— Ну, — продолжает Мария Ивановна, — пошли дальше, и маленькая женщина с нами. Тут мы и узнали, что она приехала сегодня из Парижа, тоже ищет комнату. И зовут ее Люси Дрейфус. И завтра ночью приплывет с Чертова Острова на крейсере «Сфакс» ее муж Альфред Дрейфус!..
Ну, могли мы ожидать такой удачи, как приезд тети Маруси с Алешей? Ведь они сами там были, своими глазами видели все то, что нам сейчас всего интереснее!
— Тут, — продолжает свой рассказ Мария Ивановна, — тут у нас и археология, и древнее зодчество — все полетело под раскат! Алешка у меня, прямо скажу, ничего человечек, и не вовсе глупый: понимает, что в какую минуту важнее — средние века или несчастный человек, которого травит целый город? Стали мы вместе с Люси Дрейфус искать жилье. Наплакались! Не пускают ни-ку-да. Ни в гостиницы, ни на частные квартиры…
До самого вечера искали мы комнаты — и все тщетно. Нет комнат, и все тут! А при нашем проходе по улице сбиваются толпишки. И буравят они нас такими взглядами, словно острыми камешками побивают. И нет-нет да и раздастся свисточек или песенка этакая паскудная: «А вот идет шпионка, шпионова жена!» Наконец, уже вечером, нашли комнату. На окраине Ренна, рядом с кабаком. Комната маленькая, одна на троих, — мы побоялись Люси одну оставлять хотя бы на ночь. Хозяйка комнату сдала, но была очень напугана: "Ох, что-то скажет господин кюре (католический священник)! Он всем объявил: «Кто впустит к себе эту еретичку и шпионку, тот попадет прямо в ад!» Ну, я хозяйку успокоила, как могла. Вам, говорю, в аду скучно не будет — увидите спектакль, как из вашего кюре черти будут жарить отбивные котлеты!.. Комната наша была, прямо сказать, сомнительный клад. В соседнем кабаке устроили свой штаб все хулиганы, воры, подонки, вся мразь, какая есть в Ренне! Все ночи напролет они пьянствовали. Хозяйка наша как-то проговорилась, что на все в.ремя процесса Дрейфуса за всех хулиганов платит полиция: пей, ешь не хочу! До утра они горланили песни и поносили Дрейфуса, Люси, хозяйку, меня, даже Алешку. Грозились расправиться с нами.
— И вы не боялись? — спрашивает Иван Константинович, глядя на Марию Ивановну с восхищением.
— А вы спросите у Яши — он меня с юности знает! — боюсь я кого-нибудь на свете или нет?..
Некоторое время за столом тихо: все ужинают молча. Но уже довольно скоро разговор возобновляется.
Снова сыплются вопросы.
— Интересно, — говорит папа, — как встретили во Франции прибытие «Сфакса»?
— Ох, не говорите! Нам Люси Дрейфус рассказывала со слов мужа… Он, бедный, ждал, что его встретит доброжелательна, приветственная толпа. «Разве я не пострадал безвинно? Разве кс нанесли мне самое тяжкое оскорбление, разве не обвинили меня в самом страшном преступлении?..» Но только вышло это все подругому. Когда «Сфакс» подходил к берегам Франции, его в самом деле ждала на пристани огромная толпа — да только такая, что «Сфакс» не пристал к берегу: толпа могла линчевать Дрейфуса. «Сфакс» ушел к пустынному Киберонскому полуострову, и там Дрейфуса ссадили в открытом море в шлюпку. Это было ночью, в сильнейший шторм. Веревочный трап плясал на ветру.
Дрейфус очень ослабел за пять лет каторжного режима на Чертовом Острове — он не удержался, сорвался с трапа прямо в шлюпку, очень расшибся при падении. Шлюпка доставила его на берег, а оттуда — тайком, тишком — привезли его по железной дороге прямо в Ренн, в тюрьму… Он-то радовался, — добавляет Мария Ивановна с горечью, — что ему возвращают родину, возвращают Францию, но ему возвратили из всей родины только тюремную камеру.
— А жену к нему пустили? — спрашивает Вера Матвеевна. — Увиделись они?
— Пустили… Мы с Алешкой ее и провожали в тюрьму — боялись отпускать ее одну по городу. Потом она рассказала: когда тюремный офицер ввел ее в камеру Дрейфуса, они бросились друг к другу так стремительно, так горестно, что тюремный офицер заплакал и ушел, оставив их вдвоем… Весь первый день они не говорили ни слова. Люси сразу заметила, что ему трудно говорить — ведь пять лет молчал, отвык! И она его ни о чем не спрашивала. Так они и просидели весь первый день, обнявшись, только в глаза друг другу смотрели…
А потом вскоре приехали в Ренн брат Дрейфуса — Матье Дрейфус, адвокаты Деманж и Лаборй, полковник Пикар и — сам Эмиль Золя!
— Ну, теперь спать, спать! — командует мама. — Часа через три надо ехать на вокзал!
— Последний вопрос, можно? — Это говорит папа. — Марусенька, ты была в Ренне, видела и слышала там всяких людей…
На что там надеются? На кого надеются?
И Мария Ивановна, не задумываясь, отвечает.
— На адвоката Лаборй. В сегодняшнем положении, когда правда малосильна, а зло и неправда еще о-очень сильны, — исход процесса во многом зависит от Лаборй! Он так талантлив, так находчив, так остроумен! Он так умеет поставить противников в неловкое, даже смешное положение! Он умеет прижать клеветников к стене, заставить их беспомощно лепетать, терять почву под ногами, даже нечаянно выболтать какие-то крупицы правды.
Лаборй подхватывает эти крупицы и по ним восстанавливает события так, как они имели место на самом деле. Лаборй — это главная карта в деле Дрейфуса!..
Все прощаются с Марией Ивановной, благодарят ее. Шутка ли, какие интересные вещи она рассказала!
Сейчас папа повезет ее и Алешку в город.
Я прощаюсь с Алешкой. Удивительное дело! Ни словом мы с ней не перекинулись, да и почти весь вечер она молчала. Но мне понравилась она — смуглая, неулыбчивая, молчаливая.
— Жалко, что ты так скоро уезжаешь!
— И мне жалко, — кивает Алешка.
— Я бы с тобой дружила… — говорю я.
— И я с тобой тоже. — И Алешка вдруг улыбается такой же светлой и доброй улыбкой, как ее мать.
— Ты археологом хочешь быть?
Алешка становится серьезной.
— Раздумала, — отвечает она решительно. — Мне теперь, после Ренна, другого захотелось… Хочу быть юристом, адвокатом.
Как Лаборй… Спасать невинных людей. Ведь хорошо?
— Хорошо! — соглашаюсь я от души и вдруг обнаруживаю в себе новое призвание: я тоже хочу быть юристом, как Лаборй, и спасать невинно осужденных!
Так зарождается у нас с Алешкой неосуществленная дружба.
Таких будет еще в жизни много… Но эта — первая! Потому и запоминается навсегда.
За дружеским прощанием никто из нас не заметил, как по ступенькам балкона поднялся дедушка. Смотрю на него — и пугаюсь. Никогда я дедушку таким не видала. Не красный, каким он бывает, когда рассердится, а серый, обмякший, как игрушечный шарик, из которого вытекла часть наполнявшего его газа…
Дедушку усаживают, предлагают горячего чаю, холодного молока, он отнекивается молча, одним отрицательным движением головы. Все смотрят на дедушку вопросительно, с тревогой — что случилось?
А он все молчит и только смотрит на нас так печально, словно ему очень не хочется ударить нас дурной вестью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87