Здесь была щель, как раз подходящая по размеру. Убедившись, что тайник вполне подходит, я пропихнула туда коробку, для верности прикрыв небольшой доской.
— Порядок, — прошептала я, отряхивая ладони.
Ефим стоял рядом, придерживая на всякий случай доски, я протянула руку, и он помог мне выбраться. Руки его были горячи, и я не слишком удивилась, когда, выдернув из-за штабеля, словно морковку с грядки, он обнял меня и поцеловал. Я замерла и закрыла глаза, безвольно качнувшись в теплой волне, все звуки разом смолкли, и тело стало невесомым.
— Настя… — тихо выдохнул мне на ухо Ефим, щека у него было горячей и мягкой, я потянулась к ней губами, чувствуя, как мое лицо начинает пылать, а мозги, вероятно, под воздействием повышающейся температуры плавятся.
И тут вдруг в горнице зажегся свет, мы дружно вздрогнули и в секунду оказались на четвереньках. Я услышала покашливание Стаса и быстро сообразила, что, вероятнее всего, он сейчас выйдет на улицу, потому что удобства у бабки во дворе, а то с чего бы ему ходить ночью по дому? И пройдет он прямехонько мимо нас, так что надо срочно менять дислокацию. Я энергично зашипела, объясняя Ефиму, в чем дело, он быстро сообразил и, чмокнув меня в нос, шепнул:
— Приду завтра, коробку заберу… Спасибо.. — . Ты самая храбрая, малышка!
В следующее мгновение он уже был возле забора, а я — возле своего окна. В тот самый миг, когда я перекинула ногу через подоконник, Ефим одним прыжком перемахнул через забор.
* * *
Я проснулась от какого-то постороннего шума, здорово похожего на жужжание мухи. Однако для мухи это было громковато, я села на постели и потерла глаза. Солнце вовсю слепило в окошко, глянув на часы и огорченно вздохнув, я слезла на пол. Бессонная ночь дала о себе знать, все тело ломало, посмотрев на пол возле подоконника, я увидела свои перемазанные глиной джинсы и свитер.
— Стирать придется… — застонала я и, припомнив вдруг все произошедшие ночью события, вздрогнула. — И что ж мне теперь делать?
Меж тем шум, напоминающий жужжание, усилился, в нем появились отчетливо слышащиеся причитания:
«Святые угодники, что делается-то!», и я догадалась, что в нашей горнице с очередной сплетней окопалась старинная Степанидина подружка Киревна, древняя бабулька, неуемная на язык и ноги. Судя по тоскливым завываниям, сегодня в программе была страшилка, рассказывать которые Киревна была большая мастерица.
Она вообще всегда знала все происходящее не только в Горелках, но и в окрестностях, словно внутри у нее был передатчик, настроенный на местную волну.
— Здравствуй, Настасья! — оживилась Киревна, стоило мне только высунуть нос из-за двери.
Дождаться, пока она уйдет, чтобы не попадаться ей на глаза, у меня не хватило терпения, плюнув, я решила, что имею полное право умыться, все-таки пока я еще в этом доме живу. Кивнув в ответ старушке, я направилась к умывальнику, старательно избегая встретиться взглядом с бабкой Степанидой. Впрочем, сама бабка делала то же самое, поэтому особого труда это не составило.
— Слышь, чего говорю-то, Настасья? — продолжала Киревна, с интересом наблюдая за мной. — Не знаешь еще?
Я не знала, поэтому покачала головой, про себя тихо злясь, потому что зубы почистить было нечем. Моя любимая зубная щетка лежала где-то в мокрой глине, в проклятом недостроенном коттедже, рядом с… Тут меня слегка замутило от воспоминаний, но краем уха я неожиданно услышала:
— ..Да, да, у подружки твоей, что учительницей в школе работает! Полдеревни уж там… Все крыльцо как есть в крови, говорят, и упокойники есть…
Когда смысл сказанного дошел до меня, я выпрямилась и вытаращила на бабку глаза.
— Кто?.. — спросила, заикаясь. — Где?
— Где? Да там, возле крыльца…
— Чьего крыльца?!
— Там… Да Кошкины, Лена и Дмитрий… Они-то к сыну уехали, самих дома нет…
Последние слова я услышала уже в сенях. Скатившись с лестницы, я, как была в халате, со всех ног понеслась в сторону дома Кошкиных.
Возле дома стояла огромная толпа. Увидев такое количество народа, я охнула, и ноги вдруг сделались ватными.
— Петр Игнатьевич! — крикнул кто-то. — Вы за Анастасией Игоревной посылали, она здесь!
Толпа разом оглянулась на меня, и я увидела идущего от Иркиной калитки участкового. Фуражка каким-то чудом цеплялась за затылок, лицо его было красным и мокрым, торопливо вытирая платком струящийся пот, он удрученно качал головой.
— Анастасия Игоревна, здравствуй, — он осторожно подцепил меня под локоть и, заглядывая в лицо, спросил:
— Что, нехорошо тебе? Уже разболтали?
После этого мне совсем стало худо, и ноги отказались слушаться, но я несколько раз сглотнула и спросила:
— Что там?
— Да там, Настя… — отозвался Петр Игнатьевич, отводя взгляд. — Сроду такого не видал… Да ты не бледней, не бледней… Подружки твоей там нет. И не знаю, где она. А вот возле крыльца… Послушай, ты, конечно, можешь этого не делать, но тут дело такое… Короче, труд соседи увидели… Пока начальство не нагрянуло, может, глянешь… Не наш он, не местный. Понимаешь, о чем я?
Это я понимала. Возле Иркиного крыльца неизвестный труп, а мне надо на него идти глядеть. А может, это…
Нет, только не он… Господи, ну почему я не уехала в Москву? Сидела бы, смотрела телевизор… Не могу я видеть трупы… Я не хочу… Обреченно подняв глаза на участкового, я кивнула. Он сразу оживился, махнул рукой, и любопытствующие, с завидным упорством пытающиеся заглянуть за калитку, отпрянули. От калитки Иркино крыльцо никак нельзя было увидеть, это обстоятельство здорово раздражало и огорчало местное население.
— За Надеждой пошли, — проинформировал по дороге Петр Игнатьевич, очевидно, полагая, что это должно меня ободрить, — думаю, сейчас уж здесь будет.
В этот момент мы добрались до крыльца, возле самых ступенек я увидела что-то прикрытое белой простыней.
Я затряслась помимо воли, очень стараясь взять себя в руки, и тут поймала себя на мысли, что действительно страшно хочу, чтобы рядом была Надька.
— А Ира где? — пролепетала я севшим вдруг голосом и неожиданно поняла, что абсолютно не желаю видеть то, что находится под этой белоснежной простыней.
— Не знаю… Нету… Готова? — глянул мне в лицо Петр Игнатьевич.
Готова я, конечно, не была, но кивнула, одновременно в душе ругая себя последними словами за слабость.
Тут участковый отогнул край простыни, и я, подавившись собственным взвизгом, уставилась в широко раскрытые глаза бледного усатого мужика. Рот его был как-то неестественно криво раскрыт, словно он пытался скорчить дурную рожу, за синюшной нижней губой виднелись мелкие ровные зубы. В глазах у меня поплыло.
Такую физиономию я не пожелала бы увидеть злейшему врагу, однако, несмотря на сильнейшее желание грохнуться в обморок, где-то под самой черепной коробкой слабенько екнуло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Порядок, — прошептала я, отряхивая ладони.
Ефим стоял рядом, придерживая на всякий случай доски, я протянула руку, и он помог мне выбраться. Руки его были горячи, и я не слишком удивилась, когда, выдернув из-за штабеля, словно морковку с грядки, он обнял меня и поцеловал. Я замерла и закрыла глаза, безвольно качнувшись в теплой волне, все звуки разом смолкли, и тело стало невесомым.
— Настя… — тихо выдохнул мне на ухо Ефим, щека у него было горячей и мягкой, я потянулась к ней губами, чувствуя, как мое лицо начинает пылать, а мозги, вероятно, под воздействием повышающейся температуры плавятся.
И тут вдруг в горнице зажегся свет, мы дружно вздрогнули и в секунду оказались на четвереньках. Я услышала покашливание Стаса и быстро сообразила, что, вероятнее всего, он сейчас выйдет на улицу, потому что удобства у бабки во дворе, а то с чего бы ему ходить ночью по дому? И пройдет он прямехонько мимо нас, так что надо срочно менять дислокацию. Я энергично зашипела, объясняя Ефиму, в чем дело, он быстро сообразил и, чмокнув меня в нос, шепнул:
— Приду завтра, коробку заберу… Спасибо.. — . Ты самая храбрая, малышка!
В следующее мгновение он уже был возле забора, а я — возле своего окна. В тот самый миг, когда я перекинула ногу через подоконник, Ефим одним прыжком перемахнул через забор.
* * *
Я проснулась от какого-то постороннего шума, здорово похожего на жужжание мухи. Однако для мухи это было громковато, я села на постели и потерла глаза. Солнце вовсю слепило в окошко, глянув на часы и огорченно вздохнув, я слезла на пол. Бессонная ночь дала о себе знать, все тело ломало, посмотрев на пол возле подоконника, я увидела свои перемазанные глиной джинсы и свитер.
— Стирать придется… — застонала я и, припомнив вдруг все произошедшие ночью события, вздрогнула. — И что ж мне теперь делать?
Меж тем шум, напоминающий жужжание, усилился, в нем появились отчетливо слышащиеся причитания:
«Святые угодники, что делается-то!», и я догадалась, что в нашей горнице с очередной сплетней окопалась старинная Степанидина подружка Киревна, древняя бабулька, неуемная на язык и ноги. Судя по тоскливым завываниям, сегодня в программе была страшилка, рассказывать которые Киревна была большая мастерица.
Она вообще всегда знала все происходящее не только в Горелках, но и в окрестностях, словно внутри у нее был передатчик, настроенный на местную волну.
— Здравствуй, Настасья! — оживилась Киревна, стоило мне только высунуть нос из-за двери.
Дождаться, пока она уйдет, чтобы не попадаться ей на глаза, у меня не хватило терпения, плюнув, я решила, что имею полное право умыться, все-таки пока я еще в этом доме живу. Кивнув в ответ старушке, я направилась к умывальнику, старательно избегая встретиться взглядом с бабкой Степанидой. Впрочем, сама бабка делала то же самое, поэтому особого труда это не составило.
— Слышь, чего говорю-то, Настасья? — продолжала Киревна, с интересом наблюдая за мной. — Не знаешь еще?
Я не знала, поэтому покачала головой, про себя тихо злясь, потому что зубы почистить было нечем. Моя любимая зубная щетка лежала где-то в мокрой глине, в проклятом недостроенном коттедже, рядом с… Тут меня слегка замутило от воспоминаний, но краем уха я неожиданно услышала:
— ..Да, да, у подружки твоей, что учительницей в школе работает! Полдеревни уж там… Все крыльцо как есть в крови, говорят, и упокойники есть…
Когда смысл сказанного дошел до меня, я выпрямилась и вытаращила на бабку глаза.
— Кто?.. — спросила, заикаясь. — Где?
— Где? Да там, возле крыльца…
— Чьего крыльца?!
— Там… Да Кошкины, Лена и Дмитрий… Они-то к сыну уехали, самих дома нет…
Последние слова я услышала уже в сенях. Скатившись с лестницы, я, как была в халате, со всех ног понеслась в сторону дома Кошкиных.
Возле дома стояла огромная толпа. Увидев такое количество народа, я охнула, и ноги вдруг сделались ватными.
— Петр Игнатьевич! — крикнул кто-то. — Вы за Анастасией Игоревной посылали, она здесь!
Толпа разом оглянулась на меня, и я увидела идущего от Иркиной калитки участкового. Фуражка каким-то чудом цеплялась за затылок, лицо его было красным и мокрым, торопливо вытирая платком струящийся пот, он удрученно качал головой.
— Анастасия Игоревна, здравствуй, — он осторожно подцепил меня под локоть и, заглядывая в лицо, спросил:
— Что, нехорошо тебе? Уже разболтали?
После этого мне совсем стало худо, и ноги отказались слушаться, но я несколько раз сглотнула и спросила:
— Что там?
— Да там, Настя… — отозвался Петр Игнатьевич, отводя взгляд. — Сроду такого не видал… Да ты не бледней, не бледней… Подружки твоей там нет. И не знаю, где она. А вот возле крыльца… Послушай, ты, конечно, можешь этого не делать, но тут дело такое… Короче, труд соседи увидели… Пока начальство не нагрянуло, может, глянешь… Не наш он, не местный. Понимаешь, о чем я?
Это я понимала. Возле Иркиного крыльца неизвестный труп, а мне надо на него идти глядеть. А может, это…
Нет, только не он… Господи, ну почему я не уехала в Москву? Сидела бы, смотрела телевизор… Не могу я видеть трупы… Я не хочу… Обреченно подняв глаза на участкового, я кивнула. Он сразу оживился, махнул рукой, и любопытствующие, с завидным упорством пытающиеся заглянуть за калитку, отпрянули. От калитки Иркино крыльцо никак нельзя было увидеть, это обстоятельство здорово раздражало и огорчало местное население.
— За Надеждой пошли, — проинформировал по дороге Петр Игнатьевич, очевидно, полагая, что это должно меня ободрить, — думаю, сейчас уж здесь будет.
В этот момент мы добрались до крыльца, возле самых ступенек я увидела что-то прикрытое белой простыней.
Я затряслась помимо воли, очень стараясь взять себя в руки, и тут поймала себя на мысли, что действительно страшно хочу, чтобы рядом была Надька.
— А Ира где? — пролепетала я севшим вдруг голосом и неожиданно поняла, что абсолютно не желаю видеть то, что находится под этой белоснежной простыней.
— Не знаю… Нету… Готова? — глянул мне в лицо Петр Игнатьевич.
Готова я, конечно, не была, но кивнула, одновременно в душе ругая себя последними словами за слабость.
Тут участковый отогнул край простыни, и я, подавившись собственным взвизгом, уставилась в широко раскрытые глаза бледного усатого мужика. Рот его был как-то неестественно криво раскрыт, словно он пытался скорчить дурную рожу, за синюшной нижней губой виднелись мелкие ровные зубы. В глазах у меня поплыло.
Такую физиономию я не пожелала бы увидеть злейшему врагу, однако, несмотря на сильнейшее желание грохнуться в обморок, где-то под самой черепной коробкой слабенько екнуло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91