Для рассмотрения этого дела староста объявил аульный сход. Но народ спешил во двор мечети, полагая, что будет разбираться обвинение, которое выдвинул Ахмади против Самигуллы. Занимали места поудобней, рассаживались на зелёной траве. Ахмади пришёл одним из первых, потом подошёл Самигулла, молча сел в сторонку. Спустя некоторое время появился староста с большой, как тарелка, бляхой — знаком власти — на груди. Он рассеял недоразумение, сообщив по какому поводу созван сход. Понятые высказали мнение, что потравленный участок мог бы дать двадцать пять — тридцать пудов гречихи и что Ахметша должен осенью возместить убыток зерном.
— Я не отказываюсь, возмещу, кто ж, как не я, возместит, раз мои лошади потравили, — сказал Ахметша. — Но через чей участок попали они на поле? Почему до сего времени изгородь не укреплена? Ведь сеять-то когда уже кончили! Не справедливо ли будет посмотреть на дело и с этой стороны?
По правилам ташбатканцев с нерадивого хозяина, не следящего за состоянием изгороди на своём участке, обычно спрос строгий. И на этот раз виновному, окажись им кто-нибудь победней да посмирней, не миновать бы «подведения под артикул ». Однако староста Гариф решил замять дело.
— Лошади прошли по участку погодка твоего Ахмади, — сказал он обращаясь к Ахметше. — Изгородь там была подправлена, понятые могут подтвердить. Но, видать, колья подгнили — скотина потёрлась, и вся изгородь упала.
— Крепкая она была, — подал голос Ахмади. — Малаи мои проверяли.
Людям не понравилась явная попытка старосты обелить виноватого, а пустячный довод Ахмади подлил масла в огонь. Послышались насмешливые голоса:
— Далеко ты на своих малаях уедешь!
— Что же это за крепость, раз колья сгнили?
— Вот именно.
— Пускай за потраву Ахмади с Ахметшой вдвоём заплатят, — выкрикнул Апхалик.
— Правильно! Очень правильно говорит Апхалик-агай.
— Кто бы ни заплатил — мне всё едино, лишь бы крупа была, — сказал Киньягул.
— Как опчество смотрит на это? — спросил староста, обводя взглядом участников схода.
— Пускай вдвоём заплатят!
— Так и надо порешить!
Самигулла, искавший случая унизить Ахмади перед всем народом, почувствовал, что наступил благоприятный для этого момент, и решил воспользоваться им, ибо ещё предками сказано: «Не лежи, спрятав голову, когда можно выпустить стрелу».
— Чем облыжно называть человека вором и разносить по улицам бабьи сплетни, починил бы изгородь! — крикнул он, обернувшись в сторону Ахмади.
— Иди ты! — взбеленился тот. — Без тебя, черноликий, обойдусь.
Самигулла встал.
— Старики! Вы всё, должно быть, знаете: Ахмади распустил слух, будто я украл его буланого. Хочет пристегнуть к моему имени кличку вора. Я об этом говорил и Гариф-агаю. Пускай Ахмади вот тут перед всем опчеством скажет, кто видел, где видел… Носить безвинно кличку вора я никак не могу.
Он сел на место. На некоторое время воцарилось молчание. Нарушил его Апхалик:
— Ничего не доказано, и не след наносить обиду человеку только из-за того, что он бедняк.
— Воистину! Коль можешь уличить в воровстве — подай в суд. На то есть закон. А возводить поклёп — не дело.
— Да хоть и пропал конь, у Ахмади он не последний. Вон какой у него косяк!..
— Верней всего, медведь задрал буланого-то. Такая напасть не первый раз приключается.
— Кабы не напасти, я бы давно каменный дом поставил, боярином стал!
— И лавку бы открыл, а?
— А ну вас с лавкой! Пускай Ахмади всё-таки ответит: кто видел, где?..
Староста посмотрел на Ахмади: говори!
— Ладно уж, — сказал Ахмади язвительно. — Украл так украл. У Самигуллы от этого бешмет длиннее не станет.
Самигуллу будто подкинуло с места:
— А, ты — опять за своё! Ну, я покажу тебе «украл»!..
Он петухом налетел на своего обидчика, ткнул кулаком пару раз, но и тот не растерялся, — вскочил, ответил ударами и слева, и справа. Самигулла, намертво вцепившись в ворот противника одной рукой, другой ударил его по скуле. Драка завязалась нешуточная. Вокруг поднялся шум. Несколько человек бросились разнимать дерущихся, а озорные люди, напротив, принялись подзадоривать:
— Покрепче, Самигулла! Костяшками его, костяшками!
— И за изгородь вломи!
— Да, про изгородь-то забыли! Давай уж заодно!
— Ахмади-агай, не поддавайся!
Драчунов развели, усадили — запыхавшихся, побагровевших — на свои места. Самигулла с победоносным видом вытер полой бешмета пот со лба, выкрикнул:
— Ну что — получил? Ишь ты, нашёл вора!
Ахмади, однако, тоже не считал себя побеждённым. Он отозвался мстительно:
— А ты вор и есть! И деды-прадеды твои были воры.
— Ты могильный прах не трогай, гад! Ты вот меня попробуй тронь!
— Ещё трону! И не так, как ты…
— Слышите — стращает! В суд, что ли, подашь? Айда, подавай. И мы не безъязыкие, найдём, что сказать!
— С тобой, голодранцем, и разговаривать не стоит. У тебя, как рот разинешь, все потроха видать. Тьфу!
Ахмади встал, плюнул и демонстративно ушёл со схода.
— Ты своим богатством, нажитым чужим по том, не чванься! Ещё встарь было сказано: не велик от неправедного богатства прок, оно не на долгий срок, — прокричал вслед Самигулла.
Народ группками начал расходиться по домам.

— Ловко отделал Самигулла твоего тёзку, а? — сказал Апхалик Ахмади-кураисту. Идти им было в одну сторону.
— Что заслужил, то и получил.
— Теперь пожалеет, что сболтнул.
— Запомнит урок.
— Через кого же он этот слух пустил?
— Да через жену, через кого же ещё? У неё ж рот — во! Как будто лопатой прорубили.
— И язык змеиный. Ахмади, говорят, сам её побаивается. Крепко она его держит.
— Ну, это ладно… Вот жалко Киньягулову гречиху. Бедняга, кажется, весной последнее отдал, чтобы полоску ему вспахали. И на тебе — потрава!
— Хе-хе… Потравы-то не было. Я ж понятым ходил, видел: там две или три лошади через полоску прошли, немного наследили. Просто нашёлся повод пощипать богатеев.
— А-а… Тогда ущерба, значит, нет.
— А Ахмадиеву изгородь, думаю, Самигулла нарочно свалил. Не похоже, чтоб скотина об неё тёрлась.
— С него станется: сумасброд же…
— И верно. Вон ведь давеча — моргнуть не успели, а он уже тумаков надавал. Всё ж молодчага этот Самик. Как он его, а?
— Молодец! Коль баев хоть так вот под артикул не подводить, совсем на шею сядут…
Глава четвёртая

1
В Ташбаткан приехали большие люди — скупщики мочала. Ахмади вышел встретить гостей на улицу. Он ждал их уже целую неделю.
— Арума , Ахмади Салманыч! — поздоровался один из сидевших в тарантасе.
Ахмади — их местный агент. Он должен заинтересовывать народ в том, чтобы летом в пруд закладывали побольше луба, к осени надранное мочало хорошо промывали, просушивали и связали в аккуратные тюки. Зимой по санному пути Ахмади отправит тюки в Уфу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93