при каждом слаженном движении ножей справа налево Клод ощущал в своей руке иглу врача, который некогда, неловко пытаясь отыскать вену, скоблил по живому телу. Над тропой, которая мало-помалу углублялась, повис запах болота, совсем не такой терпкий, как лесной дух; Перкен ни на шаг не отставал от возчиков. Под его кожаными башмаками громко хрустнул давно уже, видимо, высохший тростник: две лягушки, поселившиеся в развалинах, без особой спешки обратились в бегство.
Наверху над деревьями тяжело взметнулись большие птицы; косари добрались наконец до стены. Теперь уже нетрудно будет найти вход, чтобы затем сориентироваться: отклониться они могли только влево, стало быть, достаточно следовать вдоль стены вправо. Тростник и колючий кустарник доходили Перкену до ступни. Подтянувшись на руках, Клод очутился рядом с ним на стене.
— Вы можете продвигаться? — спросил Перкен.
Стена прорезала растительность, словно тропа, но была покрыта скользким мохом. Если Клод решится пойти по ней, его подстерегает опасность падения, а власть гниения над лесом не уступает власти насекомых. Он начал двигаться ползком; у самого его лица находился пропахший гнилью мох, покрытый липкими, изъеденными до прожилок, словно частично переваренными мохом, листьями. Увеличенный этой близостью и едва заметно колышущийся при полном затишье в воздухе, он движением своих волокон напоминал о присутствии насекомых. На третьем метре Клод почувствовал какое-то щекотание.
Остановившись, он провёл по шее рукой. Теперь щекотно стало руке, и он тотчас поднес её к глазам: два чёрных муравья, огромных, точно осы, с ясно видимыми усиками, пытались проскользнуть у него между пальцами. Он изо всех сил тряхнул рукой — они упали. Он встал. На одежде — никаких муравьёв. У края стены в сотне метров более светлый проём: наверняка вход и, конечно, скульптуры. Земля внизу усеяна обрушившимися камнями. В светлом проёме чётко вырисовывалась одна ветка; огромные муравьи с явственно обозначенным животиком и невидимыми лапками следовали по ней, как по мосту. Клод хотел отодвинуть её, но сначала промахнулся. «Надо во что бы то ни стало добраться до конца. Если появятся красные муравьи — дело плохо, но если я надумаю возвращаться, будет ещё хуже… Разве что все это преувеличивают».
— Ну как? — крикнул Перкен.
Ничего не ответив, он продвинулся ещё на шаг. Равновесие весьма шаткое. Эта стена притягивала его руки, словно живая; он рухнул на неё, и в то же мгновение мускулы сами подсказали ему, что делать, он понял, как следует передвигаться: не на руках и коленях, а на руках и мысках (ему вспомнилась выгнутая спина кошек). Он стал двигаться быстрее. Одна рука могла теперь помочь другой; ступни и икры были защищены, их контакт с мохом сводился до минимума.
— Всё в порядке, — крикнул он в ответ.
Его поразил собственный голос, пронзительный и резкий; видно, память о муравьях была ещё свежа. Двигался он медленно, приходя в отчаяние от того, что неловкое тело не слушается и что от нетерпения его кидает то вправо, то влево, а быстрее от этого не получается. Словно сторожевой пёс, он опять замер — одна рука в воздухе, — парализованный новым ощущением, которого из-за чрезмерного возбуждения сразу не заметил, и это ощущение слипшихся крохотных яичек в поднятой руке, раздавленной в скорлупе живности никак не проходило. И снова все его мускулы закостенели. Он не видел ничего, кроме поглощавшего всё его внимание пятна света, однако нервы ощущали только раздавленных насекомых и не реагировали ни на что другое. Снова поднявшись, он сплюнул, заметив на какую-то долю секунды те самые камни на земле, кишевшие насекомыми, о которые могла разбиться его жизнь; грозившая опасность заставила его забыть об отвращении, и он опять, точно спасающийся бегством зверь, торопливо припал к стене, вцепившись липкими руками в прогнившие листья, отупев от отвращения, устремив все свои помыслы к этому проёму, от которого не в силах был оторвать глаз. И вдруг — будто что-то взорвалось — оттуда глянуло небо. Он остановился, поражённый; тут ему уже не удастся спрыгнуть.
Но вот он добрался до угла, откуда можно было спуститься.
Плиты, заросшие низкой травой, вели к новой темнеющей громаде, верно, к башне; ему знакомы были планы такого рода святилищ. Почувствовав наконец себя свободным человеком, он бросился вперёд, едва прикрыв голову согнутой рукой, рискуя распороть себе горло какой-нибудь витой лианой.
Искать скульптурные украшения было бесполезно: памятник оказался незавершённым.
II
Лес снова сомкнулся над этой утраченной надеждой. Вот уже несколько дней караван встречал на своём пути одни лишь руины, не представлявшие интереса; живая и мёртвая, словно русло реки, Королевская дорога вела теперь только к развалинам, которые, точно кости скелетов, остаются после переселения народов и военных походов. В последней деревне искатели дерева говорили об огромном строении Та-Меан, расположенном на горном хребте, между камбоджийскими путями и неизведанной частью Сиама, в районе мои. «Несколько сотен метров барельефов…»
Если это правда, не придётся ли им там испытать безысходные танталовы муки? «Из стен Ангкор-Вата не вынешь ни единого камня», — говорил Перкен. Тут и сомневаться нечего. Липкий, нестерпимый пот заливал лицо Клода и всё его тело. И хотя в этом лесу, где раз в год проходил какой-нибудь жалкий обоз, гружённый дешёвыми бусами, которые туземцы обычно выменивают на лаковые палочки и дикий кардамон note 17, жизнь его ничего не стоила, он всё-таки не думал, что бандиты без особой надежды на богатую добычу осмелятся напасть на вооружённых европейцев (правда, бандиты эти, возможно, знают, где находятся храмы…), однако тревога не покидала его. «Усталость, что ли?..» — подумал он и в то же мгновение понял, что взгляд его, уже несколько минут блуждавший по кронам деревьев на холме, показавшемся в просвете, следит за дымом от костра. А до этого в течение нескольких дней им не попадалось ни одного человеческого существа.
Туземцы тоже увидели дым. Втянув головы в плечи, словно перед лицом неминуемой катастрофы, они следили за ним взглядом. Ветра не было, и всё-таки до них донёсся запах горелого мяса; животные встали.
— Дикие кочевники… — молвил Перкен. — Если они жгут своих покойников, то все собрались там…
Он достал свой револьвер.
— Но если они напали на след…
Он уже входил под сень листвы, Клод не отставал от него ни на шаг; опасаясь пиявок, которые уже начали присасываться к их одежде, они шли плечом вперёд, прижав руки к телу, молча сжимая пальцами револьвер. По тому, как внезапно поредела листва, отчего лес окрасился в жёлтые тона, Клод угадал, что близка поляна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Наверху над деревьями тяжело взметнулись большие птицы; косари добрались наконец до стены. Теперь уже нетрудно будет найти вход, чтобы затем сориентироваться: отклониться они могли только влево, стало быть, достаточно следовать вдоль стены вправо. Тростник и колючий кустарник доходили Перкену до ступни. Подтянувшись на руках, Клод очутился рядом с ним на стене.
— Вы можете продвигаться? — спросил Перкен.
Стена прорезала растительность, словно тропа, но была покрыта скользким мохом. Если Клод решится пойти по ней, его подстерегает опасность падения, а власть гниения над лесом не уступает власти насекомых. Он начал двигаться ползком; у самого его лица находился пропахший гнилью мох, покрытый липкими, изъеденными до прожилок, словно частично переваренными мохом, листьями. Увеличенный этой близостью и едва заметно колышущийся при полном затишье в воздухе, он движением своих волокон напоминал о присутствии насекомых. На третьем метре Клод почувствовал какое-то щекотание.
Остановившись, он провёл по шее рукой. Теперь щекотно стало руке, и он тотчас поднес её к глазам: два чёрных муравья, огромных, точно осы, с ясно видимыми усиками, пытались проскользнуть у него между пальцами. Он изо всех сил тряхнул рукой — они упали. Он встал. На одежде — никаких муравьёв. У края стены в сотне метров более светлый проём: наверняка вход и, конечно, скульптуры. Земля внизу усеяна обрушившимися камнями. В светлом проёме чётко вырисовывалась одна ветка; огромные муравьи с явственно обозначенным животиком и невидимыми лапками следовали по ней, как по мосту. Клод хотел отодвинуть её, но сначала промахнулся. «Надо во что бы то ни стало добраться до конца. Если появятся красные муравьи — дело плохо, но если я надумаю возвращаться, будет ещё хуже… Разве что все это преувеличивают».
— Ну как? — крикнул Перкен.
Ничего не ответив, он продвинулся ещё на шаг. Равновесие весьма шаткое. Эта стена притягивала его руки, словно живая; он рухнул на неё, и в то же мгновение мускулы сами подсказали ему, что делать, он понял, как следует передвигаться: не на руках и коленях, а на руках и мысках (ему вспомнилась выгнутая спина кошек). Он стал двигаться быстрее. Одна рука могла теперь помочь другой; ступни и икры были защищены, их контакт с мохом сводился до минимума.
— Всё в порядке, — крикнул он в ответ.
Его поразил собственный голос, пронзительный и резкий; видно, память о муравьях была ещё свежа. Двигался он медленно, приходя в отчаяние от того, что неловкое тело не слушается и что от нетерпения его кидает то вправо, то влево, а быстрее от этого не получается. Словно сторожевой пёс, он опять замер — одна рука в воздухе, — парализованный новым ощущением, которого из-за чрезмерного возбуждения сразу не заметил, и это ощущение слипшихся крохотных яичек в поднятой руке, раздавленной в скорлупе живности никак не проходило. И снова все его мускулы закостенели. Он не видел ничего, кроме поглощавшего всё его внимание пятна света, однако нервы ощущали только раздавленных насекомых и не реагировали ни на что другое. Снова поднявшись, он сплюнул, заметив на какую-то долю секунды те самые камни на земле, кишевшие насекомыми, о которые могла разбиться его жизнь; грозившая опасность заставила его забыть об отвращении, и он опять, точно спасающийся бегством зверь, торопливо припал к стене, вцепившись липкими руками в прогнившие листья, отупев от отвращения, устремив все свои помыслы к этому проёму, от которого не в силах был оторвать глаз. И вдруг — будто что-то взорвалось — оттуда глянуло небо. Он остановился, поражённый; тут ему уже не удастся спрыгнуть.
Но вот он добрался до угла, откуда можно было спуститься.
Плиты, заросшие низкой травой, вели к новой темнеющей громаде, верно, к башне; ему знакомы были планы такого рода святилищ. Почувствовав наконец себя свободным человеком, он бросился вперёд, едва прикрыв голову согнутой рукой, рискуя распороть себе горло какой-нибудь витой лианой.
Искать скульптурные украшения было бесполезно: памятник оказался незавершённым.
II
Лес снова сомкнулся над этой утраченной надеждой. Вот уже несколько дней караван встречал на своём пути одни лишь руины, не представлявшие интереса; живая и мёртвая, словно русло реки, Королевская дорога вела теперь только к развалинам, которые, точно кости скелетов, остаются после переселения народов и военных походов. В последней деревне искатели дерева говорили об огромном строении Та-Меан, расположенном на горном хребте, между камбоджийскими путями и неизведанной частью Сиама, в районе мои. «Несколько сотен метров барельефов…»
Если это правда, не придётся ли им там испытать безысходные танталовы муки? «Из стен Ангкор-Вата не вынешь ни единого камня», — говорил Перкен. Тут и сомневаться нечего. Липкий, нестерпимый пот заливал лицо Клода и всё его тело. И хотя в этом лесу, где раз в год проходил какой-нибудь жалкий обоз, гружённый дешёвыми бусами, которые туземцы обычно выменивают на лаковые палочки и дикий кардамон note 17, жизнь его ничего не стоила, он всё-таки не думал, что бандиты без особой надежды на богатую добычу осмелятся напасть на вооружённых европейцев (правда, бандиты эти, возможно, знают, где находятся храмы…), однако тревога не покидала его. «Усталость, что ли?..» — подумал он и в то же мгновение понял, что взгляд его, уже несколько минут блуждавший по кронам деревьев на холме, показавшемся в просвете, следит за дымом от костра. А до этого в течение нескольких дней им не попадалось ни одного человеческого существа.
Туземцы тоже увидели дым. Втянув головы в плечи, словно перед лицом неминуемой катастрофы, они следили за ним взглядом. Ветра не было, и всё-таки до них донёсся запах горелого мяса; животные встали.
— Дикие кочевники… — молвил Перкен. — Если они жгут своих покойников, то все собрались там…
Он достал свой револьвер.
— Но если они напали на след…
Он уже входил под сень листвы, Клод не отставал от него ни на шаг; опасаясь пиявок, которые уже начали присасываться к их одежде, они шли плечом вперёд, прижав руки к телу, молча сжимая пальцами револьвер. По тому, как внезапно поредела листва, отчего лес окрасился в жёлтые тона, Клод угадал, что близка поляна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42