Вы должны быть на борту.
— Кто вы?
— Вас отвезут сейчас в отель, и вы успеете сесть на автобус, который повезет в аэропорт ваших коллег.
— Зачем вам это?
— Вы, возможно, попытаетесь в ближайшем будущем снова въехать на территорию Российской Федерации. Собственно, я уверен, что так оно и будет. Вы человек упорный, это ясно. Но я должен предупредить вас, что в визе вам будет отказано.
— Это, черт возьми, возмутительно. — Глупо было, конечно, с его стороны вскипать, но он был слишком измучен и пережил слишком большую встряску, чтобы держать себя в руках. — Совершенно возмутительно. Все сочтут, что это я убил его.
— А вы и вправду убили. — И русский повернулся к Келсо. — Вы и есть убийца.
— Это шутка, верно? Значит, мне не надо было высовываться. Не надо было вызывать милицию. Я мог сбежать, и все.
И нельзя сказать, чтобы я об этом не думал…
— Приговор — тут, изложенный вашими собственными словами, — заявил блондин. — Вчера днем вы были у Мамонтова и рассказали ему, что к вам приходил «свидетель того, что было в старые времена», сообщивший о записях Сталина. Вот это и было смертным приговором.
— Я не называл его фамилии, — заикаясь, сказал Келсо. — Я уже сотню раз перебрал в уме этот разговор…
— Мамонтову не требовалась фамилия. Он ее уже знал.
— Но вы же не можете быть в этом уверены…
— КГБ, — произнес русский, демонстрируя долготерпение, — провело новое расследование по делу Папу Рапавы в восемьдесят третьем году. Это было сделано по просьбе заместителя начальника Пятого управления Владимира Павловича Мамонтова. Теперь вамё ясно?
Келсо закрыл глаза.
— Так что Мамонтов в точности знал, о ком вы говорили. Никакого другого «свидетеля того, что было в старые времена» не существует. Все остальные уже умерли. Так вот: через четверть часа после того, как вы вышли из квартиры Мамонтова, он тоже вышел из дома. Он даже знал, где жил старик, — по своему досье на него. Часов семь, возможно, восемь он допрашивал Рапаву. С помощью своих друзей. Уж вы мне поверьте: такой профессионал, как Мамонтов, может изрядно повредить человека за восемь часов. Хотите, я сообщу вам некоторые медицинские подробности? Нет? В таком случае возвращайтесь-ка в Нью-Йорк, доктор Келсо, и занимайтесь своими историческими играми в какой-нибудь другой стране, потому что здесь вам не Англия и не Америка. Прошлое здесь еще не похоронено. В России прошлое несет с собой лезвия и наручники. Спросите у Папу Рапавы.
Порыв ветра взъерошил поверхность реки, по ней пошли волны, и находившийся поблизости буек зазвенел, ударяясь о свои ржавые цепи.
— Я могу выступить свидетелем, — помолчав, произнес Келсо. — Вам потребуются мои показания, чтобы арестовать Мамонтова.
Русский впервые улыбнулся.
— Вы хорошо знаете Мамонтова?
— Почти совсем не знаю.
— Значит, не знаете совсем. В таком случае вам повезло. Некоторым из нас пришлось хорошо узнать его. И могу вас заверить, что товарищ В. П. Мамонтов представит не меньше шести свидетелей — и ни один из них не будет ниже полковника, — которые под присягой покажут, что он весь вечер был с ними; они обсуждали благотворительные акции в ста шестидесяти километрах от квартиры Папу Рапавы. Так что сами понимаете, чего стоят ваши показания.
Он разорвал показания Келсо пополам, затем еще и еще раз пополам, пока кусочки не стали такими мелкими, что дальше рвать их было уже невозможно. Он смял обрывки в руках, скатал их в шарик и бросил в воду. Ветер подхватил его. Налетели чайки в расчете на еду, затем с криками разочарования умчались прочь.
— Все у нас изменилось, — сказал блондин. — Вы должны бы это знать. Сегодня утром начнется новое расследование. С вас никто никогда не снимал показаний. Вы никогда не задерживались милицией. Офицера, допрашивавшего вас, повысили и перевели в другое место — уже сейчас, когда мы с вами разговариваем, он летит военным транспортным самолетом в Магадан.
— В Магадан? — Ведь это на восточной окраине Сибири, в четырех тысячах миль отсюда.
— О, мы вернем его, — небрежно заметил русский, — когда все уляжется. Мы не хотим, чтобы московские журналисты налетели, как стая волков. Получилось бы не совсем ловко. Теперь должен вам сказать: мы ничего не можем сделать, чтобы помешать вам опубликовать за границей вашу версию происшедшего. Но официального подтверждения отсюда не поступит, понятно? Скорее, наоборот. Мы оставляем за собой право опубликовать наше описание вашей деятельности, где мотивы ваших поступков будут выглядеть совсем иначе. Например: вы были арестованы в зоопарке за приставание к детям — дочерям одного из моих людей. Или же мы подобрали вас пьяным на Смоленской набережной, где вы мочились в реку, и вас пришлось запереть в камеру за непристойное и агрессивное поведение.
— Никто этому не поверит, — сказал Келсо, пытаясь в последний раз изобразить возмущение. Но, конечно же, поверят. Он хоть сейчас может составить список тех, кто поверит. И он с горечью произнес: — Значит, вот как все будет? Мамонтов останется на свободе? Или, может быть, вы попытаетесь сами найти записи Сталина, чтобы схоронить их где-то, как вы хороните все, что ставит вас «в затруднительное положение»?
— Ох, до чего же вы меня раздражаете, — взорвался русский. — Такие, как вы. Чего вы еще от нас хотите? Вы выиграли — неужели этого недостаточно? Нет, вам надо еще ткнуть нас в это мордой — в Сталина, Ленина, Берию… Надоело мне слышать эти чертовы имена… Вы заставляете нас открывать все наши грязные уборные, погружаться в комплекс вины, чтобы вы могли чувствовать свое превосходство…
— Вы говорите совсем как Мамонтов, — фыркнул Келсо.
— Я презираю Мамонтова, — сказал русский. — Вам непонятно? Презираю по той же причине, по какой презираю и вас. Мы хотим положить конец существованию таких, как товарищ Мамонтов и ему подобные. Чем иначе, вы думаете, мы занимаемся? А тут являетесь вы… нападаете на нечто куда более крупное… нечто такое, все значение которого вы даже не начали понимать…
Он умолк, и Келсо почувствовал, что блондин сказал больше, чем намеревался, и только тут вспомнил, где раньше его видел.
— Вы были там, да? — спросил он. — Когда я шел к нему. Вы были одним из тех, кто дежурил возле его дома…
Но он произнес это для собственного успокоения, так как русский уже шагал к машине.
— Отвези его в «Украину», — сказал он шоферу, — потом вернешься и захватишь меня. Я хочу немного подышать воздухом.
— Кто вы?
— Уезжайте. И будьте благодарны судьбе.
Келсо помедлил, но вдруг ощутил бесконечную усталость: он больше не в силах был препираться. Измученный и потерпевший поражение, он залез на заднее сиденье машины, и мотор взревел. Русский решительно захлопнул за ним дверцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Кто вы?
— Вас отвезут сейчас в отель, и вы успеете сесть на автобус, который повезет в аэропорт ваших коллег.
— Зачем вам это?
— Вы, возможно, попытаетесь в ближайшем будущем снова въехать на территорию Российской Федерации. Собственно, я уверен, что так оно и будет. Вы человек упорный, это ясно. Но я должен предупредить вас, что в визе вам будет отказано.
— Это, черт возьми, возмутительно. — Глупо было, конечно, с его стороны вскипать, но он был слишком измучен и пережил слишком большую встряску, чтобы держать себя в руках. — Совершенно возмутительно. Все сочтут, что это я убил его.
— А вы и вправду убили. — И русский повернулся к Келсо. — Вы и есть убийца.
— Это шутка, верно? Значит, мне не надо было высовываться. Не надо было вызывать милицию. Я мог сбежать, и все.
И нельзя сказать, чтобы я об этом не думал…
— Приговор — тут, изложенный вашими собственными словами, — заявил блондин. — Вчера днем вы были у Мамонтова и рассказали ему, что к вам приходил «свидетель того, что было в старые времена», сообщивший о записях Сталина. Вот это и было смертным приговором.
— Я не называл его фамилии, — заикаясь, сказал Келсо. — Я уже сотню раз перебрал в уме этот разговор…
— Мамонтову не требовалась фамилия. Он ее уже знал.
— Но вы же не можете быть в этом уверены…
— КГБ, — произнес русский, демонстрируя долготерпение, — провело новое расследование по делу Папу Рапавы в восемьдесят третьем году. Это было сделано по просьбе заместителя начальника Пятого управления Владимира Павловича Мамонтова. Теперь вамё ясно?
Келсо закрыл глаза.
— Так что Мамонтов в точности знал, о ком вы говорили. Никакого другого «свидетеля того, что было в старые времена» не существует. Все остальные уже умерли. Так вот: через четверть часа после того, как вы вышли из квартиры Мамонтова, он тоже вышел из дома. Он даже знал, где жил старик, — по своему досье на него. Часов семь, возможно, восемь он допрашивал Рапаву. С помощью своих друзей. Уж вы мне поверьте: такой профессионал, как Мамонтов, может изрядно повредить человека за восемь часов. Хотите, я сообщу вам некоторые медицинские подробности? Нет? В таком случае возвращайтесь-ка в Нью-Йорк, доктор Келсо, и занимайтесь своими историческими играми в какой-нибудь другой стране, потому что здесь вам не Англия и не Америка. Прошлое здесь еще не похоронено. В России прошлое несет с собой лезвия и наручники. Спросите у Папу Рапавы.
Порыв ветра взъерошил поверхность реки, по ней пошли волны, и находившийся поблизости буек зазвенел, ударяясь о свои ржавые цепи.
— Я могу выступить свидетелем, — помолчав, произнес Келсо. — Вам потребуются мои показания, чтобы арестовать Мамонтова.
Русский впервые улыбнулся.
— Вы хорошо знаете Мамонтова?
— Почти совсем не знаю.
— Значит, не знаете совсем. В таком случае вам повезло. Некоторым из нас пришлось хорошо узнать его. И могу вас заверить, что товарищ В. П. Мамонтов представит не меньше шести свидетелей — и ни один из них не будет ниже полковника, — которые под присягой покажут, что он весь вечер был с ними; они обсуждали благотворительные акции в ста шестидесяти километрах от квартиры Папу Рапавы. Так что сами понимаете, чего стоят ваши показания.
Он разорвал показания Келсо пополам, затем еще и еще раз пополам, пока кусочки не стали такими мелкими, что дальше рвать их было уже невозможно. Он смял обрывки в руках, скатал их в шарик и бросил в воду. Ветер подхватил его. Налетели чайки в расчете на еду, затем с криками разочарования умчались прочь.
— Все у нас изменилось, — сказал блондин. — Вы должны бы это знать. Сегодня утром начнется новое расследование. С вас никто никогда не снимал показаний. Вы никогда не задерживались милицией. Офицера, допрашивавшего вас, повысили и перевели в другое место — уже сейчас, когда мы с вами разговариваем, он летит военным транспортным самолетом в Магадан.
— В Магадан? — Ведь это на восточной окраине Сибири, в четырех тысячах миль отсюда.
— О, мы вернем его, — небрежно заметил русский, — когда все уляжется. Мы не хотим, чтобы московские журналисты налетели, как стая волков. Получилось бы не совсем ловко. Теперь должен вам сказать: мы ничего не можем сделать, чтобы помешать вам опубликовать за границей вашу версию происшедшего. Но официального подтверждения отсюда не поступит, понятно? Скорее, наоборот. Мы оставляем за собой право опубликовать наше описание вашей деятельности, где мотивы ваших поступков будут выглядеть совсем иначе. Например: вы были арестованы в зоопарке за приставание к детям — дочерям одного из моих людей. Или же мы подобрали вас пьяным на Смоленской набережной, где вы мочились в реку, и вас пришлось запереть в камеру за непристойное и агрессивное поведение.
— Никто этому не поверит, — сказал Келсо, пытаясь в последний раз изобразить возмущение. Но, конечно же, поверят. Он хоть сейчас может составить список тех, кто поверит. И он с горечью произнес: — Значит, вот как все будет? Мамонтов останется на свободе? Или, может быть, вы попытаетесь сами найти записи Сталина, чтобы схоронить их где-то, как вы хороните все, что ставит вас «в затруднительное положение»?
— Ох, до чего же вы меня раздражаете, — взорвался русский. — Такие, как вы. Чего вы еще от нас хотите? Вы выиграли — неужели этого недостаточно? Нет, вам надо еще ткнуть нас в это мордой — в Сталина, Ленина, Берию… Надоело мне слышать эти чертовы имена… Вы заставляете нас открывать все наши грязные уборные, погружаться в комплекс вины, чтобы вы могли чувствовать свое превосходство…
— Вы говорите совсем как Мамонтов, — фыркнул Келсо.
— Я презираю Мамонтова, — сказал русский. — Вам непонятно? Презираю по той же причине, по какой презираю и вас. Мы хотим положить конец существованию таких, как товарищ Мамонтов и ему подобные. Чем иначе, вы думаете, мы занимаемся? А тут являетесь вы… нападаете на нечто куда более крупное… нечто такое, все значение которого вы даже не начали понимать…
Он умолк, и Келсо почувствовал, что блондин сказал больше, чем намеревался, и только тут вспомнил, где раньше его видел.
— Вы были там, да? — спросил он. — Когда я шел к нему. Вы были одним из тех, кто дежурил возле его дома…
Но он произнес это для собственного успокоения, так как русский уже шагал к машине.
— Отвези его в «Украину», — сказал он шоферу, — потом вернешься и захватишь меня. Я хочу немного подышать воздухом.
— Кто вы?
— Уезжайте. И будьте благодарны судьбе.
Келсо помедлил, но вдруг ощутил бесконечную усталость: он больше не в силах был препираться. Измученный и потерпевший поражение, он залез на заднее сиденье машины, и мотор взревел. Русский решительно захлопнул за ним дверцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94