Лицо женщины оставалось спокойным, только, пожалуй, на этот раз было более бледным. Согласно обычаю, не мешая говорить хану, она разливала в чаши кумыс, и красивый юноша в чапане, подпоясанном тонким, отделанным серебром ремешком, неслышно ступая по устилающему землю ковру, разносил их гостям.
Все случилось так, как и говорил раб: Садат-бегим зачерпнула для Едиге кумыс из другого — золотого — сосуда. Руки ее вздрагивали от внутреннего волнения, и, может быть, поэтому наптиок перелился через край чаши.
— О-о-о! — негромко сказала женщина. — Видно, Едиге мучит жажда… — И, обращаясь к юноше, приказала:— пусть эта полная до краев чаша утолит жажду батыра.
Лицо Едиге сделалось серым. Не отрывая горящего взгляда от Садат-бегим, он принял от юноши чашу. Затем медленно, словно нехотя вытащил из ножен узкий клинок и полоснул им по напитку крест-накрест. Помешав кумыс лезвием, он презрительно выплеснул его к порогу юрты.
Бросив чашу к ногам, Едиге неторопливо поднялся и, не поклонившись, вышел на улицу. Следом за ним выскочили Темир-Кутлук и Кунчек-оглан.
Никто не успел ни вымолвить слово, ни попытаться остановить их. Лицо Тохтамыша залила смертельная бледность. И прежде чем сидящие в юрте пришли в себя, за тонкой войлочной стеной послышался дробный топот коней.
Кенжанбай поспешно бросился к выходу. С гортанными криками умчалась в степь погоня, и до той поры, пока не вернулся, не переступил порог юрты Кенжанбай, в ней царила недобрая, зловещая тишина.
Прижимая к груди камчу, Кенжанбай опустился перед Тохтамышем на одно колено, низко склонил голову:
— Великий хан, мы хотели поймать дерзкого Едиге, чтобы он сполна мог ответить за нанесенное всем оскорбление… — Батыр еще ниже нагнул голову.-Но кто-то надрезал подпруги у наших седел…
Глаза Тохтамыша превратились в узкие щелки.
— Догнать!.. — хрипло сказал он. — Все равно догнать!.. У ног моих должен лежать или сам Едиге, или его голова!..
Слабый дребезжащий голос Сыпыра-жирау перебил хана:
— Остановитесь! Великий хан, или ты не знаешь кто такой Едиге? Он потомок святого Баба Туктышаш Азиза… В пятнадцать лет народ назвал его своим бием и доверил ему вершить справедливость… Разве нет твоей вины в поступке Едиге?
Тохтамыш резко повернулся к сказителю:
— В чем моя вина?
Сыпыра-жирау не испугался грозного взгляда хана:
— Породистая лошадь не пьет мутную воду. Загляни на дно чаши, из которой угощали в твоей юрте батыра. Как бы поступил ты, если бы… Недоброе дело свершилось. Поступок Едиге дерзок. Выплеснув кумыс к порогу, он тем самым сказал, что наступит день и он придет, чтобы разрушить твой очаг. Пусть не осуществится это, но когда врагом становится вчерашний друг, проливается много крови. Теперь у него нет другого выхода, как уйти к Хромому Тимуру, потому что обида уже высекла из него искру мести. Я хочу спросить, великий хан, какая тебе от этого польза? — Сыпыра-жирау надолго замолчал, словно собираясь с силами, чтобы продолжить свою речь. Никто не посмел нарушить тишину, сказитель вновь стал говорить, чуть растягивая слова. В голосе его была боль: — И начнется теперь вражда. Трудно станет жить народу. Ты, Великий хан, укрепил покачнувшийся остов Золотой Орды! Неужели снова на ее земли придут междоусобицы?! А это случится, если ты станешь драться с Едиге. Будь мудр хан, не желай себе беды, не позволь батыру стать одним из могучих крыльев у твоего врага — Хромого Тимура. Пусть твои люди пойдут по следу Едиге и уговорят его вернуться назад. Ты должен простить батыра, а сердца ваши должны открыться друг другу.
Тохтамыш долго молчал, потом поднял глаза и посмотрел на собравшихся:
— Пусть будет так. Я уважаю мудрость и прислушиваюсь к ее голосу. О крылатый мой Кенжанбай, родом из Кенегеса, тебе поручаю я важное дело —скачи вслед за Едиге и уговори его вернуться. Я обещаю, что ни один волос не упадет с его головы.
Девять самых знаменитых батыров из самых больших родов ногайлинцев и кипчаков отправились выполнять поручение хана.
Они увидели Едиге и его товарищей уже на другой стороне Итиля.
И тогда Кенжанбай, понимая, что им не догнать батыра, пропел свое знаменитое обращение к Едиге:
— Эй, Едиге, поверни ты назад.
Вновь переплыви Итиль
И вновь склони свою голову
Перед светлой Ордой.
Из дорогой чаши
Утоли ты жажду.
В блесках парчи
С драгоценными пуговицами
Преподнесут тебе в дар
Дорогой халат,
Дорогое оружие дадут тебе,
Иноходца пегого,
Стоящего у золотой коновязи.
Сокола получишь ты в придачу.
Живи, охоться.
Но Едиге уже не мог простить Тохтамыша. И потому ответил коротко:
— Путь мой один, и не сам я его выбрал. Отныне ведет он меня к Хромому Тимуру.
Ни с чем вернулись в Орду прославленные батыры. На следующий день Тохтамыш узнал, что, уходя, Едиге похитил его дочь — красавицу Жанике.
И, понимая, что ничего уже не поправить, не изменить, пуще прежнего возненавидел хан беглого батыра и дал себе клятву навечно остаться его врагом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Чем сильнее гнев охватывал хромого Тимура, тем внешне спокойнее выглядел он. Жизнь научила его простой истине, и он помнил о ней всегда: «Если человеком овладевает гнев, то его ум уподобляется деревянному посоху, который становится час от часу короче, сгорая в пламени злобы».
В такие дни правитель Мавераннахра становился угрюмым и молчаливым. Слово, сорвавшееся с языка, подобно выпущенной стреле, назад не воротишь.
И сегодня Тимур был мрачнее тучи. Казалось бы для этого нет оснований —он совсем недавно вернулся из похода в Северный Иран и Азербайджан, легко одолел всех своих врагов и взял большую добычу. И обратная дорога была нетрудной, потому что все время он думал о предстоящей встрече со своей младшей женой Шолпан-Малик-ака. Именно поэтому, вместо того чтобы направить своего коня в Самарканд, он повернул его в долину реки Яссы, где кочевал аул любимой жены.
Жизнь полна превратностей. Когда заветная цель была совсем близка, вмешался вдруг случай и, подобно смерчу в раскаленной степи, смешал все и расстроил. А началось это четыре года назад, когда Хромой Тимур еще только готовился к походу в Иран.
На совете эмиров Хусаин и Аббас, люди осторожные, сказали Тимуру:
— Поход твой будет долгим. Не случится ли так, что, пока тебя не будет, кочевники Белой и Золотой Орд придут в наши земли? Им нельзя верить. Сможем ли мы без тебя защититься?
Хромой Тимур усмехнулся:
— Да, им нельзя верить… Но я сделаю так, что они не посмеют прийти сюда. Вам не придется выходить навстречу кочевникам со своим поредевшим войском. Земли Мавераннахра защитит вера. Прежде чем отправиться в поход, я прикажу построить над могилой святого ходжи Ахмеда Яссави мавзолей. Он поднимется как раз там, где разделяются наши земли от земель кочевников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Все случилось так, как и говорил раб: Садат-бегим зачерпнула для Едиге кумыс из другого — золотого — сосуда. Руки ее вздрагивали от внутреннего волнения, и, может быть, поэтому наптиок перелился через край чаши.
— О-о-о! — негромко сказала женщина. — Видно, Едиге мучит жажда… — И, обращаясь к юноше, приказала:— пусть эта полная до краев чаша утолит жажду батыра.
Лицо Едиге сделалось серым. Не отрывая горящего взгляда от Садат-бегим, он принял от юноши чашу. Затем медленно, словно нехотя вытащил из ножен узкий клинок и полоснул им по напитку крест-накрест. Помешав кумыс лезвием, он презрительно выплеснул его к порогу юрты.
Бросив чашу к ногам, Едиге неторопливо поднялся и, не поклонившись, вышел на улицу. Следом за ним выскочили Темир-Кутлук и Кунчек-оглан.
Никто не успел ни вымолвить слово, ни попытаться остановить их. Лицо Тохтамыша залила смертельная бледность. И прежде чем сидящие в юрте пришли в себя, за тонкой войлочной стеной послышался дробный топот коней.
Кенжанбай поспешно бросился к выходу. С гортанными криками умчалась в степь погоня, и до той поры, пока не вернулся, не переступил порог юрты Кенжанбай, в ней царила недобрая, зловещая тишина.
Прижимая к груди камчу, Кенжанбай опустился перед Тохтамышем на одно колено, низко склонил голову:
— Великий хан, мы хотели поймать дерзкого Едиге, чтобы он сполна мог ответить за нанесенное всем оскорбление… — Батыр еще ниже нагнул голову.-Но кто-то надрезал подпруги у наших седел…
Глаза Тохтамыша превратились в узкие щелки.
— Догнать!.. — хрипло сказал он. — Все равно догнать!.. У ног моих должен лежать или сам Едиге, или его голова!..
Слабый дребезжащий голос Сыпыра-жирау перебил хана:
— Остановитесь! Великий хан, или ты не знаешь кто такой Едиге? Он потомок святого Баба Туктышаш Азиза… В пятнадцать лет народ назвал его своим бием и доверил ему вершить справедливость… Разве нет твоей вины в поступке Едиге?
Тохтамыш резко повернулся к сказителю:
— В чем моя вина?
Сыпыра-жирау не испугался грозного взгляда хана:
— Породистая лошадь не пьет мутную воду. Загляни на дно чаши, из которой угощали в твоей юрте батыра. Как бы поступил ты, если бы… Недоброе дело свершилось. Поступок Едиге дерзок. Выплеснув кумыс к порогу, он тем самым сказал, что наступит день и он придет, чтобы разрушить твой очаг. Пусть не осуществится это, но когда врагом становится вчерашний друг, проливается много крови. Теперь у него нет другого выхода, как уйти к Хромому Тимуру, потому что обида уже высекла из него искру мести. Я хочу спросить, великий хан, какая тебе от этого польза? — Сыпыра-жирау надолго замолчал, словно собираясь с силами, чтобы продолжить свою речь. Никто не посмел нарушить тишину, сказитель вновь стал говорить, чуть растягивая слова. В голосе его была боль: — И начнется теперь вражда. Трудно станет жить народу. Ты, Великий хан, укрепил покачнувшийся остов Золотой Орды! Неужели снова на ее земли придут междоусобицы?! А это случится, если ты станешь драться с Едиге. Будь мудр хан, не желай себе беды, не позволь батыру стать одним из могучих крыльев у твоего врага — Хромого Тимура. Пусть твои люди пойдут по следу Едиге и уговорят его вернуться назад. Ты должен простить батыра, а сердца ваши должны открыться друг другу.
Тохтамыш долго молчал, потом поднял глаза и посмотрел на собравшихся:
— Пусть будет так. Я уважаю мудрость и прислушиваюсь к ее голосу. О крылатый мой Кенжанбай, родом из Кенегеса, тебе поручаю я важное дело —скачи вслед за Едиге и уговори его вернуться. Я обещаю, что ни один волос не упадет с его головы.
Девять самых знаменитых батыров из самых больших родов ногайлинцев и кипчаков отправились выполнять поручение хана.
Они увидели Едиге и его товарищей уже на другой стороне Итиля.
И тогда Кенжанбай, понимая, что им не догнать батыра, пропел свое знаменитое обращение к Едиге:
— Эй, Едиге, поверни ты назад.
Вновь переплыви Итиль
И вновь склони свою голову
Перед светлой Ордой.
Из дорогой чаши
Утоли ты жажду.
В блесках парчи
С драгоценными пуговицами
Преподнесут тебе в дар
Дорогой халат,
Дорогое оружие дадут тебе,
Иноходца пегого,
Стоящего у золотой коновязи.
Сокола получишь ты в придачу.
Живи, охоться.
Но Едиге уже не мог простить Тохтамыша. И потому ответил коротко:
— Путь мой один, и не сам я его выбрал. Отныне ведет он меня к Хромому Тимуру.
Ни с чем вернулись в Орду прославленные батыры. На следующий день Тохтамыш узнал, что, уходя, Едиге похитил его дочь — красавицу Жанике.
И, понимая, что ничего уже не поправить, не изменить, пуще прежнего возненавидел хан беглого батыра и дал себе клятву навечно остаться его врагом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Чем сильнее гнев охватывал хромого Тимура, тем внешне спокойнее выглядел он. Жизнь научила его простой истине, и он помнил о ней всегда: «Если человеком овладевает гнев, то его ум уподобляется деревянному посоху, который становится час от часу короче, сгорая в пламени злобы».
В такие дни правитель Мавераннахра становился угрюмым и молчаливым. Слово, сорвавшееся с языка, подобно выпущенной стреле, назад не воротишь.
И сегодня Тимур был мрачнее тучи. Казалось бы для этого нет оснований —он совсем недавно вернулся из похода в Северный Иран и Азербайджан, легко одолел всех своих врагов и взял большую добычу. И обратная дорога была нетрудной, потому что все время он думал о предстоящей встрече со своей младшей женой Шолпан-Малик-ака. Именно поэтому, вместо того чтобы направить своего коня в Самарканд, он повернул его в долину реки Яссы, где кочевал аул любимой жены.
Жизнь полна превратностей. Когда заветная цель была совсем близка, вмешался вдруг случай и, подобно смерчу в раскаленной степи, смешал все и расстроил. А началось это четыре года назад, когда Хромой Тимур еще только готовился к походу в Иран.
На совете эмиров Хусаин и Аббас, люди осторожные, сказали Тимуру:
— Поход твой будет долгим. Не случится ли так, что, пока тебя не будет, кочевники Белой и Золотой Орд придут в наши земли? Им нельзя верить. Сможем ли мы без тебя защититься?
Хромой Тимур усмехнулся:
— Да, им нельзя верить… Но я сделаю так, что они не посмеют прийти сюда. Вам не придется выходить навстречу кочевникам со своим поредевшим войском. Земли Мавераннахра защитит вера. Прежде чем отправиться в поход, я прикажу построить над могилой святого ходжи Ахмеда Яссави мавзолей. Он поднимется как раз там, где разделяются наши земли от земель кочевников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64