Затем машшате насурьмила опущенные глаза невесты, и нарциссы в саду полегли от зависти к ним. Машшате почистила жемчужный ряд ее зубов, и жемчужины от ревности помутнели. Когда же она положила румяна на луноподобное лицо невесты, та превзошла цветом лица розу в саду, и само солнце от зависти покрылось испариной. На невесту надели свадебный наряд и украшения, и гурии и пери потеряли весь свой блеск и красоту. Гребень, хоть и произнес своими зубьями-языками много похвал ее косам, смог описать ее красоту лишь на волосок. Сколько зеркало ни смотрело на нее жадным взором, оно смогло дать лишь бледное отражение ее красоты. Когда она садилась, то казалась букетом роз, когда она шла, то казалась ожившим кипарисом. Солнце на небе сходило по ней с ума и готово было вместо драгоценных каменьев осыпать ее звездами с неба, а лужайка от тоски по ней покрылась ранами из цветов и рада была бросить ей под ноги базилики. Свеча от любви к ее ланитам сгорала, словно мотылек, мелодия от страсти к ней начинала прерываться, вино от томления по ней закипало в чашах, а арфа в руках музыканта звенела от восхищения ее голосом.
Когда сияющая невеста неба удалилась в брачную комнату на западе, а на изумрудном небесном престоле взошла светлая луна, в гареме поставили инкрустированный престол с зелеными ножками и усадили на него солнцеподобную красавицу. На нее посыпались охапками розы, пригоршнями — жемчуга и драгоценные каменья. Там было столько цветов, что сама весна позавидовала бы, столько жемчугов и драгоценностей, сколько не бывает дождевых капель в месяце нейсан.
Когда настала пора шаху войти к невесте, посторонних попросили удалиться. От брачной комнаты до тронного зала выстроились в ряд розоликие невольницы в пленительных нарядах. Их благоуханные локоны вились кольцами, словно арканы, их станы были тонки, как мысль, они были величавы, как павы, кокетливы и прихотливы, словно розы на лужайке и словно светильники на пиру.
Шах пришел, словно месяц в свите звезд, словно весна на лужайку, величаво и плавно. Увидев столько красавиц, он расцвел словно роза, поспешил в шахские покои, готовый отдать весь мир, чтобы взглянуть на лицо той сияющей звезды в созвездии красоты.
Когда два драгоценных жемчуга уселись рядом, то казалось, что это два кипариса выросли на одной лужайке, что солнце и луна взошли одновременно. Невольницы окружили плотным кольцом престол, словно звезды луну, и в каждом уголке забила ключом радость, все источало веселие, словно тучи — дождь.
Шах с первого взгляда отдал сердце той чаровнице, тотчас уединился с ней и привлек к себе в объятия этот цветок. То он целовал ее щеки, вызывавшие зависть солнца, то забывал разум под взглядом ее хмельных глаз. То он пил из рубиновых уст напиток жизни, то сжимал в объятиях жасминное тело. И вот ветер желания пришел в волнение, и пламя нетерпения стало разгораться при виде ее гранатовых щек, он захотел снять чары с клада желания и сорвать розу в цветнике вожделения.
Садовница испугалась того, что сорвут розу, которой никогда не касался ветерок, она стала сопротивляться, чтобы иголка не проколола ее шелк, чтобы лепестки жасмина не пострадали от острого клюва соловья. Шах же от сильного желания и страсти не мог терпеть, потерял власть над собой и решил прибегнуть к помощи вина, чтобы открыть врата наслаждения. Он велел кравчию принести вина, надеясь, что пери успокоится и что волшебная птица попадет в его тенета. А та пери, протянула руку к чаше вина и, словно стройный кипарис, отринула от себя стыдливость и прельстилась наслаждением. Она распустила по плечам завитые ароматные локоны и своей прекрасной рукой стала опрокидывать позолоченные чаши. От вина, смешанного с розовой водой, желание шаха вознеслось до самых Плеяд. Шах опьянел, перестал владеть собой, не задумываясь, выхватил из рук розы кубок с вином и опрокинул его одним духом, кокетливая чаровница с помощью этого напитка похитила у него разум, и шах перестал соображать. Тут он приказал солнцеликим красоткам и кумирам войти, начать пляски и песни. Одна танцовщица кружилась, словно мотылек вокруг свечи, вокруг невесты, и от ее искусства солнце на небе остановилось в изумлении, как неподвижная звезда. Другая плясунья стала подпрыгивать, как птица, и трепетать, третья соловьиным пением заставила выпорхнуть из головы шаха птицу разума, четвертая волшебной мелодией похитила его сердце и веру.
Шах так увлекся этими обольстительными невольницами, что забыл о своей цели, прилег отдохнуть на подушку, а бутон его желания так и не распустился на лужайке вожделения.
Когда невеста утра вышла из брачной комнаты ночи и стала опохмеляться из золотой чаши солнца, Азиз с заснувшим счастьем проснулся от утреннего ветерка, но не увидел и луча от своего солнца: ночного пира как не бывало, а сам он лежал в той же гибельной пустыне, покинутый всеми, одинокий и беспомощный. От несправедливости и непостоянства обманчивого небосвода он стал проливать кровавые слезы, так что зрачки его глаз побагровели. В память о вчерашней красавице и пире он посыпал голову прахом, словно справляя траур, и волей-неволей снова пустился в путь, тщетно мечтая, что утекшая вода снова вернется в ручей. В поисках желанного он шел, глазея по сторонам, и не прошел и фарсаха, как оказался в окрестностях Удджайна. При виде родного города он погрузился в бездну изумления, смешанного со скорбью, стал проливать целыми потоками непросверленные жемчужины-слезы.
Придя к себе домой, Азиз роздал нуждающимся все свое имущество, отпустил на волю рабов и невольниц, покинул родных, облачился, словно горлинка, в одеяние дервишей, набросил на плечи, словно Меджнун, шкуру, вошел в ряды безумцев и поселился в безлюдной пустыне, куда не ступала нога человека. До конца дней своих он пил напиток смертельной любви, натирая сердце алмазными опилками и вытянувшись на подстилке скорби. С плачущими глазами и испепеленным сердцем он подружился с дикими зверями и проводил время в их обществе. До самого последнего вздоха он не забывал горечи разлуки с любимой и отдал душу с ее именем на устах.
— Друг мой, — закончил свою речь попугай, — этот бренный и коварный мир в конечном итоге приносит людям только раскаяние и горе, и сам он — юдоль обмана и лжи. Полуразвалившийся погребок мира не что иное, как засада козней, и те, кто выпьет напиток его хитрости и злобы, отведают вместо вина лишь черную грязь. Блажен тот, кто не поддается его соблазнам, кто не обольщается им и не роняет в беспечном сне из рук жемчужины-цели.
Совет мой запомни, воспользуйся мудростью той,
Которой со мной поделился отшельник-старик:
У бренной земли постоянства не стоит искать -
Толпе женихов улыбался изменчивый лик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Когда сияющая невеста неба удалилась в брачную комнату на западе, а на изумрудном небесном престоле взошла светлая луна, в гареме поставили инкрустированный престол с зелеными ножками и усадили на него солнцеподобную красавицу. На нее посыпались охапками розы, пригоршнями — жемчуга и драгоценные каменья. Там было столько цветов, что сама весна позавидовала бы, столько жемчугов и драгоценностей, сколько не бывает дождевых капель в месяце нейсан.
Когда настала пора шаху войти к невесте, посторонних попросили удалиться. От брачной комнаты до тронного зала выстроились в ряд розоликие невольницы в пленительных нарядах. Их благоуханные локоны вились кольцами, словно арканы, их станы были тонки, как мысль, они были величавы, как павы, кокетливы и прихотливы, словно розы на лужайке и словно светильники на пиру.
Шах пришел, словно месяц в свите звезд, словно весна на лужайку, величаво и плавно. Увидев столько красавиц, он расцвел словно роза, поспешил в шахские покои, готовый отдать весь мир, чтобы взглянуть на лицо той сияющей звезды в созвездии красоты.
Когда два драгоценных жемчуга уселись рядом, то казалось, что это два кипариса выросли на одной лужайке, что солнце и луна взошли одновременно. Невольницы окружили плотным кольцом престол, словно звезды луну, и в каждом уголке забила ключом радость, все источало веселие, словно тучи — дождь.
Шах с первого взгляда отдал сердце той чаровнице, тотчас уединился с ней и привлек к себе в объятия этот цветок. То он целовал ее щеки, вызывавшие зависть солнца, то забывал разум под взглядом ее хмельных глаз. То он пил из рубиновых уст напиток жизни, то сжимал в объятиях жасминное тело. И вот ветер желания пришел в волнение, и пламя нетерпения стало разгораться при виде ее гранатовых щек, он захотел снять чары с клада желания и сорвать розу в цветнике вожделения.
Садовница испугалась того, что сорвут розу, которой никогда не касался ветерок, она стала сопротивляться, чтобы иголка не проколола ее шелк, чтобы лепестки жасмина не пострадали от острого клюва соловья. Шах же от сильного желания и страсти не мог терпеть, потерял власть над собой и решил прибегнуть к помощи вина, чтобы открыть врата наслаждения. Он велел кравчию принести вина, надеясь, что пери успокоится и что волшебная птица попадет в его тенета. А та пери, протянула руку к чаше вина и, словно стройный кипарис, отринула от себя стыдливость и прельстилась наслаждением. Она распустила по плечам завитые ароматные локоны и своей прекрасной рукой стала опрокидывать позолоченные чаши. От вина, смешанного с розовой водой, желание шаха вознеслось до самых Плеяд. Шах опьянел, перестал владеть собой, не задумываясь, выхватил из рук розы кубок с вином и опрокинул его одним духом, кокетливая чаровница с помощью этого напитка похитила у него разум, и шах перестал соображать. Тут он приказал солнцеликим красоткам и кумирам войти, начать пляски и песни. Одна танцовщица кружилась, словно мотылек вокруг свечи, вокруг невесты, и от ее искусства солнце на небе остановилось в изумлении, как неподвижная звезда. Другая плясунья стала подпрыгивать, как птица, и трепетать, третья соловьиным пением заставила выпорхнуть из головы шаха птицу разума, четвертая волшебной мелодией похитила его сердце и веру.
Шах так увлекся этими обольстительными невольницами, что забыл о своей цели, прилег отдохнуть на подушку, а бутон его желания так и не распустился на лужайке вожделения.
Когда невеста утра вышла из брачной комнаты ночи и стала опохмеляться из золотой чаши солнца, Азиз с заснувшим счастьем проснулся от утреннего ветерка, но не увидел и луча от своего солнца: ночного пира как не бывало, а сам он лежал в той же гибельной пустыне, покинутый всеми, одинокий и беспомощный. От несправедливости и непостоянства обманчивого небосвода он стал проливать кровавые слезы, так что зрачки его глаз побагровели. В память о вчерашней красавице и пире он посыпал голову прахом, словно справляя траур, и волей-неволей снова пустился в путь, тщетно мечтая, что утекшая вода снова вернется в ручей. В поисках желанного он шел, глазея по сторонам, и не прошел и фарсаха, как оказался в окрестностях Удджайна. При виде родного города он погрузился в бездну изумления, смешанного со скорбью, стал проливать целыми потоками непросверленные жемчужины-слезы.
Придя к себе домой, Азиз роздал нуждающимся все свое имущество, отпустил на волю рабов и невольниц, покинул родных, облачился, словно горлинка, в одеяние дервишей, набросил на плечи, словно Меджнун, шкуру, вошел в ряды безумцев и поселился в безлюдной пустыне, куда не ступала нога человека. До конца дней своих он пил напиток смертельной любви, натирая сердце алмазными опилками и вытянувшись на подстилке скорби. С плачущими глазами и испепеленным сердцем он подружился с дикими зверями и проводил время в их обществе. До самого последнего вздоха он не забывал горечи разлуки с любимой и отдал душу с ее именем на устах.
— Друг мой, — закончил свою речь попугай, — этот бренный и коварный мир в конечном итоге приносит людям только раскаяние и горе, и сам он — юдоль обмана и лжи. Полуразвалившийся погребок мира не что иное, как засада козней, и те, кто выпьет напиток его хитрости и злобы, отведают вместо вина лишь черную грязь. Блажен тот, кто не поддается его соблазнам, кто не обольщается им и не роняет в беспечном сне из рук жемчужины-цели.
Совет мой запомни, воспользуйся мудростью той,
Которой со мной поделился отшельник-старик:
У бренной земли постоянства не стоит искать -
Толпе женихов улыбался изменчивый лик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113