Жора постучал себе по голове: звонко, как в пустую посудину:
– Слышал? Сиди и молчи…
И верно: разве пилой перепилишь эти грязные и тонкие, как верёвочки, корни?
И зачем было копать именно под грушей? Никто ведь нам не приказывал. Подземный ход в любом месте может выйти наружу. Я так и сказал Жоре и даже руки отряхнул.
– Подчищай давай… Всё сначала начинать? Здесь уже яма какая. А если…
Жора не кончил. Снизу склона поспешно полз на четвереньках белый, как мел, Серёжа. Рот разинул, с головы и лба песок сыплется…
Шевельнул губами:
– Там… Васю… засыпало!
Сверху завопил Павлуша:
– Обвал!!! Спасите!
Пещеры не было. Был широкий провал, сверху навис тоненький слой дёрна. На дне – куча песка в пояс, торчком стоят глыбы земли. У края кучи вмятина, словно человек лежал, ладони по обе стороны отпечатались.
– Он уже удрал, спрятался, – сказал Жора.
– Это я здесь лежал, с краю… – всхлипнул Серёжа. – Меня только по грудь захватило. А Вася – там… – показал он под обрыв.
Жора опустился на колени, гладит песок, будто умом тронулся. А я слышу: ползёт у меня меж лопаток холодная струйка пота…
И вдруг как бросимся на завал! Руками рвём, под себя гребём, в стороны рассовываем… И ещё, и ещё! А в груди сдавило от страха – не вздохнуть.
– Тише! Стонет, кажется!.. – кричит Жора.
Нет, это Серёжа давится слезами, всхлипывает…
Павлуша тоже трясётся на берегу, прижал кулачки к груди.
Что-то тёмное мелькнуло над нами, тяжело ухнуло в овраг. А-а, тот дядька, что в шляпе… Опёрся на лопату, как спортсмен на шест, и прыгнул…
– Доигрались!.. А я не поверил сначала, опять, думал, глупые шутки… – Рабочий поплевал на руки. – Сколько их там?
– Один! Один Вася! – закричали мы.
– Куда головой, кто помнит?
– Туда! У-у-у… – тянул Серёжа.
– А ты, малый, беги за его мамашей! – махнул рабочий на Павлушу.
Дядька откапывал и быстро, и осторожно. А по обе стороны от него разгребали мы. Бренк! – стукнула лопата о доску. Дядька отбросил инструмент в сторону, осторожно вывернул доску руками… Что-то показалось в ямке пёстрое и опять засыпалось землёй.
– Его рубашка! В клеточку! – закричал я.
Рабочий расставил ноги пошире, чтоб не наступить на Васю, и раз, два, три!.. Разворотил землю по сторонам, сделал ямку там, где должна быть голова… Есть!.. Волосы рыжие видны, затылок…
– Хорошо, что не вверх лицом… – Дядя сорвал с себя и отбросил шляпу. Ещё гребок, ещё… Вот и вся голова Васи видна. Выгреб ямку под лицом… Дыши, Вася! Дыши, Рыжик!
А Вася не хотел дышать, не хотел оживать…
– Неживой!..
Серёжа опять всхлипнул, схватил лопату. Длиннющая ручка не слушалась его, моталась в стороны. А мы всё гребли: слева от рабочего – я, справа – Жора. Может, и мешали дядьке: суетились слишком.
Лопата опять у рабочего. Упёрся в целую гору песка – сдвинул с Васиной спины… И ещё раз! Ну-у… Ну-у! Дядька бросил лопату, погрузил обе руки в песок, нащупал туловище Васи. Вынимал его осторожно, потряхивая немного, пошевеливая…
А на берегу уже тётя Клава, Васина мать, и профессорша, и наша бабушка, и ещё какие-то незнакомые женщины, не из нашего, наверно, дома.
– Где он? Пустите меня к этому извергу, я его на куски разорву! – кричала тётя Клава. Лицо у неё было в багровых пятнах.
И тут увидела тётя Клава, что Вася висит на руках у рабочего.
– А-а-а… – начала она садиться, и все тёти подхватили её – поддержать. – О-о-о!!! – застонала, запричитала она на весь микрорайон. – О, сыночек мой! А зачем же ты сюда забрался на свою погибель!..
Она вдруг вырвалась из рук женщин, мелко затопала по скату вниз, растопырив руки, как надломанные крылья.
Вася лежал уже кверху лицом, голова запрокинута назад и немного повёрнута в сторону. Даже через корку песка видно, что лицо у него тёмное, губы синие…
Усатый дядька быстро прочистил ему платочком нос и рот, забросил Васины руки за голову – pa-аз! И назад, на грудь – два-а!.. Ра-аз – два-а…
Лоб рабочего усыпали крупные капли, на щеках тёмно-грязные потёки пота…
Оставил Васины руки, зажал ему нос – и как дохнёт в рот! И ещё, и ещё, и ещё… А потом надавил ладонями на грудь там, где сердце, – и раз, и второй, и третий… Послушал ухом грудь и опять – раз, раз-раз!
– О, сыночек!.. – лезла ему под руки, мешала тётя Клава. Целовала Васю в лоб и щеки, протирала ему передником глаза. Лицо тёти Клавы было обляпано помидорной гущей – наводила перед этим красоту…
– Да подержите её! О, господи!.. – сказал усатый рабочий.
Мы схватились за неё втроём – да разве оттащишь тётю Клаву, если она упирается?
А женщины на берегу суетились, охали, некоторые намеревались скатиться вниз. И тут прыгнул в овраг тот хлопец, что с волосами на щеках. Где он пропадал до сих пор?
– Пустите её… Оп-па!.. – взял он Васину маму под руки, отвёл в сторону. – Всё будет хорошо, товарищ мамаша. «Скорая» сейчас будет, я дозвонился…
Вася уже дышал сам. И глаза было на секунду раскрыл, но ничего не сказал, видимо, не соображал, что с ним.
– Холодно… – вдруг отчётливо произнёс он.
Тётя Клава вырвалась из рук того чёрного парня с бачками. Упала перед Васей на колени, сняла с себя зелёный джемпер, закутала сына.
– Ну, считай, что в сорочке родился… – усатый рабочий сидел на песке возле Васи и тяжело дышал. Со лба у него капали мутные капли. – Думал, концы ему…
И тут толпа на берегу заходила, зашевелилась, отступила, – фыркнула мотором машина, стукнула дверка…
– Сюда, сюда! Здесь он! Быстро вы…
– В этом районе были… По радио нам сказали…
По обрыву сбежала тётя-врач в белом халате и белой шапочке, с чемоданчиком в руке.
– Переломов нет?
Мы пожали плечами. Почему-то никому не хотелось говорить.
– Нет вроде… – Усач поднял Васю и полез с ним наверх.
Мы карабкались следом.
Васю положили на носилки и задвинули в машину через заднюю дверь. И тётя Клава полезла в машину.
– Клава! Клава! – бросилась за «скорой помощью» профессорша, показывая на своё лицо.
Васина мама ничего не успела услышать, так и уехала с помидорной кашицей на щеках.
Люди не расходились – возбуждённо разговаривали, размахивали руками. И столько всякой всячины на нас наговорили, так перемыли косточки – уши горели, слушая их. В одном доме какие-то хулиганы перерезали провода телевизионных антенн… А при чём здесь мы? В другом доме баловались со спичками в подвале и учинили пожар… Ну, а чем мы виноваты? В третьем на первом этаже мячами высадили стёкла… Где только что ни случилось в городе, всё выложили громогласно, чтоб и мы слышали и перевоспитывались, краснели от стыда.
К толпе шёл, устало дыша, Левон Иванович. На плече он держал связку длинных деревянных реек, под мышкой – коротких. Каждая рейка с вырезами на концах. Выструганы, отшлифованы – солнце отражается…
ГАЛКА НА ВЫСОТЕ
Дядя Левон поставил те, что длиннее, торчком на землю, с шумом выдохнул воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43