Только кажется мне, что, кто он, им и без меня хорошо известно. Допытывались, почему он у Ирки на крыльце оказался. Это и я сама хотела бы знать.
Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?
— Про Ирку нет… В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты ж Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого не дергая. Только вот зачем?
Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером зайти хотела. Она сказала, что узнала кое-что интересное…
— А что?
— Так откуда ж мне знать? У меня тогда голова разрывалась, света белого не видела… До расспросов ли мне было? А она говорит, зайди вечером… И на Юру этого косит… Но она такая радостная была… Ну ты понимаешь… На коленках у него сидела.
Надька усмехнулась:
— Я ее радость тоже заметила… Трудно было не заметить. Она на этого Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла, гляжу — батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие…
Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах, насколько я успела узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка наделает глупостей. Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.
— Как ты считаешь, — прервала мои размышления Надежда, — не могло быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а этот Юра — приревновал или еще чего?..
— Мне это тоже в голову приходило, — созналась я, — только объясни мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка живет? Скорее можно предположить, что он тебя бы разыскивал… Слушай, может, Ирка дома? Я имею в виду в городской квартире?
— Действительно, — оживилась Надежда, — я об этом не подумала… Надо следователю сказать… Пойдем!
— Подожди, — ухватила я ее за руку, — я тебе еще не все рассказала…
Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала лишь о Ефиме. Я дала ему слово о камнях не говорить никому, как бы мне ни хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не могла. Когда я закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.
Губы тряслись, и сама она сделалась белая, словно полотно.
— И кто это был?
— Не знаю… Темно же было…
— А это не…
— Не Ефим, не Юра, не Коля. Говорю, не знаю…
— А ты… — робко поинтересовалась Надька, — ничего не перепутала?
Почему, интересно, все считают, что я страдаю галлюцинациями? Я, конечно, не спорю, темно было. Очень даже темно, ну и что? Я же не сумасшедшая, чтобы не понять, что мужики что-то зарывают. Зачем нормальным людям идти копать на чужой участок? У них свой собственный — обходить замучаешься. Так.., на чужом копают, если не хотят копать на своем… Мудро, ничего не скажешь…
— Стаська, — вдруг толкнула меня под руку Надька, — оглохла, что ли? Что делать, спрашиваю, будешь? Может, следователю расскажешь?
Любовь к милиции развита у Надежды безмерно. Она всегда утверждала, что это оттого, что ее прадедушка по маминой линии при последнем царе служил в Петербурге жандармом, оставаясь при этом порядочным человеком и отличным семьянином. Однако, по моему разумению, просто Надежда при всей своей внешней суровости отчаянная трусиха.
— Не рви душу, — вздохнула я, — не знаю, что делать…
Как думаешь, что я скажу, когда меня спросят, как я там ночью оказалась?
Надька задумалась.
— Вот что. Давай вернемся домой и сходим туда. А потом, если что, скажем участковому…
— А если он спросит, почему сразу не рассказала?
— Скажешь, в шоке была. Ты была?
— Была…
— Вот и ладно!
Мы вышли в коридор, где сразу наткнулись на следователя. Он томился возле окна, увидев нас, оживился и сказал:
— Нам надо уточнить еще кое-какие детали… — и расплылся, как блин на масленицу.
* * *
Солнце уже сползало в закат, когда старый синий «жигуленок» подкатил к Горелкам, и Петр Игнатьевич поинтересовался:
— Девчата, где вас высадить-то?
— Здесь, — дружно ответили мы с Надеждой, — немного прогуляемся…
Сидеть уже не было никакого терпения, болел позвоночник, а желудок выбился из сил подавать сигналы о своей близкой кончине. Участковый притормозил, кряхтя, мы вылезли наружу, поблагодарив его за то, что привез обратно. Утром нас увозили отсюда с большим энтузиазмом и желанием, когда наконец отпустили, оказалось, что доблестная милиция вся, как один, занята срочными и неотложными делами.
— Вы б заглянули ко мне домой на пару минут, а? — высунулся в окно Петр Игнатьевич и заискивающе улыбнулся. — Потолкуем чуток, а то ведь все недосуг было…
Ему-то, может быть, и недосуг было, а я наговорила на месяц вперед. Но не уважить участкового было нельзя, надо отдать ему должное — в отделении он всячески старался ускорить процесс и избавить нас от лишней суеты.
— Петр Игнатьевич, — жалостливо затянула Надька, — кушать хочется, сил нет…
— Да я вас, девчата, накормлю…
— Что вы, Петр Игнатьевич, — встряла я, опасаясь, что Надежда согласится, — не надо. Мы сейчас быстренько перекусим и к вам зайдем. Мне хоть переодеться, я ж весь день в халате…
Участковый бодро кивнул и уехал. Мы с Надькой переглянулись и дружно вздохнули.
— Витька меня убьет, — ныла Надька, обреченно шлепая по укатанной грунтовке, — ты его знаешь…
Витьку я знала. Он был старшим Надькиным братом, причем старшим настолько, что это позволяло ему обращаться с сестрой как с дочерью. У Витьки были две собственные дочки, старшая всего на три года младше Надежды, поэтому никакого различия между ними он не делал. Именно в доме брата проводила все лето Надежда, тогда в семействе Зусек образовывалось, включая Витькину жену Свету, сразу четыре представительницы прекрасного пола, доводившие иной раз мужика до нервного припадка. Поэтому в обращении со слабой половиной человечества Виктор был неизменно суров, и, конечно, такое происшествие, как сегодняшнее, просто так он сестренке не спустит.
— Ладно тебе ныть, — оборвала я подругу, — не у одной тебя проблемы. Я с бабкой и Стасом вдрызг переругалась. Даже к Ирке думала перебраться, пока ее дядька с тетей Леной не вернутся. А видишь, что вышло…
Надька сразу предложила поесть у нее, мотивируя это тем, что дома меня вряд ли дожидаются с ужином. Я же была склонна думать, что Надежда рассчитывает на то, что в моем присутствии Витька не станет слишком уж сильно ругаться. Но предложение приняла с удовольствием. Так, болтая, мы добрались до улицы 50-летия Октября. Решив покончить со всеми сомнениями разом, мы мужественно плюнули на усталость и голод и стояли теперь возле зеленого забора дома номер семнадцать.
Днем улица выглядела, конечно, совершенно иначе, мне пришлось немного поднапрячься, чтобы вспомнить, как все было.
— Сюда, — махнула я рукой и, испытывая некоторую неприятную дрожь в коленках, направилась к нужному коттеджу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?
— Про Ирку нет… В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты ж Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого не дергая. Только вот зачем?
Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером зайти хотела. Она сказала, что узнала кое-что интересное…
— А что?
— Так откуда ж мне знать? У меня тогда голова разрывалась, света белого не видела… До расспросов ли мне было? А она говорит, зайди вечером… И на Юру этого косит… Но она такая радостная была… Ну ты понимаешь… На коленках у него сидела.
Надька усмехнулась:
— Я ее радость тоже заметила… Трудно было не заметить. Она на этого Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла, гляжу — батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие…
Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах, насколько я успела узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка наделает глупостей. Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.
— Как ты считаешь, — прервала мои размышления Надежда, — не могло быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а этот Юра — приревновал или еще чего?..
— Мне это тоже в голову приходило, — созналась я, — только объясни мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка живет? Скорее можно предположить, что он тебя бы разыскивал… Слушай, может, Ирка дома? Я имею в виду в городской квартире?
— Действительно, — оживилась Надежда, — я об этом не подумала… Надо следователю сказать… Пойдем!
— Подожди, — ухватила я ее за руку, — я тебе еще не все рассказала…
Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала лишь о Ефиме. Я дала ему слово о камнях не говорить никому, как бы мне ни хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не могла. Когда я закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.
Губы тряслись, и сама она сделалась белая, словно полотно.
— И кто это был?
— Не знаю… Темно же было…
— А это не…
— Не Ефим, не Юра, не Коля. Говорю, не знаю…
— А ты… — робко поинтересовалась Надька, — ничего не перепутала?
Почему, интересно, все считают, что я страдаю галлюцинациями? Я, конечно, не спорю, темно было. Очень даже темно, ну и что? Я же не сумасшедшая, чтобы не понять, что мужики что-то зарывают. Зачем нормальным людям идти копать на чужой участок? У них свой собственный — обходить замучаешься. Так.., на чужом копают, если не хотят копать на своем… Мудро, ничего не скажешь…
— Стаська, — вдруг толкнула меня под руку Надька, — оглохла, что ли? Что делать, спрашиваю, будешь? Может, следователю расскажешь?
Любовь к милиции развита у Надежды безмерно. Она всегда утверждала, что это оттого, что ее прадедушка по маминой линии при последнем царе служил в Петербурге жандармом, оставаясь при этом порядочным человеком и отличным семьянином. Однако, по моему разумению, просто Надежда при всей своей внешней суровости отчаянная трусиха.
— Не рви душу, — вздохнула я, — не знаю, что делать…
Как думаешь, что я скажу, когда меня спросят, как я там ночью оказалась?
Надька задумалась.
— Вот что. Давай вернемся домой и сходим туда. А потом, если что, скажем участковому…
— А если он спросит, почему сразу не рассказала?
— Скажешь, в шоке была. Ты была?
— Была…
— Вот и ладно!
Мы вышли в коридор, где сразу наткнулись на следователя. Он томился возле окна, увидев нас, оживился и сказал:
— Нам надо уточнить еще кое-какие детали… — и расплылся, как блин на масленицу.
* * *
Солнце уже сползало в закат, когда старый синий «жигуленок» подкатил к Горелкам, и Петр Игнатьевич поинтересовался:
— Девчата, где вас высадить-то?
— Здесь, — дружно ответили мы с Надеждой, — немного прогуляемся…
Сидеть уже не было никакого терпения, болел позвоночник, а желудок выбился из сил подавать сигналы о своей близкой кончине. Участковый притормозил, кряхтя, мы вылезли наружу, поблагодарив его за то, что привез обратно. Утром нас увозили отсюда с большим энтузиазмом и желанием, когда наконец отпустили, оказалось, что доблестная милиция вся, как один, занята срочными и неотложными делами.
— Вы б заглянули ко мне домой на пару минут, а? — высунулся в окно Петр Игнатьевич и заискивающе улыбнулся. — Потолкуем чуток, а то ведь все недосуг было…
Ему-то, может быть, и недосуг было, а я наговорила на месяц вперед. Но не уважить участкового было нельзя, надо отдать ему должное — в отделении он всячески старался ускорить процесс и избавить нас от лишней суеты.
— Петр Игнатьевич, — жалостливо затянула Надька, — кушать хочется, сил нет…
— Да я вас, девчата, накормлю…
— Что вы, Петр Игнатьевич, — встряла я, опасаясь, что Надежда согласится, — не надо. Мы сейчас быстренько перекусим и к вам зайдем. Мне хоть переодеться, я ж весь день в халате…
Участковый бодро кивнул и уехал. Мы с Надькой переглянулись и дружно вздохнули.
— Витька меня убьет, — ныла Надька, обреченно шлепая по укатанной грунтовке, — ты его знаешь…
Витьку я знала. Он был старшим Надькиным братом, причем старшим настолько, что это позволяло ему обращаться с сестрой как с дочерью. У Витьки были две собственные дочки, старшая всего на три года младше Надежды, поэтому никакого различия между ними он не делал. Именно в доме брата проводила все лето Надежда, тогда в семействе Зусек образовывалось, включая Витькину жену Свету, сразу четыре представительницы прекрасного пола, доводившие иной раз мужика до нервного припадка. Поэтому в обращении со слабой половиной человечества Виктор был неизменно суров, и, конечно, такое происшествие, как сегодняшнее, просто так он сестренке не спустит.
— Ладно тебе ныть, — оборвала я подругу, — не у одной тебя проблемы. Я с бабкой и Стасом вдрызг переругалась. Даже к Ирке думала перебраться, пока ее дядька с тетей Леной не вернутся. А видишь, что вышло…
Надька сразу предложила поесть у нее, мотивируя это тем, что дома меня вряд ли дожидаются с ужином. Я же была склонна думать, что Надежда рассчитывает на то, что в моем присутствии Витька не станет слишком уж сильно ругаться. Но предложение приняла с удовольствием. Так, болтая, мы добрались до улицы 50-летия Октября. Решив покончить со всеми сомнениями разом, мы мужественно плюнули на усталость и голод и стояли теперь возле зеленого забора дома номер семнадцать.
Днем улица выглядела, конечно, совершенно иначе, мне пришлось немного поднапрячься, чтобы вспомнить, как все было.
— Сюда, — махнула я рукой и, испытывая некоторую неприятную дрожь в коленках, направилась к нужному коттеджу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91