если не появится, но станет известно, где он скрывается, кто его подкармливает, — без промедления сообщить уездной полиции; с Самигуллы, Вагапа, Адгама и — на всякий случай — с дома Ахмади глаз не спускать. С Гарифа даже взяли подписку, что всё это он в точности исполнит.
Гариф проводил грозных гостей, выражая великое почтение к ним.
За околицей аула навстречу жандармам попался всадник, который тоже в знак почтения стянул с головы шапку. Это был гумеровский десятник Хамит, посланец старосты Рахмангола.
Хамит, несколько раз оглянувшись, погнал коня к Верхней улице. Он решил вначале навестить живущую в Ташбаткане сестру, у неё и справиться, как найти дом Ахмади. «Птичка в надёжной клетке, небось не улетит, — рассудил он. — Не где-нибудь — у самого старосты в доме сидит. Пускай посидит, спешить ей вроде и ни к чему…»
Хамит подъехал к знакомым воротам. Во дворе никого не было, и из дому на его голос никто не вышел. Всё ж он спешился, привязал коня под навесом, перекинул стремена через седло, чтоб не упала с него подушка, и, помахивая плёткой, вошёл в дом. В горнице сидела старуха с обмотанной полотенцем головой.
— Здорово, сватья! А где хозяева? — спросил Хамит. — Зятёк в отъезде или вышел куда?
— Ушёл на пруд мочало драть. А килен, должно, у соседей, только что на улице её видела.
Тут прибежала запыхавшаяся сестра Хамита.
— Единственный брат в гости приехал, а ты где-то гуляешь, — пошутил он.
— Ставь, килен, самовар! — подсказала старуха.
— Не утруждайтесь. Я заглянул ненадолго, только узнать, как живёте-можете. Тороплюсь.
— Бэй-бэй! Дела твои, наверно, никуда не денутся, пока чашку чая выпьешь, — возмутилась сестра.
— Правда тороплюсь. Где тут живёт Ахмади?
— Который?
— Тот, что мочало скупает.
— А, Ахмади-ловушка. На Нижней улице живёт. Что за нужда тебя к нему гонит? Не до тебя ему сегодня.
— Почему?
— Да дочка у него сбежала. С самого утра колготятся, ищут…
— Раз она такая резвая, надо было путы на ноги наложить, а на шею колокольчик повесить, — сострил Хамит и, делая вид, будто ничего не знает, спросил:
— Куда ж она могла подеваться?..
— Люди говорят — на завод ушла. Там здешний парень, Сунагат, работает. Будто бы любят друг друга, вот к нему якобы и ушла.
«Вот оно как!» — удивился Хамит, но продолжал прикидываться ничего не ведающим.
— Только ведь всякое могло случиться. Братья её в погоню в сторону завода отправились, а тут в омутах баграми шарили, все сараи обыскали: не повесилась ли? Очень уж вчера, говорят, она горевала, думала — отдадут замуж за Талху, сына Усман-бая. Раз нигде тут не нашли — решили: ушла на завод.
— Небось Ахмади места себе не находит и тому, кто придёт к нему с хорошей вестью, отвалит богатый подарок, а?
— Ну да, отвалит, подставляй мешок! Дождёшься от этого скряги!
— Жалко! А я ведь хойенсе ему привёз. Дочка его у нас в Гумерове в доме старосты сидит.
Хамит рассказал, как они с Аптуллой поймали Фатиму, как привели к старосте Рахманголу, какие вещи обнаружили у неё в узелке.
— Вот те и на! Выходит, не только сбежала, но ещё и отца с матерью обокрала? Ну и бестия, ну и девушки в наше время пошли, спаси нас аллах!
— Порченая ныне молодёжь, — вставила сватья.
— Стало быть, Усман-бай чуть не лишился невестки, — осклабился Хамит. — Придётся ему теперь пригласить на свадьбу и меня.
— Ой, всё ж кину-ка я угольков в самовар, — засуетилась молодая хозяйка. — Я сейчас…
Она выбежала из дому — будто бы в летнюю кухню, но первым делом кинулась к ограде, поманила соседку, сообщила ей новость.
Полетела новость по аулу, обогнав гонца из Гумерова, обрастая подробностями, — тут уж досужие кумушки красок не пожалели.
— Фатиму-то в гумеровском лесу поймали!
— Правда? Где ж она сейчас?
— В Гумерове, говорят, взаперти сидит.
— Бедняжка!
— Чтоб ещё раз не сбежала, раздели донага… При ней большие деньги были — отца начисто обокрала.
— Иди ты! Выходит, к этому самому Сунагату она и направлялась?
— Куда ж ещё! Всё лето с ним путалась, это и слепой мог увидеть.
— Шайтан их свёл, не иначе. Шайтановы это проделки.
— Ночёвки в чужих домах к добру не ведут — девушки от рук отбиваются.
— Уж я теперь своей дочери не дам отбиться. Из дому — ни на шаг!
— Это урок для всех.
— Коль девчонки начинают вольничать, жди беды. Тут уж их или пороть надо, или запирать…
Новость быстро дошла и до сверстниц Фатимы. Неудача, постигшая подружку, взволновала их; они и жалели Фатиму, и восхищались ею: «Всё ж среди нас тоже нашлась одна смелая!» Говоря так, они имели в виду ещё и гумеровскую девушку, которая незадолго до этого тайком ушла с любимым в Тиряклы.
Больше всех в ауле, пожалуй, была взволнована Салиха. До этого её терзала мысль о том, что напрасно согласилась отпустить Фатиму одну. Сердцем чуяла: подведёт бедняжку неопытность. Терзания её усилились, когда узнала, чем кончилось сватовство Усман-бая. Выходит, не стоило Фатиме самой срываться с места, разумней было ждать Сунагата. Но вот выяснилось, что Сунагат попал в тюрьму и бежал оттуда. Неожиданность за неожиданностью! Не столько из-за племянника загоревала Салиха, сколько из-за несчастной доли Фатимы. А теперь ещё новость, которую привёз гумеровский десятский…
Весь аул уже обсуждал эту новость, только в доме Ахмади не знали о ней, — скорее всего потому, что подрядчик в это время был сильно занят: чинил расправу над женой.
Хамит, подъехав к воротам Ахмади, резко натянул поводья. Из дому доносились душераздирающие вопли, слышались глухие удары — будто били топором по гнилому дереву. Прерывающийся мужской голос твердил: «Найди… найди дочь!.. Ты, ты… распустила… опозорили меня… Ищи теперь… проклятая!..»
«Ага! — сообразил Хамит. — Жену уму-разуму учит. Не вовремя я угодил, придётся подождать».
Вскоре вопли прекратились, сменились стенаниями и всхлипами. Ахмади, надо полагать, устал бить жену.
Выждав ещё немного, Хамит подъехал к окну, крикнул:
— Хозяева дома?
— Дома, дома! Кто там? — отозвался Ахмади.
Что бы ни случилось в доме, посторонним знать это ни к чему. Факиха торопливо принялась приводить себя в порядок: высморкалась в подол, затолкала растрёпанные космы под платок, уголком того же платка вытерла опухшие, покрасневшие веки.
Ахмади вышел на крыльцо. Хамит, не сходя к коня, отдал ему салям, уточнил:
— Ты будешь Ахмади-агай?
— Да, я…
Долговязый подрядчик вдруг как будто стал ниже ростом, побледнел. Он узнал гумеровского десятского и испугался: решил, что десятский прислан уехавшими в Гумерово жандармами, что они надумали вызвать его, Ахмади, и арестовать.
— Айда, заходи, — пригласил он, стараясь не выдать голосом свой испуг.
— Нет, заходить недосуг…
Хамит помолчал, размышляя, как после только случившегося здесь скандала поделикатнее выполнить поручение Рахмангола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Гариф проводил грозных гостей, выражая великое почтение к ним.
За околицей аула навстречу жандармам попался всадник, который тоже в знак почтения стянул с головы шапку. Это был гумеровский десятник Хамит, посланец старосты Рахмангола.
Хамит, несколько раз оглянувшись, погнал коня к Верхней улице. Он решил вначале навестить живущую в Ташбаткане сестру, у неё и справиться, как найти дом Ахмади. «Птичка в надёжной клетке, небось не улетит, — рассудил он. — Не где-нибудь — у самого старосты в доме сидит. Пускай посидит, спешить ей вроде и ни к чему…»
Хамит подъехал к знакомым воротам. Во дворе никого не было, и из дому на его голос никто не вышел. Всё ж он спешился, привязал коня под навесом, перекинул стремена через седло, чтоб не упала с него подушка, и, помахивая плёткой, вошёл в дом. В горнице сидела старуха с обмотанной полотенцем головой.
— Здорово, сватья! А где хозяева? — спросил Хамит. — Зятёк в отъезде или вышел куда?
— Ушёл на пруд мочало драть. А килен, должно, у соседей, только что на улице её видела.
Тут прибежала запыхавшаяся сестра Хамита.
— Единственный брат в гости приехал, а ты где-то гуляешь, — пошутил он.
— Ставь, килен, самовар! — подсказала старуха.
— Не утруждайтесь. Я заглянул ненадолго, только узнать, как живёте-можете. Тороплюсь.
— Бэй-бэй! Дела твои, наверно, никуда не денутся, пока чашку чая выпьешь, — возмутилась сестра.
— Правда тороплюсь. Где тут живёт Ахмади?
— Который?
— Тот, что мочало скупает.
— А, Ахмади-ловушка. На Нижней улице живёт. Что за нужда тебя к нему гонит? Не до тебя ему сегодня.
— Почему?
— Да дочка у него сбежала. С самого утра колготятся, ищут…
— Раз она такая резвая, надо было путы на ноги наложить, а на шею колокольчик повесить, — сострил Хамит и, делая вид, будто ничего не знает, спросил:
— Куда ж она могла подеваться?..
— Люди говорят — на завод ушла. Там здешний парень, Сунагат, работает. Будто бы любят друг друга, вот к нему якобы и ушла.
«Вот оно как!» — удивился Хамит, но продолжал прикидываться ничего не ведающим.
— Только ведь всякое могло случиться. Братья её в погоню в сторону завода отправились, а тут в омутах баграми шарили, все сараи обыскали: не повесилась ли? Очень уж вчера, говорят, она горевала, думала — отдадут замуж за Талху, сына Усман-бая. Раз нигде тут не нашли — решили: ушла на завод.
— Небось Ахмади места себе не находит и тому, кто придёт к нему с хорошей вестью, отвалит богатый подарок, а?
— Ну да, отвалит, подставляй мешок! Дождёшься от этого скряги!
— Жалко! А я ведь хойенсе ему привёз. Дочка его у нас в Гумерове в доме старосты сидит.
Хамит рассказал, как они с Аптуллой поймали Фатиму, как привели к старосте Рахманголу, какие вещи обнаружили у неё в узелке.
— Вот те и на! Выходит, не только сбежала, но ещё и отца с матерью обокрала? Ну и бестия, ну и девушки в наше время пошли, спаси нас аллах!
— Порченая ныне молодёжь, — вставила сватья.
— Стало быть, Усман-бай чуть не лишился невестки, — осклабился Хамит. — Придётся ему теперь пригласить на свадьбу и меня.
— Ой, всё ж кину-ка я угольков в самовар, — засуетилась молодая хозяйка. — Я сейчас…
Она выбежала из дому — будто бы в летнюю кухню, но первым делом кинулась к ограде, поманила соседку, сообщила ей новость.
Полетела новость по аулу, обогнав гонца из Гумерова, обрастая подробностями, — тут уж досужие кумушки красок не пожалели.
— Фатиму-то в гумеровском лесу поймали!
— Правда? Где ж она сейчас?
— В Гумерове, говорят, взаперти сидит.
— Бедняжка!
— Чтоб ещё раз не сбежала, раздели донага… При ней большие деньги были — отца начисто обокрала.
— Иди ты! Выходит, к этому самому Сунагату она и направлялась?
— Куда ж ещё! Всё лето с ним путалась, это и слепой мог увидеть.
— Шайтан их свёл, не иначе. Шайтановы это проделки.
— Ночёвки в чужих домах к добру не ведут — девушки от рук отбиваются.
— Уж я теперь своей дочери не дам отбиться. Из дому — ни на шаг!
— Это урок для всех.
— Коль девчонки начинают вольничать, жди беды. Тут уж их или пороть надо, или запирать…
Новость быстро дошла и до сверстниц Фатимы. Неудача, постигшая подружку, взволновала их; они и жалели Фатиму, и восхищались ею: «Всё ж среди нас тоже нашлась одна смелая!» Говоря так, они имели в виду ещё и гумеровскую девушку, которая незадолго до этого тайком ушла с любимым в Тиряклы.
Больше всех в ауле, пожалуй, была взволнована Салиха. До этого её терзала мысль о том, что напрасно согласилась отпустить Фатиму одну. Сердцем чуяла: подведёт бедняжку неопытность. Терзания её усилились, когда узнала, чем кончилось сватовство Усман-бая. Выходит, не стоило Фатиме самой срываться с места, разумней было ждать Сунагата. Но вот выяснилось, что Сунагат попал в тюрьму и бежал оттуда. Неожиданность за неожиданностью! Не столько из-за племянника загоревала Салиха, сколько из-за несчастной доли Фатимы. А теперь ещё новость, которую привёз гумеровский десятский…
Весь аул уже обсуждал эту новость, только в доме Ахмади не знали о ней, — скорее всего потому, что подрядчик в это время был сильно занят: чинил расправу над женой.
Хамит, подъехав к воротам Ахмади, резко натянул поводья. Из дому доносились душераздирающие вопли, слышались глухие удары — будто били топором по гнилому дереву. Прерывающийся мужской голос твердил: «Найди… найди дочь!.. Ты, ты… распустила… опозорили меня… Ищи теперь… проклятая!..»
«Ага! — сообразил Хамит. — Жену уму-разуму учит. Не вовремя я угодил, придётся подождать».
Вскоре вопли прекратились, сменились стенаниями и всхлипами. Ахмади, надо полагать, устал бить жену.
Выждав ещё немного, Хамит подъехал к окну, крикнул:
— Хозяева дома?
— Дома, дома! Кто там? — отозвался Ахмади.
Что бы ни случилось в доме, посторонним знать это ни к чему. Факиха торопливо принялась приводить себя в порядок: высморкалась в подол, затолкала растрёпанные космы под платок, уголком того же платка вытерла опухшие, покрасневшие веки.
Ахмади вышел на крыльцо. Хамит, не сходя к коня, отдал ему салям, уточнил:
— Ты будешь Ахмади-агай?
— Да, я…
Долговязый подрядчик вдруг как будто стал ниже ростом, побледнел. Он узнал гумеровского десятского и испугался: решил, что десятский прислан уехавшими в Гумерово жандармами, что они надумали вызвать его, Ахмади, и арестовать.
— Айда, заходи, — пригласил он, стараясь не выдать голосом свой испуг.
— Нет, заходить недосуг…
Хамит помолчал, размышляя, как после только случившегося здесь скандала поделикатнее выполнить поручение Рахмангола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93