Кое-что мне показывает, как ухищрялась семья скрывать от посторонних запасы муки и сала…
Фомин-старший, не ошибусь, был в колхозе кладовщиком, то есть узаконенным расхитителем. — Петров еще раз попросил показать подошву. — В сорок четвертом году папу арестовали за воровство, семья лишилась верных доходов, а припрятанные запасы были конфискованы. На поредевшем семейном совете решили начать новую жизнь, и самый младший, Семен, отправился в город на заработки, в Москву. Оставив у семафора лапти, он натянул на ноги прахаря и вошел в столицу с мстительно-завистливым взором Растиньяка. Кое-что ценное, килограммов десять сала в мешке, он нес с собой, потому что надо было ему прописаться в столице. В ремесленном училище он испортил себе ноги, с выгодой обменяв выданные ему ботинки на худшие и номером меньше. К восемнадцати годам в его жизни наступила полоса благоденствия, он много и жирно кушал, пристрастился к спиртным напиткам. Не знаю, кто поил его…
Это, боюсь, в компетенции угрозыска… Кожа, обратите, внимание, девственно чиста, вены не проглядываются, Семен Фомин не ширялся, то есть морфинистом не был. Ряд иных признаков убеждает меня в мстительности, скрытности и карьеризме. В половой сфере патологических изменений не наблюдается. Более того, он однолюб, он или до сих пор сохнет по оставленной в деревне Параське, или не нашел еще предмета преступной страсти. Добавлю, что Семен Фомин осужден не был, в белых армиях не служил,, на оккупированной… пардон, временно оккупированной территории не проживал, колебаний в проведении генеральной линии партии не испытывал. Он ждет своего часа, но не дождется, эпоха смут и метаний кончилась, он развернулся бы в Южной Америке, но туда не пустят даже с пудом сала. У нас же он едва ли дотянется до начальника отдела снабжения, потому что, исходя из горького опыта, страшится должностей, связанных с материальной ответственностью. Как вы могли убедиться, Фомин никогда не расписывается за лампы, приносимые в регулировку, отвечать ни за что не хочет… И последнее: ему надо мыть ноги раствором формалина.
Сорин и Крамарев смеялись. Фомин, внимательно слушавший, молча обувался.
— Отец на фронте погиб, — сказал он бесцветно, — а маманя умерла, ночью полезла за колхозной картошкой и простыла.
— А тетка? А дядя? А кум? А сват?
— Богато жили… Жмоты, куска хлеба после урожая не допросишься.
— Как же ты прописался?
— Не люди в милиции, что ли? Люди. Земляка нашел.
31
Невелика ноша заводского диспетчера, требуется с него самая малость ругаться с другими цехами за недоставленную деталь ЖШ 008652, составлять дефектные ведомости, регулярно получать премии, равные трем четвертям оклада, сдавать контрольные и зачеты в институте, почитывать книги в свободное время и проверять, хмурясь, тетрадки сына. Многие так и живут.
Но плавный ход событий нервировал Степана Сергеича, он заскучал, не выстругивал больше сыну в свободное время замысловатые игрушки, и Катя верно решила, что ее Степан вот-вот влипнет в очередную неприятность. Так оно и случилось.
Начальник ОТК Светланов после истории с «Эвкалиптами» с завода не увольнялся, ожидал, когда его выгонят. Солидная пенсия обеспечивалась ему при любых обстоятельствах, но главк (ему подчинялся Светланов) пока молчал, а Труфанов напоминал о скорой расплате ежемесячным лишением премий.
Светланов объявил Туровцеву выговор, браковал направо и налево, носился по механическому цеху, задевал всех торчащим из кармана штангенциркулем.
Однажды утром на доске объявлений появился художественно разрисованный плакат, оповещавший о проводах на пенсию талантливого инженера и умного организатора производства начальника ОТК Светланова Юрия Савельевича.
Светланов прочел приказ, поругался с Баянниковым, потом посидел в президиуме торжественного заседания, получил именные часы и много других ценных подарков; Труфанов произнес одну из своих замечательных речей, сказал, между прочим, что Светланову на днях вручат постоянный пропуск на завод, и трогательно обнял высокоуважаемого пенсионера.
Но еще при Светланове во втором цехе стало одним контролером больше пришел человек с внушительным восьмым разрядом. Туровцев обрадовался, устроил этому человеку походя легкий экзамен, после чего позвонил Светланову и сказал, что новенький в радиотехнике слаб. Светланов понимающе хмыкнул в трубку. Звали новичка Дмитрием Ивановичем Кухтиным. Труфанов подобрал его в главке с головы до ног облепленного выговорами, предупреждениями и денежными начетами. Совсем недавно Кухтин работал начальником ОТК магнитофонного завода и был пойман на краже деталей, из которых собрал на дому дорогостоящий аппарат. Деяние это, имеющее в Уголовном кодексе точное название, именовалось в главке «неправильным отношением к государственной собственности».
Баянников беспрекословно выполнил указание директора и зачислил Кухтина контролером, а в частной беседе рассказал кому-то об украденном магнитофоне.
— Нет, радиотехнику он все-таки знает, — серьезно заметил Туровцев, — собрать и настроить магнитофон в домашних условиях — на это решится не всякий инженер.
Кухтин принял у Светланова дела, но вел себя тише и незаметнее уборщицы. Вытянутое лицо его жалко помаргивало. Кухтин вечно жаловался: поставили новый зуб, деньги содрали, а зуб вывалился, и, кстати, они с женой вместе ходят на строительство инициативного дома — как будет учитываться, что они работают вдвоем?
Туровцеву новый начальник нравился полнейшей неспособностью решать что-либо самостоятельно.
В конце октября Петров подозвал Туровцева и показал лицевую панель блока, пришедшего в регулировку. Туровцев задержал палец на вмятине, отметил что-то в блокноте и позвонил диспетчеру. Степан Сергеич немедленно прибежал, глянул на панель и возмущенно заголосил: «Быть не может!» Он полез в свои журналы, затыкал ногтем по строчкам и нашел: панель он отвергнул еще на выходе ее из механического цеха, где-то в лаборатории типовых испытаний ей нанесли касательное ранение.
— Как она попала сюда?
Вызвали контрольного мастера первого цеха, мастер помялся, вспомнил и рассказал, как забраковал он панель, как Кухтин после звонка директора приказал отправить ее во второй цех — без сопроводительной, минуя ОТК и диспетчера.
— Возмутительно! — кричал Степан Сергеич. — Неслыханно! Туровцев, зовите вашего начальника!
Пришел Кухтин, глянул на панель, как на человека, с которым не хотелось бы встречаться, проговорил невозмутимо:
— Так надо.
Стены регулировки слышали много скандалов. В батальных сценах участвовали уважаемые люди, сам Труфанов не стеснялся в выражениях.
Разработчики огрызались в меру сил, знаний и нахальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Фомин-старший, не ошибусь, был в колхозе кладовщиком, то есть узаконенным расхитителем. — Петров еще раз попросил показать подошву. — В сорок четвертом году папу арестовали за воровство, семья лишилась верных доходов, а припрятанные запасы были конфискованы. На поредевшем семейном совете решили начать новую жизнь, и самый младший, Семен, отправился в город на заработки, в Москву. Оставив у семафора лапти, он натянул на ноги прахаря и вошел в столицу с мстительно-завистливым взором Растиньяка. Кое-что ценное, килограммов десять сала в мешке, он нес с собой, потому что надо было ему прописаться в столице. В ремесленном училище он испортил себе ноги, с выгодой обменяв выданные ему ботинки на худшие и номером меньше. К восемнадцати годам в его жизни наступила полоса благоденствия, он много и жирно кушал, пристрастился к спиртным напиткам. Не знаю, кто поил его…
Это, боюсь, в компетенции угрозыска… Кожа, обратите, внимание, девственно чиста, вены не проглядываются, Семен Фомин не ширялся, то есть морфинистом не был. Ряд иных признаков убеждает меня в мстительности, скрытности и карьеризме. В половой сфере патологических изменений не наблюдается. Более того, он однолюб, он или до сих пор сохнет по оставленной в деревне Параське, или не нашел еще предмета преступной страсти. Добавлю, что Семен Фомин осужден не был, в белых армиях не служил,, на оккупированной… пардон, временно оккупированной территории не проживал, колебаний в проведении генеральной линии партии не испытывал. Он ждет своего часа, но не дождется, эпоха смут и метаний кончилась, он развернулся бы в Южной Америке, но туда не пустят даже с пудом сала. У нас же он едва ли дотянется до начальника отдела снабжения, потому что, исходя из горького опыта, страшится должностей, связанных с материальной ответственностью. Как вы могли убедиться, Фомин никогда не расписывается за лампы, приносимые в регулировку, отвечать ни за что не хочет… И последнее: ему надо мыть ноги раствором формалина.
Сорин и Крамарев смеялись. Фомин, внимательно слушавший, молча обувался.
— Отец на фронте погиб, — сказал он бесцветно, — а маманя умерла, ночью полезла за колхозной картошкой и простыла.
— А тетка? А дядя? А кум? А сват?
— Богато жили… Жмоты, куска хлеба после урожая не допросишься.
— Как же ты прописался?
— Не люди в милиции, что ли? Люди. Земляка нашел.
31
Невелика ноша заводского диспетчера, требуется с него самая малость ругаться с другими цехами за недоставленную деталь ЖШ 008652, составлять дефектные ведомости, регулярно получать премии, равные трем четвертям оклада, сдавать контрольные и зачеты в институте, почитывать книги в свободное время и проверять, хмурясь, тетрадки сына. Многие так и живут.
Но плавный ход событий нервировал Степана Сергеича, он заскучал, не выстругивал больше сыну в свободное время замысловатые игрушки, и Катя верно решила, что ее Степан вот-вот влипнет в очередную неприятность. Так оно и случилось.
Начальник ОТК Светланов после истории с «Эвкалиптами» с завода не увольнялся, ожидал, когда его выгонят. Солидная пенсия обеспечивалась ему при любых обстоятельствах, но главк (ему подчинялся Светланов) пока молчал, а Труфанов напоминал о скорой расплате ежемесячным лишением премий.
Светланов объявил Туровцеву выговор, браковал направо и налево, носился по механическому цеху, задевал всех торчащим из кармана штангенциркулем.
Однажды утром на доске объявлений появился художественно разрисованный плакат, оповещавший о проводах на пенсию талантливого инженера и умного организатора производства начальника ОТК Светланова Юрия Савельевича.
Светланов прочел приказ, поругался с Баянниковым, потом посидел в президиуме торжественного заседания, получил именные часы и много других ценных подарков; Труфанов произнес одну из своих замечательных речей, сказал, между прочим, что Светланову на днях вручат постоянный пропуск на завод, и трогательно обнял высокоуважаемого пенсионера.
Но еще при Светланове во втором цехе стало одним контролером больше пришел человек с внушительным восьмым разрядом. Туровцев обрадовался, устроил этому человеку походя легкий экзамен, после чего позвонил Светланову и сказал, что новенький в радиотехнике слаб. Светланов понимающе хмыкнул в трубку. Звали новичка Дмитрием Ивановичем Кухтиным. Труфанов подобрал его в главке с головы до ног облепленного выговорами, предупреждениями и денежными начетами. Совсем недавно Кухтин работал начальником ОТК магнитофонного завода и был пойман на краже деталей, из которых собрал на дому дорогостоящий аппарат. Деяние это, имеющее в Уголовном кодексе точное название, именовалось в главке «неправильным отношением к государственной собственности».
Баянников беспрекословно выполнил указание директора и зачислил Кухтина контролером, а в частной беседе рассказал кому-то об украденном магнитофоне.
— Нет, радиотехнику он все-таки знает, — серьезно заметил Туровцев, — собрать и настроить магнитофон в домашних условиях — на это решится не всякий инженер.
Кухтин принял у Светланова дела, но вел себя тише и незаметнее уборщицы. Вытянутое лицо его жалко помаргивало. Кухтин вечно жаловался: поставили новый зуб, деньги содрали, а зуб вывалился, и, кстати, они с женой вместе ходят на строительство инициативного дома — как будет учитываться, что они работают вдвоем?
Туровцеву новый начальник нравился полнейшей неспособностью решать что-либо самостоятельно.
В конце октября Петров подозвал Туровцева и показал лицевую панель блока, пришедшего в регулировку. Туровцев задержал палец на вмятине, отметил что-то в блокноте и позвонил диспетчеру. Степан Сергеич немедленно прибежал, глянул на панель и возмущенно заголосил: «Быть не может!» Он полез в свои журналы, затыкал ногтем по строчкам и нашел: панель он отвергнул еще на выходе ее из механического цеха, где-то в лаборатории типовых испытаний ей нанесли касательное ранение.
— Как она попала сюда?
Вызвали контрольного мастера первого цеха, мастер помялся, вспомнил и рассказал, как забраковал он панель, как Кухтин после звонка директора приказал отправить ее во второй цех — без сопроводительной, минуя ОТК и диспетчера.
— Возмутительно! — кричал Степан Сергеич. — Неслыханно! Туровцев, зовите вашего начальника!
Пришел Кухтин, глянул на панель, как на человека, с которым не хотелось бы встречаться, проговорил невозмутимо:
— Так надо.
Стены регулировки слышали много скандалов. В батальных сценах участвовали уважаемые люди, сам Труфанов не стеснялся в выражениях.
Разработчики огрызались в меру сил, знаний и нахальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78