— горячо подтвердил Степан Сергеич. — Вопрос: как поймать?
— Пантюхов, Пантюхов… — вспоминал Дезнекин. — Не знаешь, как поймать его? Ну, так то пустяк. Не такие махинации раскрывали… — Дезнекин шевелил пальцами, рассматривал их, упрятывая кривящую рот усмешку. Поднял на Шелагина глаза, задрожавшие радостью поиска.
Что-то нехорошее почуял Степан Сергеич… Но было уже поздно. Дезнекин сжал его руку, скрепляя соглашение, все пункты которого Шелагин по неведению не прочел.
Когда в пять вечера через проходную повалила первая смена, к Степану Сергеичу подошел Дезнекин и шепотом сказал:
— Обыщи Пантюхова. Сам видел: что-то в левый карман пальто прятал он.
Обыскивать Степан Сергеич права не имел, сам с негодованием читал в газетах письма рабочих, возмущавшихся произволом охраны. Как только Пантюхов миновал вахтера, Шелагин остановил его и, повысив голос, попросил показать, что тот выносит с работы. Пантюхов шел в окружении своей бригады. Слесари не загалдели, нет. Они взяли в тесный круг Шелагина и Дезнекина, выжидательно наблюдали. Бригадир охотно развернул папку — в ней он таскал учебники.
Распахнул пальто.
— Карманы! — приказал Степан Сергеич.
Пантюхов с ядовитой ухмылкой вынул из кармана в трубочку свернутый крой — элементы модной кепочки. Бригада в грозном молчании смотрела на Степана Сергеича, еще ничего не понявшего, на Дезнекина, норовившего втиснуться в какую-нибудь щель и впасть по возможности в длительную спячку.
Обеспеченный десятками свидетелей, с полным сознанием выполненного долга, Степан Сергеич поднял трубку, позвонил директору, но тот уже появился в проходной вместе с Тулуповым.
Все последующее было так неожиданно, неправдоподобно и мерзко, что о нем Шелагин старался не вспоминать долгие годы, вскакивал, пробуждаясь ото сна, когда в ночную тишину врывался крик Пантюхова («Вешать их, гадов!»), надрывные старческие вопли Тулупова («Во-он! Вон из партии, провокатор!»).
Как оказалось, Дезнекин сработал нечисто. В мужской раздевалке, куда он вошел с кроем в кармане, отлынивал от работы заснувший в обед электромонтер.
Увидев Дезнекина, он юркнул в свой шкафчик и усмотрел оттуда, как квалифицированно открыл Дезнекин шкафчик Пантюхова и что-то положил в него.
Электромонтер сразу же побежал к бригадиру, а Пантюхов предупредил парторга и директора.
Степан Сергеич не оправдывался. Армия приучила его считать себя ответственным за все проделки подчиненных. Из партии его не выгнали: пожалел Тулупов начальника охраны.
Степан Сергеич получил трудовую книжку с записью: «Уволен по…»
Следовала статья и пункт. Что означали они — Шелагин не знал. Зато знала Катя. Она расплакалась и сказала, что теперь им будет плохо, очень плохо.
15
Настали безрадостные для семьи недели. С утра Степан Сергеич отправлялся на поиски работы, но отделы кадров, сговорившись дружно, отклоняли все его предложения; Степан Сергеич не пытался утаивать, ровно и сухо рассказывал все начистоту. Многоопытные кадровики выслушивали его и прикидывали, насколько врет этот пропившийся в дым («Пальто-то на толкучке продал!») демобилизованный офицер. Рекомендовали зайти через шесть месяцев.
Такие же ищущие работу неудачники объяснили Шелагину, что полгода — тот самый срок, за который человек должен полностью осознать свои ошибки. Почему отдел кадров установил полугодовой регламент для внутреннего перерождения личности, никто не знал. Спрашивали, по какой статье уволили его, Шелагина.
Степан Сергеич не решался показывать неудачникам трудовую книжку, да он и сам не знал, что скрывается за цифрами и буквами статьи Кодекса законов о труде. Кодекс (КЗОТ) в магазине не купишь, в библиотеке не найдешь.
Степан Сергеич экономил на всем. На автобусах не ездил, в телефонные будки не заходил. Деньги, что давала ему Катя на дорожные расходы, откладывал в потайной карманчик. Безотказные ноги носили его из конца в конец Москвы. Голод и усталость пригоняли вечером к дому. Он разрешал себе короткий десятиминутный отдых в скверике у стадиона «Динамо» и, придав лицу бодрость, шел домой.
Однажды в скверике, отряхнув шинель от снега, он увидел Виталия Игумнова. Генеральский сынок удивился еще больше, ошалело смотрел на промерзшего гражданина в потертой шинели. Мигом сорвал перчатку с руки и возбужденно заговорил. Недоедание, грипп и усталость сломили гордость Шелагина. Нервы его дрогнули, он произнес гневную речь о судьбе, которая так бессовестно распорядилась жизнью человека, всеми помыслами своими направленного на честное служение обществу. Жалкость речи дополнял вид Степана Сергеича. Игумнов отчаянно замотал головой, пылко заверил, что все будет хорошо, он убежден в этом, и падать духом не надо, и это прекрасно, что он встретил своего комбата, Катя (привет ей и Коле) по ошибке отдала ему слишком много денег, он давно хотел возвратить их, вообще ему не нужны деньги, потому что… Здесь Игумнов поплел совсем уж непонятное Степану Сергеичу, осекся, стремительно выхватил из кармана деньги, комком сунул их Шелагину в руки и убежал, нырнул в метро.
Степан Сергеич рассказал Кате о встрече, возмущался бесцеремонностью обожравшегося барчука, его подачкой. Катя всплакнула. К своему стыду, она никак не могла понять, зачем ей завтра идти к Игумнову и отдавать деньги.
Станет когда-нибудь Степа на ноги, вернет их. Но не сейчас, когда денег нет!
Степан вспылил, раскричался. Катя нехотя согласилась, обещала отнести деньги завтра. Степан Сергеич перестал браниться.
Деньги Катя, конечно, припрятала и с большой оглядкой их истратила. В эти дни она много думала о муже, припоминала, сколько раз попадал он в беду.
Так не лучше ли не надеяться на него, а самой устраивать жизнь. В волжском городе она кончила вечернюю десятилетку и часто теперь доставала из чемодана аттестат с круглыми четверками. Врачей на заочном не готовят, а сидеть пять лет на стипендии смешно и ненадежно. Одна дорога — в торговый техникум. Она заикнулась мужу о своем желании. Степан Сергеич яростно воспротивился; торговля связывалась у него с обмерами, обвесами и ревизиями. Так и не договорились. В свободное время Катя готовилась к экзаменам почитывала учебники. Учиться, конечно, не легко, Степан не помощник ей, вся надежда на знакомых из академии Жуковского. Люди они грамотные, тянутся к культуре, не раз приглашали Катю в клуб на новые фильмы, зазывали к себе, повели однажды в ресторан, и там Катя увидела себя в зеркале во всю стену, испугалась н призадумалась, поняв, что ничуть не хуже других женщин.
Степан Сергеич поборол наконец гордыню и с повинной головой явился в райком партии. Товарищ, к которому он обратился, сам начал устраивать жизнь демобилизованному капитану, предлагал его всем подвластным организациям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Пантюхов, Пантюхов… — вспоминал Дезнекин. — Не знаешь, как поймать его? Ну, так то пустяк. Не такие махинации раскрывали… — Дезнекин шевелил пальцами, рассматривал их, упрятывая кривящую рот усмешку. Поднял на Шелагина глаза, задрожавшие радостью поиска.
Что-то нехорошее почуял Степан Сергеич… Но было уже поздно. Дезнекин сжал его руку, скрепляя соглашение, все пункты которого Шелагин по неведению не прочел.
Когда в пять вечера через проходную повалила первая смена, к Степану Сергеичу подошел Дезнекин и шепотом сказал:
— Обыщи Пантюхова. Сам видел: что-то в левый карман пальто прятал он.
Обыскивать Степан Сергеич права не имел, сам с негодованием читал в газетах письма рабочих, возмущавшихся произволом охраны. Как только Пантюхов миновал вахтера, Шелагин остановил его и, повысив голос, попросил показать, что тот выносит с работы. Пантюхов шел в окружении своей бригады. Слесари не загалдели, нет. Они взяли в тесный круг Шелагина и Дезнекина, выжидательно наблюдали. Бригадир охотно развернул папку — в ней он таскал учебники.
Распахнул пальто.
— Карманы! — приказал Степан Сергеич.
Пантюхов с ядовитой ухмылкой вынул из кармана в трубочку свернутый крой — элементы модной кепочки. Бригада в грозном молчании смотрела на Степана Сергеича, еще ничего не понявшего, на Дезнекина, норовившего втиснуться в какую-нибудь щель и впасть по возможности в длительную спячку.
Обеспеченный десятками свидетелей, с полным сознанием выполненного долга, Степан Сергеич поднял трубку, позвонил директору, но тот уже появился в проходной вместе с Тулуповым.
Все последующее было так неожиданно, неправдоподобно и мерзко, что о нем Шелагин старался не вспоминать долгие годы, вскакивал, пробуждаясь ото сна, когда в ночную тишину врывался крик Пантюхова («Вешать их, гадов!»), надрывные старческие вопли Тулупова («Во-он! Вон из партии, провокатор!»).
Как оказалось, Дезнекин сработал нечисто. В мужской раздевалке, куда он вошел с кроем в кармане, отлынивал от работы заснувший в обед электромонтер.
Увидев Дезнекина, он юркнул в свой шкафчик и усмотрел оттуда, как квалифицированно открыл Дезнекин шкафчик Пантюхова и что-то положил в него.
Электромонтер сразу же побежал к бригадиру, а Пантюхов предупредил парторга и директора.
Степан Сергеич не оправдывался. Армия приучила его считать себя ответственным за все проделки подчиненных. Из партии его не выгнали: пожалел Тулупов начальника охраны.
Степан Сергеич получил трудовую книжку с записью: «Уволен по…»
Следовала статья и пункт. Что означали они — Шелагин не знал. Зато знала Катя. Она расплакалась и сказала, что теперь им будет плохо, очень плохо.
15
Настали безрадостные для семьи недели. С утра Степан Сергеич отправлялся на поиски работы, но отделы кадров, сговорившись дружно, отклоняли все его предложения; Степан Сергеич не пытался утаивать, ровно и сухо рассказывал все начистоту. Многоопытные кадровики выслушивали его и прикидывали, насколько врет этот пропившийся в дым («Пальто-то на толкучке продал!») демобилизованный офицер. Рекомендовали зайти через шесть месяцев.
Такие же ищущие работу неудачники объяснили Шелагину, что полгода — тот самый срок, за который человек должен полностью осознать свои ошибки. Почему отдел кадров установил полугодовой регламент для внутреннего перерождения личности, никто не знал. Спрашивали, по какой статье уволили его, Шелагина.
Степан Сергеич не решался показывать неудачникам трудовую книжку, да он и сам не знал, что скрывается за цифрами и буквами статьи Кодекса законов о труде. Кодекс (КЗОТ) в магазине не купишь, в библиотеке не найдешь.
Степан Сергеич экономил на всем. На автобусах не ездил, в телефонные будки не заходил. Деньги, что давала ему Катя на дорожные расходы, откладывал в потайной карманчик. Безотказные ноги носили его из конца в конец Москвы. Голод и усталость пригоняли вечером к дому. Он разрешал себе короткий десятиминутный отдых в скверике у стадиона «Динамо» и, придав лицу бодрость, шел домой.
Однажды в скверике, отряхнув шинель от снега, он увидел Виталия Игумнова. Генеральский сынок удивился еще больше, ошалело смотрел на промерзшего гражданина в потертой шинели. Мигом сорвал перчатку с руки и возбужденно заговорил. Недоедание, грипп и усталость сломили гордость Шелагина. Нервы его дрогнули, он произнес гневную речь о судьбе, которая так бессовестно распорядилась жизнью человека, всеми помыслами своими направленного на честное служение обществу. Жалкость речи дополнял вид Степана Сергеича. Игумнов отчаянно замотал головой, пылко заверил, что все будет хорошо, он убежден в этом, и падать духом не надо, и это прекрасно, что он встретил своего комбата, Катя (привет ей и Коле) по ошибке отдала ему слишком много денег, он давно хотел возвратить их, вообще ему не нужны деньги, потому что… Здесь Игумнов поплел совсем уж непонятное Степану Сергеичу, осекся, стремительно выхватил из кармана деньги, комком сунул их Шелагину в руки и убежал, нырнул в метро.
Степан Сергеич рассказал Кате о встрече, возмущался бесцеремонностью обожравшегося барчука, его подачкой. Катя всплакнула. К своему стыду, она никак не могла понять, зачем ей завтра идти к Игумнову и отдавать деньги.
Станет когда-нибудь Степа на ноги, вернет их. Но не сейчас, когда денег нет!
Степан вспылил, раскричался. Катя нехотя согласилась, обещала отнести деньги завтра. Степан Сергеич перестал браниться.
Деньги Катя, конечно, припрятала и с большой оглядкой их истратила. В эти дни она много думала о муже, припоминала, сколько раз попадал он в беду.
Так не лучше ли не надеяться на него, а самой устраивать жизнь. В волжском городе она кончила вечернюю десятилетку и часто теперь доставала из чемодана аттестат с круглыми четверками. Врачей на заочном не готовят, а сидеть пять лет на стипендии смешно и ненадежно. Одна дорога — в торговый техникум. Она заикнулась мужу о своем желании. Степан Сергеич яростно воспротивился; торговля связывалась у него с обмерами, обвесами и ревизиями. Так и не договорились. В свободное время Катя готовилась к экзаменам почитывала учебники. Учиться, конечно, не легко, Степан не помощник ей, вся надежда на знакомых из академии Жуковского. Люди они грамотные, тянутся к культуре, не раз приглашали Катю в клуб на новые фильмы, зазывали к себе, повели однажды в ресторан, и там Катя увидела себя в зеркале во всю стену, испугалась н призадумалась, поняв, что ничуть не хуже других женщин.
Степан Сергеич поборол наконец гордыню и с повинной головой явился в райком партии. Товарищ, к которому он обратился, сам начал устраивать жизнь демобилизованному капитану, предлагал его всем подвластным организациям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78