Мое желание выучить испанский язык стало тверже алмаза.
Наконец мексиканка, сопровождая свои слова решительными жестами, выдворила молодежь за дверь. Шум голосов затих в отдалении.
— Вы уж извините меня, — отирая пот со лба, тяжело вздохнула Альда. — Это моя дочь, Адела.
— Симпатичная девушка, — заметила я, проходя в комнату.
Так начался наш первый урок.
На втором уроке мне удалось внимательнее разглядеть Аделу. Чтобы дочь не болтала слишком много по телефону, Альда не позволяла ей поставить в свою комнату параллельный аппарат. Каждые десять минут раздавался телефонный звонок, и Альда с тяжелым вздохом подзывала дочь к аппарату. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы по игриво-капризно-сварливому тону юной красавицы догадаться, что она разговаривала с представителями мужского пола. Видимо, эти поклонники чем-то ее не устраивали, и среди мешанины слов незнакомого языка я выделила два наиболее часто повторяющихся слова: «конье» и «ходер».
Когда девушка, закончив пятый по счету разговор, вышла из комнаты, я спросила Альду о значении этих слов. Преподавательница замялась.
— Вообще-то одно из значений глагола «ходер» — это «беспокоить», — задумчиво сказала она. — Но лучше посмотрите сами эти слова в словаре ненормативной испанской лексики.
С этими словами мексиканка достала с полки увесистый том и протянула его мне.
С урока я уходила, чувствуя себя обогащенной. Я еще не умела говорить по-испански, но уже научилась ругаться.
По мере моего прогресса в испанском языке наши отношения с Альдой становились все более дружескими, хотя в обращении со мной, впрочем, как и со всеми остальными, она неизменно придерживалась официального «вы». После уроков мексиканка приглашала меня попить чаю и, облегчая душу, рассказывала о новых штучках, которыми порадовала ее доченька.
— Представляете, она опять получила двойку по испанскому языку, — тяжело вздыхая, жаловалась мне Альда, размешивая сахар в изящной фарфоровой чашке. — И она опять поссорилась со своим боливийцем.
— С боливийцем или с уругвайцем? — на всякий случай уточнила я.
Подробности любовных приключений юной мексиканки запросто могли дать фору любому сериалу. И я, в глубине души даже немного завидуя столь насыщенной любовными переживаниями жизни, испытывала живой интерес ко всему, что касалось Аделы.
— Не-е-т! — низким протяжным голосом сказала Альда. — С уругвайцем она разругалась еще в прошлом месяце после того, как он устроил кошачий концерт у нас под окнами.
— Кошачий концерт? — с любопытством переспросила я. — Об этом вы мне еще не рассказывали.
— Ну как же? — не поверила Альда. — Неужели я забыла вам рассказать? Так вот, Адела познакомилась на дискотеке с этим эквадорцем…
— С эквадорцем или боливийцем? — снова уточнила я.
— Ну я же говорю — с эквадорцем, значит, с эквадорцем. — В голосе Альды послышались нотки раздражения. Она во всем любила порядок. — Боливиец появился позже. Ирина, не перебивайте, пожалуйста, а то я не стану рассказывать.
— Не буду! — пообещала я.
— Так вот, Адела познакомилась на дискотеке с этим эквадорцем, он вроде здорово танцевал сальсу, и сказала Амбросио, что больше не любит его.
— Амбросио — это уругваец? — догадалась я.
— Да, Амбросио — уругваец, — метнув на меня недовольный взгляд красивых черных глаз, подтвердила мексиканка. — Я же просила вас…
— Все, молчу, молчу, — поклялась я.
— Амбросио — уругваец, — продолжала неторопливо чеканить слова Альда, — Эусебио — эквадорец, а Хервасио — боливиец.
«Амбросио, Эусебио, Хервасио, — как заклинание, повторила я про себя. — Это еще хуже, чем учить таблицу Менделеева. И как только испанцев угораздило изобрести такие имена?»
Мексиканка между тем продолжала свой размеренный рассказ:
— Так вот, после того как Адела сказала Амбросио, что больше не любит его, он пришел ко мне и долго плакал, что больше не хочет жить. Он все плакал и плакал и умолял меня помочь ему, а у меня был ученик, и вообще я была жутко занята. А потом Амбросио сказал, что Адела бросает его из-за имени и спросил меня, вернется ли она к нему, если он сменит имя.
— Из-за имени? А при чем тут его имя? — забыв от любопытства о запрете на вопросы, снова перебила я.
Но Альда, аккуратно откусывающая кусочек от своей любимой конфеты «Рафаэла», была в благодушном настроении и не обратила внимания на мою промашку.
— Все дело в том, что «Амбросио» — слишком длинное имя, — объяснила она, — и Альда сократила его в русской манере.
Мексиканка замолчала, засунув в рот остатки конфеты.
— И как же она стала его называть? — заинтересовалась я.
— Бросик, — проглотив конфету, пояснила Альда.
— Бросик? — хихикнула я. — Но ведь это похоже на…
— Вот именно, — с достоинством кивнула мексиканка. — Это похоже на русский глагол «бросить». Вот Амбросио и решил, что Алела бросила его из-за имени.
— Любопытная логика. Я бы до такого не додумалась. И что ж вы ему посоветовали?
— А что я могла ему посоветовать? — Речь Альды стала более нервной. — У меня был урок, я была страшно занята. Я сказала ему, что Аделе нравится имя Мигель и посоветовала парню не терять надежду, потому что истинная любовь всегда побеждает.
— И что он? — снова вмешалась я, потому что Альда замолчала, задумчиво разглядывая конфеты. Она не хотела толстеть.
— Ушел, слава богу, — принимаясь за следующую «Рафаэлу», пожала плечами мексиканка. — Зато ночью вернулся с дружками и устроил кошачий концерт.
— Как это?
— Этот кретин явился в полночь под балкон Аделы со сворой дружков-индейцев, с гитарой и рупором, который он неизвестно откуда взял. Для начала он долго и нудно кричал в рупор, слава богу, хоть по-испански, о том, что отныне он зовется Мигель и что его любовь к Аделе выше Кордильер и глубже озера Хитуаку.
— Как романтично, — заметила я.
— Куда уж романтичнее, — мрачно усмехнулась Альда. — А потом эта свора безголосых койотов вообразила себя певцами, и они принялись горланить ужасную мексиканскую песню «Гвахалоте», в которой есть слова:
Я хочу оставить свое семя в твоем животе,
Я жду тебя, ты нужна моему телу,
и так далее.
— Интересная постановка вопроса, — задумчиво сказала я. — Занятно, как словесная форма выражения любви отличается в северной и южной культурах. Русский сказал бы: «ты мне нужна», а латиноамериканец говорит: «ты нужна моему телу».
— Ничего интересного, — еще более мрачно закончила Альда. — Адела запустила в него горшком с моим любимым кактусом, хорошо хоть, не убила никого, соседи вызвали милицию, певцы разбежались при ее появлении, а меня на следующий день мучила жуткая головная боль. До сих пор не могу вспоминать об этом без содрогания. Ну и молодежь нынче пошла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Наконец мексиканка, сопровождая свои слова решительными жестами, выдворила молодежь за дверь. Шум голосов затих в отдалении.
— Вы уж извините меня, — отирая пот со лба, тяжело вздохнула Альда. — Это моя дочь, Адела.
— Симпатичная девушка, — заметила я, проходя в комнату.
Так начался наш первый урок.
На втором уроке мне удалось внимательнее разглядеть Аделу. Чтобы дочь не болтала слишком много по телефону, Альда не позволяла ей поставить в свою комнату параллельный аппарат. Каждые десять минут раздавался телефонный звонок, и Альда с тяжелым вздохом подзывала дочь к аппарату. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы по игриво-капризно-сварливому тону юной красавицы догадаться, что она разговаривала с представителями мужского пола. Видимо, эти поклонники чем-то ее не устраивали, и среди мешанины слов незнакомого языка я выделила два наиболее часто повторяющихся слова: «конье» и «ходер».
Когда девушка, закончив пятый по счету разговор, вышла из комнаты, я спросила Альду о значении этих слов. Преподавательница замялась.
— Вообще-то одно из значений глагола «ходер» — это «беспокоить», — задумчиво сказала она. — Но лучше посмотрите сами эти слова в словаре ненормативной испанской лексики.
С этими словами мексиканка достала с полки увесистый том и протянула его мне.
С урока я уходила, чувствуя себя обогащенной. Я еще не умела говорить по-испански, но уже научилась ругаться.
По мере моего прогресса в испанском языке наши отношения с Альдой становились все более дружескими, хотя в обращении со мной, впрочем, как и со всеми остальными, она неизменно придерживалась официального «вы». После уроков мексиканка приглашала меня попить чаю и, облегчая душу, рассказывала о новых штучках, которыми порадовала ее доченька.
— Представляете, она опять получила двойку по испанскому языку, — тяжело вздыхая, жаловалась мне Альда, размешивая сахар в изящной фарфоровой чашке. — И она опять поссорилась со своим боливийцем.
— С боливийцем или с уругвайцем? — на всякий случай уточнила я.
Подробности любовных приключений юной мексиканки запросто могли дать фору любому сериалу. И я, в глубине души даже немного завидуя столь насыщенной любовными переживаниями жизни, испытывала живой интерес ко всему, что касалось Аделы.
— Не-е-т! — низким протяжным голосом сказала Альда. — С уругвайцем она разругалась еще в прошлом месяце после того, как он устроил кошачий концерт у нас под окнами.
— Кошачий концерт? — с любопытством переспросила я. — Об этом вы мне еще не рассказывали.
— Ну как же? — не поверила Альда. — Неужели я забыла вам рассказать? Так вот, Адела познакомилась на дискотеке с этим эквадорцем…
— С эквадорцем или боливийцем? — снова уточнила я.
— Ну я же говорю — с эквадорцем, значит, с эквадорцем. — В голосе Альды послышались нотки раздражения. Она во всем любила порядок. — Боливиец появился позже. Ирина, не перебивайте, пожалуйста, а то я не стану рассказывать.
— Не буду! — пообещала я.
— Так вот, Адела познакомилась на дискотеке с этим эквадорцем, он вроде здорово танцевал сальсу, и сказала Амбросио, что больше не любит его.
— Амбросио — это уругваец? — догадалась я.
— Да, Амбросио — уругваец, — метнув на меня недовольный взгляд красивых черных глаз, подтвердила мексиканка. — Я же просила вас…
— Все, молчу, молчу, — поклялась я.
— Амбросио — уругваец, — продолжала неторопливо чеканить слова Альда, — Эусебио — эквадорец, а Хервасио — боливиец.
«Амбросио, Эусебио, Хервасио, — как заклинание, повторила я про себя. — Это еще хуже, чем учить таблицу Менделеева. И как только испанцев угораздило изобрести такие имена?»
Мексиканка между тем продолжала свой размеренный рассказ:
— Так вот, после того как Адела сказала Амбросио, что больше не любит его, он пришел ко мне и долго плакал, что больше не хочет жить. Он все плакал и плакал и умолял меня помочь ему, а у меня был ученик, и вообще я была жутко занята. А потом Амбросио сказал, что Адела бросает его из-за имени и спросил меня, вернется ли она к нему, если он сменит имя.
— Из-за имени? А при чем тут его имя? — забыв от любопытства о запрете на вопросы, снова перебила я.
Но Альда, аккуратно откусывающая кусочек от своей любимой конфеты «Рафаэла», была в благодушном настроении и не обратила внимания на мою промашку.
— Все дело в том, что «Амбросио» — слишком длинное имя, — объяснила она, — и Альда сократила его в русской манере.
Мексиканка замолчала, засунув в рот остатки конфеты.
— И как же она стала его называть? — заинтересовалась я.
— Бросик, — проглотив конфету, пояснила Альда.
— Бросик? — хихикнула я. — Но ведь это похоже на…
— Вот именно, — с достоинством кивнула мексиканка. — Это похоже на русский глагол «бросить». Вот Амбросио и решил, что Алела бросила его из-за имени.
— Любопытная логика. Я бы до такого не додумалась. И что ж вы ему посоветовали?
— А что я могла ему посоветовать? — Речь Альды стала более нервной. — У меня был урок, я была страшно занята. Я сказала ему, что Аделе нравится имя Мигель и посоветовала парню не терять надежду, потому что истинная любовь всегда побеждает.
— И что он? — снова вмешалась я, потому что Альда замолчала, задумчиво разглядывая конфеты. Она не хотела толстеть.
— Ушел, слава богу, — принимаясь за следующую «Рафаэлу», пожала плечами мексиканка. — Зато ночью вернулся с дружками и устроил кошачий концерт.
— Как это?
— Этот кретин явился в полночь под балкон Аделы со сворой дружков-индейцев, с гитарой и рупором, который он неизвестно откуда взял. Для начала он долго и нудно кричал в рупор, слава богу, хоть по-испански, о том, что отныне он зовется Мигель и что его любовь к Аделе выше Кордильер и глубже озера Хитуаку.
— Как романтично, — заметила я.
— Куда уж романтичнее, — мрачно усмехнулась Альда. — А потом эта свора безголосых койотов вообразила себя певцами, и они принялись горланить ужасную мексиканскую песню «Гвахалоте», в которой есть слова:
Я хочу оставить свое семя в твоем животе,
Я жду тебя, ты нужна моему телу,
и так далее.
— Интересная постановка вопроса, — задумчиво сказала я. — Занятно, как словесная форма выражения любви отличается в северной и южной культурах. Русский сказал бы: «ты мне нужна», а латиноамериканец говорит: «ты нужна моему телу».
— Ничего интересного, — еще более мрачно закончила Альда. — Адела запустила в него горшком с моим любимым кактусом, хорошо хоть, не убила никого, соседи вызвали милицию, певцы разбежались при ее появлении, а меня на следующий день мучила жуткая головная боль. До сих пор не могу вспоминать об этом без содрогания. Ну и молодежь нынче пошла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56