Я в их возрасте никогда не позволяла себе подобных выходок.
— А по-моему, это даже весело, — я попыталась утешить преподавательницу. — Зато вам всегда есть о чем порассказать. Вашу жизнь уж точно скучной не назовешь.
— Вам-то легко говорить, — почему-то обиделась Альда. — Голова по утрам не у вас болит. Вот родили бы себе ребенка и наслаждались счастливой жизнью. Тогда я послушаю, какие веселые истории будете рассказывать вы.
— Нет, в этом деле я пас, — решительно замотала головой я. — Боюсь, у меня не хватило бы здоровья отбояриваться от поклонников моих детишек. Даже когда у моей собаки течка, приходится дубину с собой носить, иначе не отобьешься, а ведь с собаками куда легче.
— Вот и я о том же, — мрачно кивнула мексиканка. — Если бы я могла отваживать ее поклонников дубиной, все было бы гораздо проще.
Видя, что она совсем загрустила, я решила переменить тему разговора.
— А у вас случайно не найдется какого-либо детектива на испанском? — спросила я. — Обожаю детективы, а так я еще и в языке попрактиковалась бы.
— Так вам нравятся детективы? — встрепенулась Альда. — Я тоже от них без ума. Собираю все подряд. Кстати, вы читали Хмелев-скую?
— Нет, даже не слышала о ней, — пожала плечами я. — А кто она такая?
— Польская писательница. Пишет иронические детективы. Очень веселые. У меня все ее книги есть, — пояснила мексиканка. — Хотите почитать?
— Хочу! — беспечно ответила я, не подозревая, что этим заранее обрекаю себя на неприятности…
Первой книгой Хмелевской, которую я прочитала, оказалась «Подозреваются все».
— Отличная книга! — сказала я Альде на следующем уроке. — Наконец хоть что-то, не похожее на «крутые» детективы с пьянками и мордобоем.
— Это еще что! Остальные книги еще лучше, — сказала мексиканка с такой гордостью, словно она сама их написала. — У меня есть все!
Любовь к книгам Хмелевской объединила нас, и даже после того, как я перестала брать уроки, мы регулярно встречались, обмениваясь впечатлениями о ее новых детективах.
К своему удивлению, я обнаружила значительное сходство между слегка взбалмошным и непредсказуемым характером польской писательницы и моим собственным. Думаю, именно этим отчасти объяснялась моя страсть к ее книгам. Всегда приятно узнавать в героине себя, хотя на самом деле различий между нами было значительно больше, чем сходства.
Как и пани Иоанну, с детских лет меня изводило желание написать книгу. Со свойственным мне стремлением немедленно воплотить мечту в жизнь, в десять лет я разразилась длинной остросюжетной приключенческой повестью под названием «Приключения Рогдая и Заяцы». И, хотя приключения героев были вымышленны, эти герои действительно существовали. Рогдай был громадным и на редкость тупым эрделем, живущим у моих соседей по этажу, а Заяцы был весьма потрепанным, но любимым игрушечным зайцем. По вечерам я читала новые главы из этого грандиозного произведения соседям, и они дружно утверждали, что в будущем я стану великим писателем.
Эта идея мне понравилась, но не потому, что мне хотелось славы или бешеных гонораров, хотя в этом я ничего плохого тоже не видела. Главным стимулом к писательской деятельности оказалась моя почти патологическая лень. В то время как другие дети страстно стремились повзрослеть, я, наблюдая за унылым существованием взрослых, пришла к вполне логичному выводу, что меня совершенно не привлекает жизнь, в которой сначала надо вставать в семь утра для того, чтобы идти на работу, затем мотаться по магазинам в поисках продуктов, готовить, стирать, мыть посуду, а вечером вяло ссориться с супругом, жалуясь на безмозглое начальство и происки коллег по работе. И тогда я решила, что карьера писателя — именно то, что нужно прирожденной лентяйке — никаких тебе физических усилий, никаких ранних подъемов и общественного транспорта — сиди себе где-нибудь на даче, созерцая цветочки и ожидая, пока на тебя накатит потный вал вдохновения. А для повседневных забот можно и домработницу нанять.
Впрочем, моя лень давала о себе знать, лишь когда дело касалось неизбежных и неприятных обязанностей — вроде школы, общественной работы, уборки, готовки и тому подобного. Во всем остальном я отличалась избыточной жизненной активностью. Понимая, что хорошо и интересно писать можно только на основе обширного жизненного опыта, искусно разукрашенного и щедро приправленного воображением, я изо всех сил принялась приобретать этот жизненный опыт, в чем и преуспела. Действительно, разве может писать о любви человек, никогда не испытывавший этого чувства? Что знает о поведении в экстремальных ситуациях тот, кто в них не попадал?
Впрочем, оставим экстремальные ситуации. Раз уж речь зашла о Хмелевской, лучше поговорим о любви. В этом вопросе между нами тоже наблюдалось поразительное сходство, по крайней мере во всем, что касалось романтичности натуры. Но если страсть к потрясающему блондину пани Иоанна испытала в более или менее сознательном возрасте, то мне довелось пережить свою первую влюбленность в три года. Предмет моей любви, сногсшибательный блондин по имени Вовка до сих пор как живой возникает перед моими глазами.
Я играла в песочек во дворе дома моей бабушки, как всегда погруженная в мечты. От этого занятия меня отвлек болезненный щелчок по голове. Я подняла глаза и увидела перед собой местного восемнадцатилетнего хулигана, и неожиданно меня поразила мысль, насколько он красив. Эти огромные васильковые глаза, золотые, как колосья пшеницы, волосы, загорелая кожа, потрясающее тело… Я уставилась на Вовку, раскрыв рот от восхищения. Он тоже некоторое время молча смотрел на меня, но, видимо, оттого, что я не плакала и не звала на помощь старших, ему стало скучно. И он развернулся и ушел. Он ушел, а любовь в моем сердце осталась…
Впрочем, в шесть лет новый супермен вытеснил из моего сердца слегка потускневший образ хулигана. Проблема была в том, что я даже не представляла, какого цвета были волосы у предмета моей страсти, более того, я не знала, были ли у него волосы вообще. Я смертельно влюбилась в Фантомаса.
Впрочем, в то время Фантомас был любимым героем всей детворы. Обитатели нашего дома регулярно находили в почтовых ящиках записки типа: «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас». Все кругом играли «в Фантомаса», а я прокручивала в своем воображении потрясающие сцены нашей с ним любви и блестящего развития нашей совместной преступной карьеры. Я была убеждена, что Фантомас стал криминальным элементом лишь из-за того, что взрослые плохо обращались с ним в детстве, и моя любовь помогала ему обрести веру в людей и превратиться в «благородного» преступника типа Робина Гуда, потому что совсем без преступлений и без приключений жизнь с ним была бы чересчур скучной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— А по-моему, это даже весело, — я попыталась утешить преподавательницу. — Зато вам всегда есть о чем порассказать. Вашу жизнь уж точно скучной не назовешь.
— Вам-то легко говорить, — почему-то обиделась Альда. — Голова по утрам не у вас болит. Вот родили бы себе ребенка и наслаждались счастливой жизнью. Тогда я послушаю, какие веселые истории будете рассказывать вы.
— Нет, в этом деле я пас, — решительно замотала головой я. — Боюсь, у меня не хватило бы здоровья отбояриваться от поклонников моих детишек. Даже когда у моей собаки течка, приходится дубину с собой носить, иначе не отобьешься, а ведь с собаками куда легче.
— Вот и я о том же, — мрачно кивнула мексиканка. — Если бы я могла отваживать ее поклонников дубиной, все было бы гораздо проще.
Видя, что она совсем загрустила, я решила переменить тему разговора.
— А у вас случайно не найдется какого-либо детектива на испанском? — спросила я. — Обожаю детективы, а так я еще и в языке попрактиковалась бы.
— Так вам нравятся детективы? — встрепенулась Альда. — Я тоже от них без ума. Собираю все подряд. Кстати, вы читали Хмелев-скую?
— Нет, даже не слышала о ней, — пожала плечами я. — А кто она такая?
— Польская писательница. Пишет иронические детективы. Очень веселые. У меня все ее книги есть, — пояснила мексиканка. — Хотите почитать?
— Хочу! — беспечно ответила я, не подозревая, что этим заранее обрекаю себя на неприятности…
Первой книгой Хмелевской, которую я прочитала, оказалась «Подозреваются все».
— Отличная книга! — сказала я Альде на следующем уроке. — Наконец хоть что-то, не похожее на «крутые» детективы с пьянками и мордобоем.
— Это еще что! Остальные книги еще лучше, — сказала мексиканка с такой гордостью, словно она сама их написала. — У меня есть все!
Любовь к книгам Хмелевской объединила нас, и даже после того, как я перестала брать уроки, мы регулярно встречались, обмениваясь впечатлениями о ее новых детективах.
К своему удивлению, я обнаружила значительное сходство между слегка взбалмошным и непредсказуемым характером польской писательницы и моим собственным. Думаю, именно этим отчасти объяснялась моя страсть к ее книгам. Всегда приятно узнавать в героине себя, хотя на самом деле различий между нами было значительно больше, чем сходства.
Как и пани Иоанну, с детских лет меня изводило желание написать книгу. Со свойственным мне стремлением немедленно воплотить мечту в жизнь, в десять лет я разразилась длинной остросюжетной приключенческой повестью под названием «Приключения Рогдая и Заяцы». И, хотя приключения героев были вымышленны, эти герои действительно существовали. Рогдай был громадным и на редкость тупым эрделем, живущим у моих соседей по этажу, а Заяцы был весьма потрепанным, но любимым игрушечным зайцем. По вечерам я читала новые главы из этого грандиозного произведения соседям, и они дружно утверждали, что в будущем я стану великим писателем.
Эта идея мне понравилась, но не потому, что мне хотелось славы или бешеных гонораров, хотя в этом я ничего плохого тоже не видела. Главным стимулом к писательской деятельности оказалась моя почти патологическая лень. В то время как другие дети страстно стремились повзрослеть, я, наблюдая за унылым существованием взрослых, пришла к вполне логичному выводу, что меня совершенно не привлекает жизнь, в которой сначала надо вставать в семь утра для того, чтобы идти на работу, затем мотаться по магазинам в поисках продуктов, готовить, стирать, мыть посуду, а вечером вяло ссориться с супругом, жалуясь на безмозглое начальство и происки коллег по работе. И тогда я решила, что карьера писателя — именно то, что нужно прирожденной лентяйке — никаких тебе физических усилий, никаких ранних подъемов и общественного транспорта — сиди себе где-нибудь на даче, созерцая цветочки и ожидая, пока на тебя накатит потный вал вдохновения. А для повседневных забот можно и домработницу нанять.
Впрочем, моя лень давала о себе знать, лишь когда дело касалось неизбежных и неприятных обязанностей — вроде школы, общественной работы, уборки, готовки и тому подобного. Во всем остальном я отличалась избыточной жизненной активностью. Понимая, что хорошо и интересно писать можно только на основе обширного жизненного опыта, искусно разукрашенного и щедро приправленного воображением, я изо всех сил принялась приобретать этот жизненный опыт, в чем и преуспела. Действительно, разве может писать о любви человек, никогда не испытывавший этого чувства? Что знает о поведении в экстремальных ситуациях тот, кто в них не попадал?
Впрочем, оставим экстремальные ситуации. Раз уж речь зашла о Хмелевской, лучше поговорим о любви. В этом вопросе между нами тоже наблюдалось поразительное сходство, по крайней мере во всем, что касалось романтичности натуры. Но если страсть к потрясающему блондину пани Иоанна испытала в более или менее сознательном возрасте, то мне довелось пережить свою первую влюбленность в три года. Предмет моей любви, сногсшибательный блондин по имени Вовка до сих пор как живой возникает перед моими глазами.
Я играла в песочек во дворе дома моей бабушки, как всегда погруженная в мечты. От этого занятия меня отвлек болезненный щелчок по голове. Я подняла глаза и увидела перед собой местного восемнадцатилетнего хулигана, и неожиданно меня поразила мысль, насколько он красив. Эти огромные васильковые глаза, золотые, как колосья пшеницы, волосы, загорелая кожа, потрясающее тело… Я уставилась на Вовку, раскрыв рот от восхищения. Он тоже некоторое время молча смотрел на меня, но, видимо, оттого, что я не плакала и не звала на помощь старших, ему стало скучно. И он развернулся и ушел. Он ушел, а любовь в моем сердце осталась…
Впрочем, в шесть лет новый супермен вытеснил из моего сердца слегка потускневший образ хулигана. Проблема была в том, что я даже не представляла, какого цвета были волосы у предмета моей страсти, более того, я не знала, были ли у него волосы вообще. Я смертельно влюбилась в Фантомаса.
Впрочем, в то время Фантомас был любимым героем всей детворы. Обитатели нашего дома регулярно находили в почтовых ящиках записки типа: «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас». Все кругом играли «в Фантомаса», а я прокручивала в своем воображении потрясающие сцены нашей с ним любви и блестящего развития нашей совместной преступной карьеры. Я была убеждена, что Фантомас стал криминальным элементом лишь из-за того, что взрослые плохо обращались с ним в детстве, и моя любовь помогала ему обрести веру в людей и превратиться в «благородного» преступника типа Робина Гуда, потому что совсем без преступлений и без приключений жизнь с ним была бы чересчур скучной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56