пафнутьев, чтобы хоть как-то подзадорить Вульгха к дальнейшему рассказу. — Как я понял, ты с этим миллионом рванул домой?
— Рванул, — кивнул Вулых. — И вот результат. Ни миллиона, ни дома.
— Послушай, Васыль... Вы с Петришко мне жаловались, что Объячев больше года не платил вам заработанные деньги. Было?
— Было, — послушно кивнул Вулых, не отрывая взгляда от пола, будто там он прочитывал верные ответы.
— Вы оба сказали мне, что получали от него лишь кормежку, хорошую кормежку, но ничего больше. А тут миллион.
— Лучше бы его не было вовсе.
— Так, — крякнул Пафнутьев. В который раз он убеждался, что вопросы Вулыху кажутся малозначащими, не очень существенными и отвечает он на них, думая о чем-то, для себя более важном. И Пафнутьев решил попробовать втянуться в его, вулыховский, разговор, может быть, так удастся узнать хоть что-нибудь. — А я бы не отказался от миллиона долларов, — сказал он, глядя в окно и как бы даже забыв о том, зачем сюда доставили Вулыха.
И он не то чтобы увидел, почувствовал, что Вулых посмотрел на него с интересом, слова Пафнутьева вываливались из общего ряда обвинений, упреков, подозрений, которыми жил последние дни Вулых. Взглянув на Пафнутьева, он опять уставился в пол, но уже не так глубоко, не прямо под себя, а в точку, которая находилась на полу где-то посередине между ним и Пафнутьевым.
— И я вот не отказался... И что?
— А что? Ничего страшного. Ведь не миллион искали... Тебя искали.
— Да? — удивился Вулых. — Меня искали? А на кой ляд я им понадобился?
— Ну, как же, Васыль... С твоим Петришко беда. Помер. Спросить не у кого... Что с ним стряслось-то? Надо что-то родным писать, документы составлять... А единственный человек, который мог хоть что-то внятно объяснить, это ты... Вот и решили тебя найти. Да и нашли-то случайно.
— Да, в электричке. Мне надо было вообще этот миллион не трогать. Пусть бы лежал, где лежал.
— Но это мало кто сможет, — Пафнутьев склонил голову к плечу, как бы прикидывая и такой вариант.
— Никто не знал, где он. Один я. И этот миллион мог лежать хоть десять лет. А я мог прийти и взять. Не через десять лет, конечно, через годик, через два. Ничто бы не изменилось за это время. Тихо, спокойно, без суеты и милицейских допросов взял и пошел. И началась бы совсем другая жизнь.
— У тебя и сейчас начнется другая жизнь, — не сдержался Пафнутьев и тут же пожалел о своих словах. Но Вулых, как ни странно, принял их без обиды.
— Это уж точно, — усмехнулся он. — Такая жизнь начнется, врагу не пожелаешь.
— Врагу можно пожелать.
— Да? — Вулых поднял, наконец, голову и посмотрел на Пафнутьева с какой-то добродушной лукавинкой. — Вообще-то, да... Это я так, к слову. А врагам мы такого желаем, такие кары на них насылаем... Содрогнуться можно, если на минуту представить, что сбудется хоть сотая часть наших проклятий.
— И ни единый человек не знал, где лежит миллион? — Пафнутьев перевел разговор на нужную тему.
— Объячев, конечно, знал. Маргарита? Нет, она не знала. Она вообще не догадывалась, что этот миллион существует. Объячев, как я понимаю, готовил его для другой жизни, с другим человеком...
— С Катей?
— Точно.
— А Вохмянина знала о миллионе?
— Догадывалась.
— Он, наверное, сам ей сказал? — спросил Пафнутьев.
— Нет, прямо он никому не говорил. Намекнул, чтоб не беспокоилась о будущей их жизни... Это было.
— Значит, он не собирался жить с Маргаритой?
— Да он с ней и не жил. Разве что не прогонял. Выпивкой обеспечивал... Пьешь? Пей. Я вот подумал, если бы мне удалось положить этот миллион в какой-нибудь зарубежный банк процентов на пять, на восемь... Есть такие банки. Я бы каждый год только процентами получал пятьдесят, восемьдесят тысяч долларов, не трогая миллиона. Представляете? Прихожу в банк, подхожу к кассе, мне, пожалуйста, отсчитайте... А они спрашивают — вам какими? Крупными или мелкими? — в глазах у Вулыха светится почти детский восторг перед той картинкой, которую он сам нарисовал. — А трехэтажная вилла в Испании на берегу моря стоит не больше ста тысяч. Есть подешевле, но мне понравилась та, что за сто тысяч — в журнале фотографию видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Как и остальных.
— Да нет, — Вулых покачал нечесаной головой. В волосах уже пробивалась седина, красная кожа лица казалась шершавой, как у черепахи. — Там со всеми случалось что-то свое, на других не похожее.
— Это в каком же смысле? — спросил Пафнутьев, но Вулых, как это частенько бывает с людьми простыми и нелукавыми, сразу понял его уловку.
— Какой тут может быть смысл... Разве Объячева и этого несчастного бомжа убили по одной причине? Так не бывает. А Маргариту жалко, хорошая была женщина. Правильная.
— Правильная — это как?
— Есть законы, по которым живут люди, — медленно раскачиваясь из стороны в сторону, проговорил Вулых. — А есть законы, по которым живут нелюди... Маргарита жила по людским законам. Она не обижала нас.
— А Объячев обижал?
— Было.
— А что случилось с вашим напарником, с этим... Петришко?
— Беда случилось, помер мужик.
— Сам помер или помог кто?
— И то, и другое. Помер сам, но не без помощи.
— А кто помог?
— Кто поможет, кроме ближнего? Ближний помог. Как и всем остальным.
— А кто помог бомжу?
— Нельзя всем нравиться, всем угождать, пытаться всем сделать что-то хорошее... Так не бывает. Это не людской закон. Разве можно помогать и собаке, и зайцу?
Пафнутьев потряс головой, пытаясь понять сказанное, но ничего не получилось. Вернее, все слова Вулыха, взятые отдельно, он понимал, они были просты и очевидны. Но какое отношение они имели к событиям в объячевском доме, понять не мог. Вулых сидел спокойный, даже утомленный, отвечал охотно, но не впрямую, каким-то параллельным курсом шел, вроде и на вопрос отвечает, но в то же время ответа не дает.
— Я слышал, у тебя при задержании обнаружился миллион долларов? — Пафнутьев поменял тему. — Откуда он?
— О-хо-хо! — горько рассмеялся Вулых и снова начал раскачиваться. Он сидел все так же, зажав коленями сцепленные ладони, и смотрел в пол. На губах его блуждала улыбка неуверенная или, лучше сказать, незаконченная. Решил человек улыбнуться, а причина уже пропала, вот он и остался сидеть с полуулыбкой. — Я глупо, конечно, поступил, очень глупо... Не надо бы мне с этим миллионом по поездам, электричкам, по дорогам мотаться. Чтобы решиться на это, надо совсем с ума сойти. Как я должен был поступить? Очень просто. Зарыть миллион прямо во дворе дома или закопать в соседнем лесу. Мог сдать в камеру хранения, через сутки перенести в другое место... Лучше всего, конечно, зарыть в лесу. И год, не меньше года, не прикасаться. Забыть. Все, нет его. А я...
— А что ты? — спросил Пафнутьев, чтобы хоть как-то подзадорить Вульгха к дальнейшему рассказу. — Как я понял, ты с этим миллионом рванул домой?
— Рванул, — кивнул Вулых. — И вот результат. Ни миллиона, ни дома.
— Послушай, Васыль... Вы с Петришко мне жаловались, что Объячев больше года не платил вам заработанные деньги. Было?
— Было, — послушно кивнул Вулых, не отрывая взгляда от пола, будто там он прочитывал верные ответы.
— Вы оба сказали мне, что получали от него лишь кормежку, хорошую кормежку, но ничего больше. А тут миллион.
— Лучше бы его не было вовсе.
— Так, — крякнул Пафнутьев. В который раз он убеждался, что вопросы Вулыху кажутся малозначащими, не очень существенными и отвечает он на них, думая о чем-то, для себя более важном. И Пафнутьев решил попробовать втянуться в его, вулыховский, разговор, может быть, так удастся узнать хоть что-нибудь. — А я бы не отказался от миллиона долларов, — сказал он, глядя в окно и как бы даже забыв о том, зачем сюда доставили Вулыха.
И он не то чтобы увидел, почувствовал, что Вулых посмотрел на него с интересом, слова Пафнутьева вываливались из общего ряда обвинений, упреков, подозрений, которыми жил последние дни Вулых. Взглянув на Пафнутьева, он опять уставился в пол, но уже не так глубоко, не прямо под себя, а в точку, которая находилась на полу где-то посередине между ним и Пафнутьевым.
— И я вот не отказался... И что?
— А что? Ничего страшного. Ведь не миллион искали... Тебя искали.
— Да? — удивился Вулых. — Меня искали? А на кой ляд я им понадобился?
— Ну, как же, Васыль... С твоим Петришко беда. Помер. Спросить не у кого... Что с ним стряслось-то? Надо что-то родным писать, документы составлять... А единственный человек, который мог хоть что-то внятно объяснить, это ты... Вот и решили тебя найти. Да и нашли-то случайно.
— Да, в электричке. Мне надо было вообще этот миллион не трогать. Пусть бы лежал, где лежал.
— Но это мало кто сможет, — Пафнутьев склонил голову к плечу, как бы прикидывая и такой вариант.
— Никто не знал, где он. Один я. И этот миллион мог лежать хоть десять лет. А я мог прийти и взять. Не через десять лет, конечно, через годик, через два. Ничто бы не изменилось за это время. Тихо, спокойно, без суеты и милицейских допросов взял и пошел. И началась бы совсем другая жизнь.
— У тебя и сейчас начнется другая жизнь, — не сдержался Пафнутьев и тут же пожалел о своих словах. Но Вулых, как ни странно, принял их без обиды.
— Это уж точно, — усмехнулся он. — Такая жизнь начнется, врагу не пожелаешь.
— Врагу можно пожелать.
— Да? — Вулых поднял, наконец, голову и посмотрел на Пафнутьева с какой-то добродушной лукавинкой. — Вообще-то, да... Это я так, к слову. А врагам мы такого желаем, такие кары на них насылаем... Содрогнуться можно, если на минуту представить, что сбудется хоть сотая часть наших проклятий.
— И ни единый человек не знал, где лежит миллион? — Пафнутьев перевел разговор на нужную тему.
— Объячев, конечно, знал. Маргарита? Нет, она не знала. Она вообще не догадывалась, что этот миллион существует. Объячев, как я понимаю, готовил его для другой жизни, с другим человеком...
— С Катей?
— Точно.
— А Вохмянина знала о миллионе?
— Догадывалась.
— Он, наверное, сам ей сказал? — спросил Пафнутьев.
— Нет, прямо он никому не говорил. Намекнул, чтоб не беспокоилась о будущей их жизни... Это было.
— Значит, он не собирался жить с Маргаритой?
— Да он с ней и не жил. Разве что не прогонял. Выпивкой обеспечивал... Пьешь? Пей. Я вот подумал, если бы мне удалось положить этот миллион в какой-нибудь зарубежный банк процентов на пять, на восемь... Есть такие банки. Я бы каждый год только процентами получал пятьдесят, восемьдесят тысяч долларов, не трогая миллиона. Представляете? Прихожу в банк, подхожу к кассе, мне, пожалуйста, отсчитайте... А они спрашивают — вам какими? Крупными или мелкими? — в глазах у Вулыха светится почти детский восторг перед той картинкой, которую он сам нарисовал. — А трехэтажная вилла в Испании на берегу моря стоит не больше ста тысяч. Есть подешевле, но мне понравилась та, что за сто тысяч — в журнале фотографию видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68