Баба-султан, которого ждете вы, уже прибыл.
— Где же он?
Вы должны спросить, где его бренное тело… Оно похоронено в земле, и над ним стоит надгробие, как и полагается над могилой султана. А голова его в этой бочке с медом, чтобы не пропал румянец на его щеках!..
Второй раз прикрыл руками глаза Абдысаттар, услышав о смерти отца.
— Это правда, Латиф-султан? — спросил он брата.
— Правда…
Вы слышали, правоверные, и не говорите потом, что не слышали!.. На кого же еще ваша надежда? Одумайтесь, братья, и запросите пощады у милостивого и святейшего эмира Абдуллаха! Принесите ему со смирением ключи вашего города, и он простит ваши прегрешения!
— А если мы не сделаем так, как советуешь ты, златоуст? — спросили с башни.
— Первым делом на ваших глазах будет зарезан вот этот султан Латиф, приходящийся братом тебе, Абдысаттар, а с ним и султан Тахир, который спит сейчас вместе с крысами-людоедами в зиндане!
А потом? — спокойно спросил Абдысаттар.
Потом мы станем пировать под вашими стенами до тех пор, пока последний из вас не издохнет от голода!
В этот момент звякнули оковы. Латиф-султан оттолкнул лашкаров и тяжело шагнул вперед.
Не слушай их сладких речей, мой брат Абдысаттар, и вы, люди города Саурана! — громко закричал он. — Нас вы все равно не спасете, а себя погубите. Всем известно, что проклятый Абдуллах-хан поклялся не успокоиться до тех пор, пока не смешает вашу кровь в главном городском хаузе и не испьет оттуда!
— Назад, проклятый барс!
Оба лашкара натянули цепи, но не смогли стронуть с места Латиф-султана. Наконец они свалили его и поволокли назад, нахлестывая лошадей.
— Не верьте им! — кричал пленник. — держитесь, и тогда придут к вам на помощь Яссы, Сайрам, Отрар, Архук… Вся степь придет!..
На другое утро также завыли карнаи, и эмир Абдуллах снова вышел из шатра. Он сделал знак рукой, и в тот же миг тяжело ударил «черный дромадер». Но вместо снаряда к осажденным полетел небольшой кожаный мешок. В нем были четыре головы: Баба-султана, Тахир-султана, Латиф-султана и аталыка Джалмухамеда…
* * *
Чтобы страшная начинка снаряда не разлеталась на куски от удара, отрубленные головы обвязали кусками толстой кошмы. А по верху была пришпилена записка, собственноручно написанная эмиром Абдуллах-ханом, предупреждающая, что всех сауранцев от мала до велика ждет такая же участь.
Защитники города похоронили головы казненных, как если бы хоронили их тела, — по всем правилам религии.
На городском майдане они поклялись защищать город до последнего дыхания. Другого пути у них не оставалось.
А в тот день хаким Абдысаттар, потерявший сразу отца и брата, призвал к себе обоих близнецов-батыров.
— Перед львами не скрывают правду, какой бы тяжелой она ни была. Замалчиванием правды подбадривают лишь жалких шакалов, — сказал он им. — Не более двух месяцев сможем оборонять мы Сауран. У нас же начинается голод. Но и у них не все хорошо. Вскоре хлынут дожди — холодные и непрерывные. А у эмира большинство войска из южных вилайетов. Им сейчас уже холодно в наших краях. К тому же по грязи и бездорожью не так-то легко станет им доставлять себе продовольствие. Думаю, что, если продержимся, эмир снимет осаду!
— А если не снимет? — спросил Кияк-батыр.
— Тогда мы все умрем! — коротко ответил султан.
Наступило тяжелое молчание. Кияк-батыр о чем-то упорно думал, глядя в землю. Потом поднял голову:
— У меня есть одна мысль!
— Говори, батыр!
— Юрта падает, если подрубить стойку…
— Ты… хочешь…
— Недавно я чуть не сделал этого.
— Как?
— Моя стрела летит обычно вдвое дальше, чем у других. Но аруак не позволил. Теперь я жалею… Нет, до эмира трудно добраться. Его стерегут, как проход в рай. А вот к одной из главных опор этого войска у меня найдется дело…
— О ком ты говоришь, батыр?
— О Тауекель-багадуре… В битве с кашгарцами у меня на руках умер хан Хакназар. Перед смертью он кое-что сказал мне об этом несчастном.
— Что же, дело твое, батыр. Тауекель-багадур, несмотря на молодость, правая рука Абдуллаха. К тому же за ним идут многие казахи. Их-то я больше всего и опасаюсь, потому что они привыкли к холоду и лишениям. Могут всю зиму простоять под нашими стенами.
— Мы пойдем, султан!
— Бог вам в помощь, храбрые казахские батыры!
В эту же ночь пять человек спустились на аркане со стены в ров и бесшумно поплыли к другому берегу. Они были в простых одеждах и затерялись среди шумного и многоплеменного военного лагеря, раскинувшегося вокруг города Саурана. Однако едва взошло солнце, маленький белый голубь взмыл прямо из окна комнаты жены хакима — Айнар-султан-бике и полетел за стены. Жена хакима приходилась родной сестрой Убайдулле-султану и сводной сестрой самому эмиру Абдуллаху. К обеду Убайдулла уже знал, что пять человек отправились к осаждающим, чтобы убить его самого, сына эмира — Абдумумина, везиря Хасен-ходжу и казахского багадура Тауекеля. В письме содержались приметы джигитов, которые должны совершить это. Вскоре трое были пойманы и тут же повешены. Четвертый, Туяк-батыр, вырвался из рук схвативших его лашкаров, под градом стрел переплыл ров и был поднят на аркане назад на стену. А пятому, Кияк-батыру, повезло больше. Он узнал, что Тауекель-багадур со своей тысячей и дополнительными войсками выступил в сторону Ясс, чтобы привести к повиновению мятежный город. Кияк-батыр отправился следом…
Однажды на рассвете спавшего в шатре полководца разбудил какой-то шум. Два джигита личной охраны ввели и толкнули перед ним на ковер связанного толстыми веревками человека. Однако человек устоял на ногах. Он смотрел в лицо багадуру Тауекелю с несказанным презрением.
— Ого! — сказал багадур, невольно берясь за ятаган. — Кто ты?.. Джигиты говорят, что ты замышлял что-то против меня!
Багадур принялся поигрывать ятаганом, легко перерезая пучки валявшихся в шатре лозинок.
— Я Кияк-батыр!..
— Не слышал что-то такого имени среди батыров. Вот про безродного разбойника Кияка, который непослушен воле наставника веры — эмира Абдуллаха, я кое-что слышал. Помнится, говорили мне, что этот проходимец нападает на ханские обозы, на стада…
Кияк-батыр усмехнулся прямо в лицо багадуру, все так же с презрением глядя на ятаган. Багадур невольно отбросил ятаган в сторону.
— У казахов обычно иначе называют людей, защищающих свое добро от грабителей, — сказал Кияк-батыр. — Не из наших ли сожженных кочевий гнали стада и везли обозы с добром эмирские собаки?!
«Что же, Абдысаттар знал, кого послать за моей головой, — подумал багадур. — Но почему у него такой ненавидящий взгляд? Что лично я сделал плохого этому джигиту?..»
— Как, ты сказал, зовут твоего отца?
— Жаубасар.
— Что же, и паршивый щенок называет себя волкодавом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Где же он?
Вы должны спросить, где его бренное тело… Оно похоронено в земле, и над ним стоит надгробие, как и полагается над могилой султана. А голова его в этой бочке с медом, чтобы не пропал румянец на его щеках!..
Второй раз прикрыл руками глаза Абдысаттар, услышав о смерти отца.
— Это правда, Латиф-султан? — спросил он брата.
— Правда…
Вы слышали, правоверные, и не говорите потом, что не слышали!.. На кого же еще ваша надежда? Одумайтесь, братья, и запросите пощады у милостивого и святейшего эмира Абдуллаха! Принесите ему со смирением ключи вашего города, и он простит ваши прегрешения!
— А если мы не сделаем так, как советуешь ты, златоуст? — спросили с башни.
— Первым делом на ваших глазах будет зарезан вот этот султан Латиф, приходящийся братом тебе, Абдысаттар, а с ним и султан Тахир, который спит сейчас вместе с крысами-людоедами в зиндане!
А потом? — спокойно спросил Абдысаттар.
Потом мы станем пировать под вашими стенами до тех пор, пока последний из вас не издохнет от голода!
В этот момент звякнули оковы. Латиф-султан оттолкнул лашкаров и тяжело шагнул вперед.
Не слушай их сладких речей, мой брат Абдысаттар, и вы, люди города Саурана! — громко закричал он. — Нас вы все равно не спасете, а себя погубите. Всем известно, что проклятый Абдуллах-хан поклялся не успокоиться до тех пор, пока не смешает вашу кровь в главном городском хаузе и не испьет оттуда!
— Назад, проклятый барс!
Оба лашкара натянули цепи, но не смогли стронуть с места Латиф-султана. Наконец они свалили его и поволокли назад, нахлестывая лошадей.
— Не верьте им! — кричал пленник. — держитесь, и тогда придут к вам на помощь Яссы, Сайрам, Отрар, Архук… Вся степь придет!..
На другое утро также завыли карнаи, и эмир Абдуллах снова вышел из шатра. Он сделал знак рукой, и в тот же миг тяжело ударил «черный дромадер». Но вместо снаряда к осажденным полетел небольшой кожаный мешок. В нем были четыре головы: Баба-султана, Тахир-султана, Латиф-султана и аталыка Джалмухамеда…
* * *
Чтобы страшная начинка снаряда не разлеталась на куски от удара, отрубленные головы обвязали кусками толстой кошмы. А по верху была пришпилена записка, собственноручно написанная эмиром Абдуллах-ханом, предупреждающая, что всех сауранцев от мала до велика ждет такая же участь.
Защитники города похоронили головы казненных, как если бы хоронили их тела, — по всем правилам религии.
На городском майдане они поклялись защищать город до последнего дыхания. Другого пути у них не оставалось.
А в тот день хаким Абдысаттар, потерявший сразу отца и брата, призвал к себе обоих близнецов-батыров.
— Перед львами не скрывают правду, какой бы тяжелой она ни была. Замалчиванием правды подбадривают лишь жалких шакалов, — сказал он им. — Не более двух месяцев сможем оборонять мы Сауран. У нас же начинается голод. Но и у них не все хорошо. Вскоре хлынут дожди — холодные и непрерывные. А у эмира большинство войска из южных вилайетов. Им сейчас уже холодно в наших краях. К тому же по грязи и бездорожью не так-то легко станет им доставлять себе продовольствие. Думаю, что, если продержимся, эмир снимет осаду!
— А если не снимет? — спросил Кияк-батыр.
— Тогда мы все умрем! — коротко ответил султан.
Наступило тяжелое молчание. Кияк-батыр о чем-то упорно думал, глядя в землю. Потом поднял голову:
— У меня есть одна мысль!
— Говори, батыр!
— Юрта падает, если подрубить стойку…
— Ты… хочешь…
— Недавно я чуть не сделал этого.
— Как?
— Моя стрела летит обычно вдвое дальше, чем у других. Но аруак не позволил. Теперь я жалею… Нет, до эмира трудно добраться. Его стерегут, как проход в рай. А вот к одной из главных опор этого войска у меня найдется дело…
— О ком ты говоришь, батыр?
— О Тауекель-багадуре… В битве с кашгарцами у меня на руках умер хан Хакназар. Перед смертью он кое-что сказал мне об этом несчастном.
— Что же, дело твое, батыр. Тауекель-багадур, несмотря на молодость, правая рука Абдуллаха. К тому же за ним идут многие казахи. Их-то я больше всего и опасаюсь, потому что они привыкли к холоду и лишениям. Могут всю зиму простоять под нашими стенами.
— Мы пойдем, султан!
— Бог вам в помощь, храбрые казахские батыры!
В эту же ночь пять человек спустились на аркане со стены в ров и бесшумно поплыли к другому берегу. Они были в простых одеждах и затерялись среди шумного и многоплеменного военного лагеря, раскинувшегося вокруг города Саурана. Однако едва взошло солнце, маленький белый голубь взмыл прямо из окна комнаты жены хакима — Айнар-султан-бике и полетел за стены. Жена хакима приходилась родной сестрой Убайдулле-султану и сводной сестрой самому эмиру Абдуллаху. К обеду Убайдулла уже знал, что пять человек отправились к осаждающим, чтобы убить его самого, сына эмира — Абдумумина, везиря Хасен-ходжу и казахского багадура Тауекеля. В письме содержались приметы джигитов, которые должны совершить это. Вскоре трое были пойманы и тут же повешены. Четвертый, Туяк-батыр, вырвался из рук схвативших его лашкаров, под градом стрел переплыл ров и был поднят на аркане назад на стену. А пятому, Кияк-батыру, повезло больше. Он узнал, что Тауекель-багадур со своей тысячей и дополнительными войсками выступил в сторону Ясс, чтобы привести к повиновению мятежный город. Кияк-батыр отправился следом…
Однажды на рассвете спавшего в шатре полководца разбудил какой-то шум. Два джигита личной охраны ввели и толкнули перед ним на ковер связанного толстыми веревками человека. Однако человек устоял на ногах. Он смотрел в лицо багадуру Тауекелю с несказанным презрением.
— Ого! — сказал багадур, невольно берясь за ятаган. — Кто ты?.. Джигиты говорят, что ты замышлял что-то против меня!
Багадур принялся поигрывать ятаганом, легко перерезая пучки валявшихся в шатре лозинок.
— Я Кияк-батыр!..
— Не слышал что-то такого имени среди батыров. Вот про безродного разбойника Кияка, который непослушен воле наставника веры — эмира Абдуллаха, я кое-что слышал. Помнится, говорили мне, что этот проходимец нападает на ханские обозы, на стада…
Кияк-батыр усмехнулся прямо в лицо багадуру, все так же с презрением глядя на ятаган. Багадур невольно отбросил ятаган в сторону.
— У казахов обычно иначе называют людей, защищающих свое добро от грабителей, — сказал Кияк-батыр. — Не из наших ли сожженных кочевий гнали стада и везли обозы с добром эмирские собаки?!
«Что же, Абдысаттар знал, кого послать за моей головой, — подумал багадур. — Но почему у него такой ненавидящий взгляд? Что лично я сделал плохого этому джигиту?..»
— Как, ты сказал, зовут твоего отца?
— Жаубасар.
— Что же, и паршивый щенок называет себя волкодавом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88