Пусть останется со мной только битекши Нияз…
Низко кланяясь, все покинули юрту хана.
Тохтамыш поднялся на ноги и стал расхаживать по юрте. Шаги его глушила разостланная на полу мягкая кошма. Наконец он остановился напротив своего советника.
— С чем приехал посол? — спросил он.
— Я не знаю, мой повелитель, но думаю, что Тимур станет предлагать мир.
— Что следует предпринять…
Битекши Нияз и на этот раз уклонился от прямого совета:
— Тебе виднее, мой повелитель… А потом, у тебя есть эмиры… В делах войны они понимают больше меня… Но если приехал Шемсаддин Алмалыки, то все это неспроста… Человек этот известен своим красноречием и умением плести словесные сети… Будь внимательным…
— Хорошо. Ты можешь идти…
Пятясь, низко кланяясь, битекши Нияз вышел из юрты.
Утром в просторную ханскую юрту собрались его эмиры, бии, огланы. Тохтамыш сидел на торе — почетном месте — в окружении Тастемира, Бекболата, Сулеймена Софы, Хасанбека, Алибека и брата Едиге — Исабека.
Посла приняли по всем правилам, полагающимся по этикету. Когда же с этим было покончено и Шемсаддин наконец передал хану письмо Тимура, тот, не задержав его в руках, передал битекши Ниязу.
— Читай, — приказал он.
Письмо было написано буквами уйгурского алфавита, но на джагатайском языке, на котором говорили в это время большинство тюрков, и потому всем сидящим в юрте смысл его был понятен. Тимур предлагал Тохтамышу решить спор миром и высказывал свое уважение хану. В письме не было ни одного непочтительного слова. Как равный равному писал эмир хану.
Битекши Нияз замолчал, и в юрте воцарилась тишина. Тохтамыш посмотрел на посла, и Шемсаддин понял: пора дать полагающиеся в таких случаях пояснения, передать то, что велено было передать на словах.
— Великий хан, огланы, эмиры и бии, вы собственными глазами видели письмо моего повелителя, вы собственными ушами слышали его слова. Эмир Тимур, по праву старшинства, призывает вас к согласию, потому что если кто-то стучится слишком громко и без почтения в чужую дверь, то может ли он быть уверен, что хозяин дома, которому нанесена обида, не станет бить в его дверь ногами. Об этом просит вас помнить мой повелитель, от необдуманного шага оберегает. Прежде чем вы дадите свой ответ, подумайте о том, что даст каждому битва…— Посол обвел всех глазами. Все молчали, выжидая, что скажет еще он. И Шемсаддин заговорил снова, теперь уже глядя только на Тохтамыша: — Мой повелитель, эмир Тимур был уже могучим орлом, когда ты, хан, еще был птенцом. И, когда буря разрушила твое гнездо, ты нашел защиту у него. Ребенок растет, бедняк становится богатым, при поддержке орла ты стал соколом. Ты, хан, можешь обидеться и возразить, что за эти годы у тебя окрепли крылья и выросли когти. Никто не станет с этим спорить. Твои крылья сильны, но крылья моего повелителя за это время стали железными, и их не перерубить даже булатным мечом. У тебя отросли крепкие когти, но когти эмира Тимура подобны острым кинжалам. И если сегодня он посылает тебе письмо с предложением мира, то делает это совсем не от страха, а потому что не хочет потерять себя совсем. Если ты пожелаешь, великий хан, то я расскажу тебе, как больно переживает эмир то, что сегодня ты не с ним. Это все я видел сам, а сказанные им слова слышали мои уши.
Не меняя выражения лица, бесстрастно глядя перед собой, Тохтамыш сказал:
— Говори, мы послушаем тебя…
— Вы, наверное, слышали, что совсем недавно этот мир оставил святой хазрет Мавераннахра, золотой купол исламской веры во всем Туркестане Береке Саид? Так вот, стоя у его могилы, великий воитель вселенной эмир Тимур сказал с глубокой печально: «На всем белом свете было у меня три самых близких человека. Первый из них — Хусаин-эмир — рано оставил этот бренный мир. Второй — имам Береке — только что навеки закрыл глаза. Третий, самый близкий человек, — хан Тохтамыш. Но он поссорился и ушел от меня».
Исабек, как и остальные, внимательно слушавший посла, шевельнулся и, не скрывая усмешки, негромко сказал:
— Если из трех близких к Хромому Тимуру людей двое уже оставили этот мир, то, быть может, хан Тохтамыш как раз и проявил большую мудрость, во-время расставшись с ним…
На губах собравшихся мелькнули улыбки. Всем было понятно, на что намекнул Исабек, и всем было интересно, что ответит на это ловкий Шемсаддин, какой найдет выход.
Но посла трудно было сбить с выбранного им пути. Искусный в интригах и словесных сражениях, он умел выходить победителем из любого спора.
Не меняя голоса, продолжая говорить все так же мягко, примиряюще, Шемсаддин повернулся к Исабеку:
— Уа, Исабек. Зачем великому хану терять дружбу с моим повелителем? В дружбе не отнимают друг у друга жизней. Только вражда приносит несчастья. У эмира Тимура острый, никогда не тупящийся меч…
За мягкими словами посла каждый почувствовал тень скрытой угрозы. А Шемсаддин продолжал:
— Разве тебе не известна легенда о лебедях, достопочтенный Исабек? Если нет, то я расскажу. — И, не дожидаясь согласия, начал: — В очень далекие от нас времена жили два неразлучных лебедя. Но однажды острая стрела злого человека поразила одну из птиц. Долго и безутешно плакал над умирающим другом второй лебедь. И тогда умирающая птица спросила:
«Отчего ты так безутешен? Зачем льешь горькие слезы?»
«Как мне не горевать? Ведь тебя скоро не станет…»
«Не плачь, даже умирая, я чувствую себя счастливой…»
Лебедь удивился:
«Разве смерть может принести радость? Что есть на свете страшнее ее?»
«Ты не прав, — возразила умирающая птица. — Смерть не страшна, если рядом с тобой есть друг, который искренне печалится и чувствует твою боль».
Так рассказывает легенда. И я поверил в нее, когда смотрел на печальное лицо моего повелителя, стоящего над могилой близкого ему человека — имама Береке. Это прекрасно, когда у могилы твоей стоит не враг, а друг.
— Ты рассказал поучительную историю, — сказал Тохтамыш. — Сильный друг — это счастье, сильный враг — беда… Как нам поступить, пусть скажут эмиры Орды, — и хан внимательно посмотрел на лица сидящих в юрте.
Первым заговорил Исабек:
— Ты умный человек, Шемсаддин. Звучным словом и мягким языком ты заставил нас с интересом слушать тебя. Слова — твоя истина, и никто не смеет оспаривать этого. Но сколько ни бросай под ноги цветных шелков, ложь, как и грязь, нельзя скрыть. Если Хромой Тимур действительно так заботится, чтобы между нами был мир, то почему он не прислал тебя раньше? Для чего он всю зиму готовил свое войско к битве? Мы знаем, что тумены эмира готовы выступить в любой час и Тимур лишь ждет, когда к нему подойдут новые полки из Мавераннахра под водительством Омар-шейха. Я знаю твоего повелителя давно и могу сказать только одно — что он никогда не станет нашим другом, и еще знаю, что Хромой Тимур никогда не говорил правды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Низко кланяясь, все покинули юрту хана.
Тохтамыш поднялся на ноги и стал расхаживать по юрте. Шаги его глушила разостланная на полу мягкая кошма. Наконец он остановился напротив своего советника.
— С чем приехал посол? — спросил он.
— Я не знаю, мой повелитель, но думаю, что Тимур станет предлагать мир.
— Что следует предпринять…
Битекши Нияз и на этот раз уклонился от прямого совета:
— Тебе виднее, мой повелитель… А потом, у тебя есть эмиры… В делах войны они понимают больше меня… Но если приехал Шемсаддин Алмалыки, то все это неспроста… Человек этот известен своим красноречием и умением плести словесные сети… Будь внимательным…
— Хорошо. Ты можешь идти…
Пятясь, низко кланяясь, битекши Нияз вышел из юрты.
Утром в просторную ханскую юрту собрались его эмиры, бии, огланы. Тохтамыш сидел на торе — почетном месте — в окружении Тастемира, Бекболата, Сулеймена Софы, Хасанбека, Алибека и брата Едиге — Исабека.
Посла приняли по всем правилам, полагающимся по этикету. Когда же с этим было покончено и Шемсаддин наконец передал хану письмо Тимура, тот, не задержав его в руках, передал битекши Ниязу.
— Читай, — приказал он.
Письмо было написано буквами уйгурского алфавита, но на джагатайском языке, на котором говорили в это время большинство тюрков, и потому всем сидящим в юрте смысл его был понятен. Тимур предлагал Тохтамышу решить спор миром и высказывал свое уважение хану. В письме не было ни одного непочтительного слова. Как равный равному писал эмир хану.
Битекши Нияз замолчал, и в юрте воцарилась тишина. Тохтамыш посмотрел на посла, и Шемсаддин понял: пора дать полагающиеся в таких случаях пояснения, передать то, что велено было передать на словах.
— Великий хан, огланы, эмиры и бии, вы собственными глазами видели письмо моего повелителя, вы собственными ушами слышали его слова. Эмир Тимур, по праву старшинства, призывает вас к согласию, потому что если кто-то стучится слишком громко и без почтения в чужую дверь, то может ли он быть уверен, что хозяин дома, которому нанесена обида, не станет бить в его дверь ногами. Об этом просит вас помнить мой повелитель, от необдуманного шага оберегает. Прежде чем вы дадите свой ответ, подумайте о том, что даст каждому битва…— Посол обвел всех глазами. Все молчали, выжидая, что скажет еще он. И Шемсаддин заговорил снова, теперь уже глядя только на Тохтамыша: — Мой повелитель, эмир Тимур был уже могучим орлом, когда ты, хан, еще был птенцом. И, когда буря разрушила твое гнездо, ты нашел защиту у него. Ребенок растет, бедняк становится богатым, при поддержке орла ты стал соколом. Ты, хан, можешь обидеться и возразить, что за эти годы у тебя окрепли крылья и выросли когти. Никто не станет с этим спорить. Твои крылья сильны, но крылья моего повелителя за это время стали железными, и их не перерубить даже булатным мечом. У тебя отросли крепкие когти, но когти эмира Тимура подобны острым кинжалам. И если сегодня он посылает тебе письмо с предложением мира, то делает это совсем не от страха, а потому что не хочет потерять себя совсем. Если ты пожелаешь, великий хан, то я расскажу тебе, как больно переживает эмир то, что сегодня ты не с ним. Это все я видел сам, а сказанные им слова слышали мои уши.
Не меняя выражения лица, бесстрастно глядя перед собой, Тохтамыш сказал:
— Говори, мы послушаем тебя…
— Вы, наверное, слышали, что совсем недавно этот мир оставил святой хазрет Мавераннахра, золотой купол исламской веры во всем Туркестане Береке Саид? Так вот, стоя у его могилы, великий воитель вселенной эмир Тимур сказал с глубокой печально: «На всем белом свете было у меня три самых близких человека. Первый из них — Хусаин-эмир — рано оставил этот бренный мир. Второй — имам Береке — только что навеки закрыл глаза. Третий, самый близкий человек, — хан Тохтамыш. Но он поссорился и ушел от меня».
Исабек, как и остальные, внимательно слушавший посла, шевельнулся и, не скрывая усмешки, негромко сказал:
— Если из трех близких к Хромому Тимуру людей двое уже оставили этот мир, то, быть может, хан Тохтамыш как раз и проявил большую мудрость, во-время расставшись с ним…
На губах собравшихся мелькнули улыбки. Всем было понятно, на что намекнул Исабек, и всем было интересно, что ответит на это ловкий Шемсаддин, какой найдет выход.
Но посла трудно было сбить с выбранного им пути. Искусный в интригах и словесных сражениях, он умел выходить победителем из любого спора.
Не меняя голоса, продолжая говорить все так же мягко, примиряюще, Шемсаддин повернулся к Исабеку:
— Уа, Исабек. Зачем великому хану терять дружбу с моим повелителем? В дружбе не отнимают друг у друга жизней. Только вражда приносит несчастья. У эмира Тимура острый, никогда не тупящийся меч…
За мягкими словами посла каждый почувствовал тень скрытой угрозы. А Шемсаддин продолжал:
— Разве тебе не известна легенда о лебедях, достопочтенный Исабек? Если нет, то я расскажу. — И, не дожидаясь согласия, начал: — В очень далекие от нас времена жили два неразлучных лебедя. Но однажды острая стрела злого человека поразила одну из птиц. Долго и безутешно плакал над умирающим другом второй лебедь. И тогда умирающая птица спросила:
«Отчего ты так безутешен? Зачем льешь горькие слезы?»
«Как мне не горевать? Ведь тебя скоро не станет…»
«Не плачь, даже умирая, я чувствую себя счастливой…»
Лебедь удивился:
«Разве смерть может принести радость? Что есть на свете страшнее ее?»
«Ты не прав, — возразила умирающая птица. — Смерть не страшна, если рядом с тобой есть друг, который искренне печалится и чувствует твою боль».
Так рассказывает легенда. И я поверил в нее, когда смотрел на печальное лицо моего повелителя, стоящего над могилой близкого ему человека — имама Береке. Это прекрасно, когда у могилы твоей стоит не враг, а друг.
— Ты рассказал поучительную историю, — сказал Тохтамыш. — Сильный друг — это счастье, сильный враг — беда… Как нам поступить, пусть скажут эмиры Орды, — и хан внимательно посмотрел на лица сидящих в юрте.
Первым заговорил Исабек:
— Ты умный человек, Шемсаддин. Звучным словом и мягким языком ты заставил нас с интересом слушать тебя. Слова — твоя истина, и никто не смеет оспаривать этого. Но сколько ни бросай под ноги цветных шелков, ложь, как и грязь, нельзя скрыть. Если Хромой Тимур действительно так заботится, чтобы между нами был мир, то почему он не прислал тебя раньше? Для чего он всю зиму готовил свое войско к битве? Мы знаем, что тумены эмира готовы выступить в любой час и Тимур лишь ждет, когда к нему подойдут новые полки из Мавераннахра под водительством Омар-шейха. Я знаю твоего повелителя давно и могу сказать только одно — что он никогда не станет нашим другом, и еще знаю, что Хромой Тимур никогда не говорил правды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64