Насколько он понимал, их осталось семеро: члены Политбюро Хрущев и Молотов, дочь Сталина Светлана Аллилуева, охранник Сталина Рыбин, помощник коменданта Лозгачев и двое медиков — профессор Мясников и реаниматор Чеснокова. Остальные свидетели вскоре умерли (как охранник Сталина Хрусталев) либо исчезли.
Их рассказы отличались в мелких подробностях, но в главном совпадали. В воскресенье, 1 марта 1953 года, между четырьмя часами утра и десятью часами вечера у Сталина, когда он был один, произошло сильнейшее кровоизлияние в левое полушарие мозга. Академик Виноградов, обследовавший его мозг после смерти, обнаружил серьезное обызвествление мозговых артерий, указывавшее на то, что Сталин уже долгое время был безумен, возможно, даже не один год. Никто не мог сказать, когда произошел инсульт. Дверь в комнату Сталина весь день оставалась закрытой, и обслуга не решалась туда войти. Помощник коменданта Лозгачев сообщил писателю Радзинскому, что он первый набрался храбрости.
«Я открыл дверь… а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: „Товарищ Сталин, что с вами?“ Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: „Может, врача вызвать?“ А он в ответ так невнятно: „Дз… дз…“ — дзыкнул, и все».
После этого охранники сразу позвонили Маленкову. А Маленков позвонил Берии. И Берия объявил, по сути дела совершив убийство по преступной халатности, что Сталин выпил лишнего и его не надо беспокоить — пусть отоспится.
Келсо старательно это записал. Ничто из прочитанного не противоречило рассказу Рапавы. Это, конечно, не доказывало, что Рапава говорил правду, — он вполне мог прочесть показания Лозгачева и соответственно состряпать свою версию, — но и не свидетельствовало о том, что он солгал. Подробности, безусловно, совпадали: временные рамки; приказ не вызывать медиков; то, что Сталин сделал под себя; то, что к нему вернулось сознание, но говорить он не мог. Так происходило по крайней мере дважды в течение трех дней, пока он не умер. Первый раз, по свидетельству Хрущева, когда врачи, наконец вызванные Политбюро, кормили Сталина с ложечки супом и поили слабым чаем, он поднял руку и указал на фотографии детей на стене. Второй раз сознание вернулось к нему перед самым концом — это отметили все, в особенности его дочь Светлана.
«… В последнюю уже минуту он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому или к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».
Это было написано в 1967 году. Когда сердце Сталина остановилось, врачи велели реаниматору Чесноковой, сильной молодой женщине, сделать Сталину искусственное дыхание, нажимая на грудь и дыша ему в рот, что она и принялась делать, пока Хрущев, услышав треск ребер, не велел ей прекратить, «… неизвестно, к кому или к чему он относился…» Келсо подчеркнул эти слова. Если Рапава сказал правду, совершенно очевидно, кого проклинал Сталин, — Лаврентия Берию, человека, укравшего ключ от его личного сейфа. А вот почему Сталин указал на фотографии детей — менее ясно.
Келсо постучал карандашом по зубам. Все это неубедительно. Он мог представить себе, что скажет Эйдлмен, если в подтверждение своей гипотезы он сошлется на такой материал. При мысли об Эйдлмене Келсо взглянул на часы. Если сейчас уйти из библиотеки, он может появиться на симпозиуме как раз к обеду, так что никто не заметит его отсутствия. Он собрал книги и понес их к столу выдачи, а туда только что поступила вторая часть второй книги Волкогонова.
— Так как, — спросила библиотекарша, раздраженно поджимая губы, — вам нужен этот том или нет?
Келсо помедлил и чуть не сказал «нет», а потом решил, что, пожалуй, лучше докончить начатое. Он вернул библиотекарше принесенные книги, взял Волкогонова и пошел назад, в читальный зал.
Книга лежала перед ним на столе унылым коричневым кирпичом. «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина», издательство «АПН», Москва, 1989 год. Он прочел эту книгу, как только она вышла, и с тех пор не испытывал потребности в нее заглядывать. Сейчас же с восторгом смотрел на нее, затем пальцем отбросил обложку. Волкогонов был трехзвездным генералом Красной армии со связями в Кремле; он получил при Горбачеве и Ельцине специальное разрешение на доступ к архивам, благодаря чему создал три монументальных труда: жизнеописания Сталина, Троцкого и Ленина, каждое следующее — более ревизионистское, чем предыдущее. Келсо пролистал том до указателя, нашел ссылки на смерть Сталина и мгновение спустя увидел то, что не давало ему покоя с тех пор, как Папу Рапава исчез на московской заре:
«А. А. Епишев, который, напомню, работал одно время заместителем министра государственной безопасности, рассказывал, что у Сталина была толстая тетрадь в черном коленкоровом переплете, куда он иногда что-то записывал… он предполагал, что Сталин какое-то время хранил и некоторые личные письма от Зиновьева, Каменева, Бухарина и даже Троцкого… Мне, несмотря на все попытки, не удалось выяснить ни содержания, ни судьбы личных записей „вождя“.
Епишев не раскрыл своего источника, но, согласно Волкогонову, у него были на этот счет предположения. Он считал, что личные бумаги Сталина были взяты из его кремлевского сейфа Лаврентием Берией, когда Генерального секретаря парализовало.
«Берия умчался в Кремль. Кто сегодня скажет, не в сталинский ли сейф кинулся в первую очередь этот новый Фуше? … Берия, уничтожив личные бумаги Хозяина, а вместе с ними загадочную тетрадь (если она там была), расчищал себе путь на самую вершину. Возможно, мы никогда не узнаем этой сталинской «тайны» — содержания записей в черной тетради. А. А. Епишев был уверен, что Берия «очистил» сейф до его официального вскрытия. Видимо, это ему было очень нужно».
Успокойся и не радуйся, так как это еще ничего не доказывает, понял? Ровным счетом ничего.
Но делает все в тысячу раз более похожим на правду.
У входа в читальный зал Келсо вытащил из пазов узкий деревянный ящичек и быстро перебрал карточки, пока не нашел нужную на Епишева А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94