Зритель должен был сразу почувствовать, как тяжело ему снова и снова вспоминать события, которые потрясли весь город. Не жалея красок, Шаланда рассказал со страшноватыми подробностями о смерти Объячева, его жены, случайного человека, забредшего на участок, о трагической гибели строителя, о миллионе долларов в спортивной сумке, о поздней электричке и бдительном милицейском патруле. Зрители увидели фотографии раскачивающегося под потолком бомжа, увидели скромный труп Маргариты, страшную рану в голове Объячева. Причем Шаланда, по просьбе Пафнутьева, рассказал, что преступник расстрелял мертвое тело, что убит Объячев острой велосипедной спицей, отравлен клофелином, облучен каким-то безжалостным радиоизотопом...
В результате получилось, что Шаланда не столько успокоил зрителей, сколько еще больше настращал их и как бы предупредил о новых жертвах, которые с мистической закономерностью появляются каждую ночь в зловещем объячевском доме. Все получилось хорошо, убедительно, Шаланда даже сослался на худолеевские изыскания в оккультных закономерностях цифр и знаков, планет и звезд.
Пристроившись за спинами объячевских домочадцев, Пафнутьев внимательно посматривал, как кто воспринимал выступление Шаланды. Дернулся от неожиданности и диковато посмотрел на него Вохмянин, когда услышал о велосипедной спице, нервно запахнула полы своего халата Катя. Света просто опустила голову, чтобы не видеть картинок, которые мелькали на экране, и только слушала. Больше всех ерзал Вьюев, порываясь что-то сказать, добавить к словам Шаланды, но Пафнутьев дал ему знак молчать: дескать, поговорим попозже, а сейчас давайте послушаем, тем более что хозяйка, да-да, хозяйка этого дома, так гостеприимно потчует нас прекрасным виски.
Нет, никогда больше не будет такого расследования у Пафнутьева и Худолея, никогда уже не отведут они душу напитком благородным и хмельным, напитком, который не бьет по голове кувалдой одурманивания, а обволакивает хмелем радостным, праздничным, заставляющим вспомнить самые счастливые дни, которых, как ни обидно, было удивительно мало!
Однако пора возвращаться в каминный зал, оцепенело замерший от суровых, но откровенных слов Шаланды. Первой не выдержала Света. Она порывисто поднялась со своего кресла и быстро, ни на кого не глядя, пошла к двери. И только возле Пафнутьева чуть замедлила шаги.
— Павел Николаевич... Проводите меня, пожалуйста, а то... Понимаете, мне страшно.
— Мне тоже, — сказал Пафнутьев и вышел на площадку вслед за Светой. Не оглядываясь, она поднялась по винтовой лестнице и направилась в свою комнату. Пафнутьеву ничего не оставалось, как последовать вслед за ней.
— Павел Николаевич... Понимаете... Я должна признаться.
— Признавайся.
— Когда Шаланда только что рассказывал о всяких подробностях, когда он начал показывать фотографии... И Объячева, и остальных... Вы помните, что я сказала о бомже?
— Очень хорошо помню.
— Так вот, я еще должна открыть одну вещь, чтобы уж между нами не оставалось ничего невысказанного... Можно?
Света поднялась на цыпочки, приблизила потрясающие свои губы к самому уху Пафнутьева и прошептала несколько слов. Потом, видимо решив, что этого недостаточно, добавила еще что-то.
— Я не хотела ничего плохого.
— Конечно, — быстро ответил Пафнутьев.
— Он сказал, что хватит мне без толку по дому болтаться... Ночь, говорит, моя, добавь огня... Это реклама такая.
— И ты добавила?
— Как сообразила... Я же ведь глупая баба.
— Не такая уж и глупая, — озадаченно протянул Пафнутьев. — Ладно, пойду. Закройся и никому не открывай. Только мне, поняла?
— А вы меня простили?
— Если речь идет обо мне... То да, я простил.
— И не сердитесь за то, что я сделала?
— Не сержусь, — усмехнулся Пафнутьев, только сейчас осознав, насколько дикий разговор идет у него с этой красавицей.
— И никогда не будете попрекать этим?
Не выдержав, Пафнутьев рассмеялся — таких обещаний у него еще никто не требовал. Но ответил честно и искренне:
— Я никогда не буду тебя этим попрекать!
Света так бесхитростно ставила свои вопросы, что он мог, не задумываясь, обещать ей все, что она хотела услышать, зная твердо — свои, личные, обещания выполнить будет несложно. Осознав, что он хитрее, опытнее, Пафнутьев устыдился и сам, по доброй воле, дал обещание, выполнить которое ему будет нелегко.
— Думаю, все обойдется, — сказал он. — Сегодня у меня будет тяжелая ночь. Мне пора. Тебе лучше пораньше лечь спать.
— Хорошо, — легко и безропотно согласилась Света, — оказывается, ее не надо было убеждать, уговаривать, просить. Она все воспринимала с единого слова.
— Значит, надо, — она улыбнулась, и понял Пафнутьев, взглянув ей в глаза, в долю секунды понял — не дура она, ох не дура. Света смеялась, шутила и куражилась, представляясь совсем не той, какой была на самом деле.
— До скорой встречи.
— Пока, — на этот раз она не сделала попытки подойти к нему, но улыбнулась, хорошо улыбнулась, без задней мысли. — Я позвоню, ладно?
— Света, — медленно проговорил Пафнутьев, — в ближайшие месяцы мы будем видеться очень часто.
— Да-а-а?
— Начнется следствие. Будут оформляться десятки, сотни документов — протоколов, очных ставок, протестов, отводов, заявлений... Мы очень хорошо с тобой познакомимся за это время.
— Скажите, а вас не отстранят от дела?
— Почему меня должны отстранить?
— Ну... — она помялась. — По разным причинам... Дескать, личные отношения...
— Ха! Размечталась! — и Пафнутьев весело вышел из комнаты; плотно прикрыв дверь, дождался, пока с той стороны в замке повернется ключ. И тут же увидел на внутренней поверхности башни искривленную тень — кто-то поднимался по лестнице. Шаги были медленные, осторожные, чувствовалось, что человек прислушивается.
Пафнутьев остановился, решил подождать. Здесь, на втором этаже, было сумрачно, только одна лампочка в конце коридора служила чем-то вроде ночника. Отступив назад, Пафнутьев оказался в глубокой тени, увидеть его было невозможно.
Наконец человек поднялся — это был Вьюев. Он настороженно оглядывался, шел медленно, стараясь не шуметь.
— Не меня ли вы ищете? — спросил Пафнутьев нарочито громко.
Вьюев вздрогнул, оглянулся, всмотрелся в темному, но, ничего не увидев, остался на месте.
— Это вы, Павел Николаевич?
Пафнутьев вышел из тени.
— Как вечерние новости? Закончились?
— Да, там уже идет какая-то американская игра...
— Интересная?
— Американская... Как она может быть интересной? Надсадно орет ведущий, сам потный, жилы вздуты, постоянно требует от публики аплодисментов, на сцену выносят утюги, сковородки, какие-то моющие средства, дарят победителям, те стонут от радости... Чушь.
— Вы меня искали?
— Почему вы так решили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
В результате получилось, что Шаланда не столько успокоил зрителей, сколько еще больше настращал их и как бы предупредил о новых жертвах, которые с мистической закономерностью появляются каждую ночь в зловещем объячевском доме. Все получилось хорошо, убедительно, Шаланда даже сослался на худолеевские изыскания в оккультных закономерностях цифр и знаков, планет и звезд.
Пристроившись за спинами объячевских домочадцев, Пафнутьев внимательно посматривал, как кто воспринимал выступление Шаланды. Дернулся от неожиданности и диковато посмотрел на него Вохмянин, когда услышал о велосипедной спице, нервно запахнула полы своего халата Катя. Света просто опустила голову, чтобы не видеть картинок, которые мелькали на экране, и только слушала. Больше всех ерзал Вьюев, порываясь что-то сказать, добавить к словам Шаланды, но Пафнутьев дал ему знак молчать: дескать, поговорим попозже, а сейчас давайте послушаем, тем более что хозяйка, да-да, хозяйка этого дома, так гостеприимно потчует нас прекрасным виски.
Нет, никогда больше не будет такого расследования у Пафнутьева и Худолея, никогда уже не отведут они душу напитком благородным и хмельным, напитком, который не бьет по голове кувалдой одурманивания, а обволакивает хмелем радостным, праздничным, заставляющим вспомнить самые счастливые дни, которых, как ни обидно, было удивительно мало!
Однако пора возвращаться в каминный зал, оцепенело замерший от суровых, но откровенных слов Шаланды. Первой не выдержала Света. Она порывисто поднялась со своего кресла и быстро, ни на кого не глядя, пошла к двери. И только возле Пафнутьева чуть замедлила шаги.
— Павел Николаевич... Проводите меня, пожалуйста, а то... Понимаете, мне страшно.
— Мне тоже, — сказал Пафнутьев и вышел на площадку вслед за Светой. Не оглядываясь, она поднялась по винтовой лестнице и направилась в свою комнату. Пафнутьеву ничего не оставалось, как последовать вслед за ней.
— Павел Николаевич... Понимаете... Я должна признаться.
— Признавайся.
— Когда Шаланда только что рассказывал о всяких подробностях, когда он начал показывать фотографии... И Объячева, и остальных... Вы помните, что я сказала о бомже?
— Очень хорошо помню.
— Так вот, я еще должна открыть одну вещь, чтобы уж между нами не оставалось ничего невысказанного... Можно?
Света поднялась на цыпочки, приблизила потрясающие свои губы к самому уху Пафнутьева и прошептала несколько слов. Потом, видимо решив, что этого недостаточно, добавила еще что-то.
— Я не хотела ничего плохого.
— Конечно, — быстро ответил Пафнутьев.
— Он сказал, что хватит мне без толку по дому болтаться... Ночь, говорит, моя, добавь огня... Это реклама такая.
— И ты добавила?
— Как сообразила... Я же ведь глупая баба.
— Не такая уж и глупая, — озадаченно протянул Пафнутьев. — Ладно, пойду. Закройся и никому не открывай. Только мне, поняла?
— А вы меня простили?
— Если речь идет обо мне... То да, я простил.
— И не сердитесь за то, что я сделала?
— Не сержусь, — усмехнулся Пафнутьев, только сейчас осознав, насколько дикий разговор идет у него с этой красавицей.
— И никогда не будете попрекать этим?
Не выдержав, Пафнутьев рассмеялся — таких обещаний у него еще никто не требовал. Но ответил честно и искренне:
— Я никогда не буду тебя этим попрекать!
Света так бесхитростно ставила свои вопросы, что он мог, не задумываясь, обещать ей все, что она хотела услышать, зная твердо — свои, личные, обещания выполнить будет несложно. Осознав, что он хитрее, опытнее, Пафнутьев устыдился и сам, по доброй воле, дал обещание, выполнить которое ему будет нелегко.
— Думаю, все обойдется, — сказал он. — Сегодня у меня будет тяжелая ночь. Мне пора. Тебе лучше пораньше лечь спать.
— Хорошо, — легко и безропотно согласилась Света, — оказывается, ее не надо было убеждать, уговаривать, просить. Она все воспринимала с единого слова.
— Значит, надо, — она улыбнулась, и понял Пафнутьев, взглянув ей в глаза, в долю секунды понял — не дура она, ох не дура. Света смеялась, шутила и куражилась, представляясь совсем не той, какой была на самом деле.
— До скорой встречи.
— Пока, — на этот раз она не сделала попытки подойти к нему, но улыбнулась, хорошо улыбнулась, без задней мысли. — Я позвоню, ладно?
— Света, — медленно проговорил Пафнутьев, — в ближайшие месяцы мы будем видеться очень часто.
— Да-а-а?
— Начнется следствие. Будут оформляться десятки, сотни документов — протоколов, очных ставок, протестов, отводов, заявлений... Мы очень хорошо с тобой познакомимся за это время.
— Скажите, а вас не отстранят от дела?
— Почему меня должны отстранить?
— Ну... — она помялась. — По разным причинам... Дескать, личные отношения...
— Ха! Размечталась! — и Пафнутьев весело вышел из комнаты; плотно прикрыв дверь, дождался, пока с той стороны в замке повернется ключ. И тут же увидел на внутренней поверхности башни искривленную тень — кто-то поднимался по лестнице. Шаги были медленные, осторожные, чувствовалось, что человек прислушивается.
Пафнутьев остановился, решил подождать. Здесь, на втором этаже, было сумрачно, только одна лампочка в конце коридора служила чем-то вроде ночника. Отступив назад, Пафнутьев оказался в глубокой тени, увидеть его было невозможно.
Наконец человек поднялся — это был Вьюев. Он настороженно оглядывался, шел медленно, стараясь не шуметь.
— Не меня ли вы ищете? — спросил Пафнутьев нарочито громко.
Вьюев вздрогнул, оглянулся, всмотрелся в темному, но, ничего не увидев, остался на месте.
— Это вы, Павел Николаевич?
Пафнутьев вышел из тени.
— Как вечерние новости? Закончились?
— Да, там уже идет какая-то американская игра...
— Интересная?
— Американская... Как она может быть интересной? Надсадно орет ведущий, сам потный, жилы вздуты, постоянно требует от публики аплодисментов, на сцену выносят утюги, сковородки, какие-то моющие средства, дарят победителям, те стонут от радости... Чушь.
— Вы меня искали?
— Почему вы так решили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68