— Да ещё медведя из вагаповой ловушки забрал: дескать, для приманки была положена требуха буланого. А вышло-то вот как…
— Хорошо, что старик Вагап подал в суд, прищемил ему хвост.
— В самый раз урок этому дунгызу!
* * *
В этот же день, когда прояснилось, Самигулла с Зекерией отправились огораживать дом Ахтари-хорунжего.
— Приедет губернатор — не приедет, а бед ному старику — какая-никакая помощь, — сказал Самигулла и, разложив вокруг дома жерди, принялся вбивать колья, заточенные Зекерией.
Жилище старика Ахтари стояло в конце аула, на отшибе, слепо уставившись затянутыми брюшиной окошками на заросли крапивы и бурьяна. Когда наладили изгородь, домишко сразу как будто повеселел.
— Неплохо бы заодно и крышу подлатать… — сказал Самигулла с удовлетворением оглядев сделанное.
— А что, пока не остыли — возьмём да подлатаем, — согласился Зекерия и пошёл запрягать лошадь, чтобы съездить к пруду за полубками.
Самигулла взобрался на крышу, начал отдирать жерди, которыми были прижаты полусгнившие полубки. С крыши и увидел возвращающегося откуда-то хозяина дома: старик брёл, опираясь на палку. Совсем состарился Ахтари. Сколько ему лет — он и сам не может сказать. Много! Волосы его поседели давным-давно, белая борода, как клок кудели, свисает по самую грудь. Глазами ослаб, еле видит дорогу, да и ум его теряет ясность, порой заговаривается старик. В молодости, говорят, отличался он бесстрашием, славу имел, но богатства никакого не нажил, прожил всю жизнь в бедности. И сейчас всего добра у него — одна коза да вот этот наполовину ушедший в землю домишко.
Подходя к дому, старик заметил на своей крыше человеческий силуэт и поднял крик на всю улицу: решил, что туда забрались мальчишки, разоряют воробьиные гнёзда.
— Ах вы, шельмы! Вот я вас! А ну, слезай те, черноликие! Это чьи ж дети разбойничают?..
Тут старик наткнулся на изгородь, пошоркал по ней палкой и закричал ещё яростней:
— А это чьё баловство? Кто изгородь поста вил? Кто издевается над старым человеком? Покарай вас жестоко аллах!..
Услышав крик, вышла из дома старуха, принялась объяснять, что люди пришли помочь им, но то ли Ахтари не слышал её, то ли не мог понять, — он продолжал кричать надтреснутым голосом, воинственно взмахивая палкой:
— Каянные! Шайтанья свора! Слезайте, вот я вас!
Самигулла попытался растолковать ему с крыши, в чём тут дело.
— Бабай, слышишь, бабай! Губернатор так велел, завтра к нам приедет губернатор. Поэтому мы и двор огородили.
Однако сообщение о приезде губернатора не успокоило старика, а лишь ещё более разъярило.
— Какое дело губернатору до моего двора? Он, что ли, мне дом поставил? Пускай свой двор огораживает!
Самигулла с Зекерией всё ж завершили начатое дело. Ахтари-хорунжий долго ещё ворчал и после их ухода.

3
После аульного схода ташбатканские богатеи втайне друг от друга начали готовить угощения для губернатора: в больших бочках поставили бродить медовуху, заквасили кумыс; заранее наметили, какую скотину забить.
Староста решил провести репетицию встречи губернатора. По его распоряжению весь аул — мужчины, женщины, молодёжь, вплоть до малых детей — высыпал за околицу. Староста расставил народ в два ряда вдоль дороги, по которой должен был проехать важный гость. Впереди встали баи, затем мужчины среднего достатка, за ними — бедняки, женщины, замыкали шеренги старушня и малолетки.
— Вот так, аккурат, и встанете, — наставлял староста. — Когда высокочтимый губернатор подъедет, все радостно улыбайтесь и кричите: «Губернатор — ура!» Слышали?
— Слышали, слышали… — отозвались несколько человек.
— А ну-ка, попробуйте крикнуть все враз. Ну!..
— Губернатор — уря-а-а!
— Вот так. Очень хорошо. Однако надо кричать ещё громче. Слышите?
— Слышим, слышим!
— Высокочтимый губернатор приедет, аккурат, не позже чем завтра или послезавтра. Выйдем встречать с хлебом-солью. Принесите с собой паласы и цветы. Паласы постелите на дорогу, цветы набросаете сверху. Все должны прийти празднично одетыми. Предупреждаю: кто придёт в плохой одежде, на того наложу штраф. Все в эти дни будьте дома, слышите? — грозно сказал староста, глядя на тех, кто победней, и на молодёжь.
— Слышим, слышим!
— На сегодня всё. Можете разойтись.
Гариф был вполне удовлетворён своей сегодняшней работой. Стоял он, гордо выпятив грудь, изредка поглядывая на медную бляху — знак власти над аулом…
Ни на следующий, ни на последующий день губернатор не приехал. Волнение старосты достигло предела. На третий день прибежали к нему домой двое десятских. На лицах — испуг, глаза выпучены. Выпалили в один голос:
— Едут, Гариф-агай, едут!
— Где? — выскочил староста, как подкинутый.
— Там… Прямо к нашему аулу направляются…
Все трое выбежали во двор. Один из десятских с кошачьей ловкостью вскарабкался на крышу, чтобы ещё раз взглянуть на дорогу.
— Во-о-он, едут… Десять-пятнадцать повозок. Есть и верхоконные, — крикнул он, указывая рукой в сторону Гумерова.
Староста не вытерпел, тоже взобрался на крышу. Действительно, верстах в трех от аула пылило по дороге множеств» повозок.
— Они! Аккурат, они! Бегите, объявите — пускай народ идёт за околицу. Да поживей!
Спустившись с крыши, староста некоторое время бестолково метался по двору; наконец, сообразил оседлать лошадь и выехать на улицу.
— Поспешайте! — покрикивал он на всех, кто попадался на глаза. — А вы чего встали? Сказано же вам было! Сейчас вас, аккурат, оштрафую!
Предупреждённый заранее народ живо собрался у въезда в аул. Баи пришли в длинных елянах и опушённых мехом норки шапках. Мулла Сафа явился, словно на торжественное богослужение, — в полосатом атласном еляне, с зелёным посохом в руке, надушённый одеколоном. Остальные тоже были наряжены по мере своих возможностей. Баи устлали путь, по которому предстояло пройти губернатору, самыми дорогими — из козьего пуха, с многоцветным орнаментом — паласами.
Ребятишки, прослышавшие, что губернатора следует встречать с хлебом-солью, прибежали с пресными лепёшками и кусками зализанной скотом до блеска каменной соли. К великому удивлению мокроносых, староста не только не похвалил их за усердие, а даже выбранил и прогнал обратно домой.
Десятские принесли цветы. По приказу старосты цветы были выдраны из горшков в доме торговца Галимьяна под отчаянные вопли его жены.
Гариф с большим караваем хлеба и блюдечком толчёной соли в руках вышел на дорогу. За его спиной по обе стороны от расстеленных на дороге паласов выстроились баи, старейшие люди, молодёжь, женщины, ребятня.
Сердце старосты гулко стучало; он старался подавить волнение, мысленно повторял приготовленную для встречи губернатора речь. Между тем кавалькада, которую все ждали с нетерпением, спустилась в пойму речки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93