Мне показалось, что ближайший ко мне луч тихонько гу­дит – нет, не гудит, а поет, как поет хрустальный бокал, если провести по нему мокрым пальцем. Я осторожно протянул левую руку и провел в воздухе поперек луча. Ничего. Ни ма­лейшего жжения. Я повертел рукой в полосе света, рассматри­вая ее со всех сторон. И вдруг увидел у себя на ладони – в случайном сплетении теней и линий – лицо брата Эридуса, Его голова по размерам была не больше, чем шиллинг; он смотрел на меня с моей левой ладони и скалил зубы. На зубах у него была кровь. Он слизнул ее языком. Потом осторожно ощупал руками свое лицо. Наверное, я должен был испугать­ся. Но мне вдруг стало смешно. Подобно какому-то нелепому божеству, я держал в руке человеческую душу.
И тут я понял, что каждый луч был как бы смотровым от­верстием, позволяющим видеть, что происходит в других час­тях Башни. Я видел знакомые комнаты и коридоры, и совсем незнакомые мне места – я видел их глазами горшков и каст­рюль, сквозь зеркала и маятники часов, сквозь канделябр над столом в трапезной. В данном случае мои руки действовали как холщовые экраны, на которые проецировались картинки, и я наблюдал за потайной жизнью Башни, оставаясь незамечен­ным для объектов моих наблюдений, если таковые объекты при­сутствовали. Большинство комнат были пусты, большинство Дверных проемов, пусть даже и хорошо освещенных, вмещали в себя лишь туманную дымку – я так и не понял, были это затененные стекла, или в комнатах и вправду клубился туман, и это были помехи при передаче изображения. Но зато мне очень ясно показали мою спальню, где вовсю шла уборка. Все уборщики были очень похожи на того слугу, которого я вспугнул в ночь, когда меня лихорадило. Мне при­ходилось напрягать глаза (фигурки были не больше личинок у меня на ладони). Я видел, как эти несчастные детишки снима­ют белье и матрас у меня с постели. Я закричал, чтобы они прекратили, но они меня не услышали. После уборки они, похоже, принялись за дезинфекцию. Окурив спальню каки­ми-то лампами с горящими благовониями, они стерли послед­ние следы моего пребывания в той комнате. Как будто я был какой-то опасной инфекцией. Но мне было уже все равно. Они лишь подтвердили то, что я уже знал и так. Что этот этап моей жизни закончился.
И все же эта моя бесполезная, в сущности, власть приво­дила меня в восторг: вуайерист во мне ликовал, неожиданно обретя этот всевидящий глаз. Вот, например, брат Людвиг втирает какую-то мазь в лодыжку. Вот брат Нестор, голый до по­яса, умерщвляет плоть, бичуя себя молотильным цепом. А вот, посмотрите на это: лежит старый Эп, а над ним суетится брат Греда. Греда снимает глазную повязку. Из глаз брата Эпа со­чится тягучая жидкость, похожая на яичный белок.
Я в ужасе отвернулся и случайно влез правым ухом в луч света. И сквозь этот вощеный канал – задев барабанную пе­репонку, которая ударяет по молоточку, который бьет по наковальне, которая стучит по стремечку, которое щекочет улит­ку, которая раздражает стенки лабиринта, который передает вибрацию нервам, которые питают мозг, так что он работает без остановки, – прошел разоблачительный звук.
– Как я буду теперь играть? – причитает брат Эп. – Как я буду играть?
Но Греда не утешает его. У него вырывается долгий, про­тяжный, печальный стон.
Я отшатнулся, зажав ухо рукой.
– Я увидел достаточно! – закричал я в темноту. – А сей­час мне бы хотелось уйти, если никто не против!
К кому я обращался? Уж конечно, не к Богу. Если бы мне пришлось выбирать между жестоким и непостижимым Нали­чием и жестоким и непостижимым Отсутствием, я бы выбрал второе.
Впереди – если здесь можно было говорить о каком-то направлении – показалась прожилка цвета, прореха в сплош­ной темноте. Узкая полоса постепенно раздвинулась в прямо­угольник, а потом – в квадрат оранжевого свечения. Когда мои глаза, уже привыкшие к темноте, вновь обрели способ­ность видеть, я понял, что это лаз. А потом я увидел книги. Целую стену книг. Нет, только не это! Я буквально прирос к полу. И лишь появление карлика (сначала – шаль, потом – призрачно красные глаза) вывело меня из этой самоубийствен­ной прострации. Если б не он – если б не карлик, – клянусь, я бы не сдвинулся с места, а потом кто-нибудь подобрал бы мои истлевшие кости.
– Кто ты? – спросил я. – Чего тебе от меня надо?
На этот раз карлик не убежал. Он подошел к самому краю лаза, так что он меня видел, а я его – нет. Мне это вовсе не нравилось, о чем я ему и сказал, в выражениях крепких и соч­ных. Карлик ответил мне – то есть, наверное, он мне отве­тил, – на каком-то невразумительном жаргоне. Я высунул язык и изобразил неприличный звук, как будто кто-то испор­тил воздух. Карлик меня передразнил. Я сделал рукой непри­личный жест.
И снова зажегся свет.
Проход в новую библиотеку был не таким низким и уз­ким, как все предыдущие, и я пролез в него без труда. Пол покрывал толстый ковер. Такой мягкий! Я смотрел на него и не верил своим глазам. В Башне не было ни одного ковра, и я уже стал забывать это приятное ощущение мягкости под нога­ми. Карлик снова заговорил – я не знал этого языка, но он показался мне смутно знакомым: такое бывает, когда ты пы­таешься что-то вспомнить, и вот оно вертится в голове, но все равно никак не вспоминается. Я украдкой поглядывал на него, дивясь на его уродство. Он развел руками, указывая на стены, где были не только книги, но и орудия и инструменты всех известных наук. Многогранник, представляющий геометрию; механические приспособления для использования в домаш­нем хозяйстве; столярные и плотницкие инструменты; весы; колокольчик; магический квадрат на шестнадцать полей с числами, сумма которых в каждой строке, в каждом столбце и на главных диагоналях равнялась тридцати четырем. Была там и пустая шкатулка со стеклянной передней стенкой. Когда я сполна удовлетворил свое любопытство, карлик сделал мне знак, чтобы я подошел к письменному столу. Я послушно по­дошел к столу и уселся – какие удобства! – в мягкое кресло
– Это Библиотека Мастера! – воскликнул я, и карлик со­гласно кивнул. – А это дверь. Прямо передо мной. Самая обыкновенная дверь, широкая и по росту! Что еще человеку нужно?! (На самом деле я человек скромный, и запросы у меня тоже скромные.) Я потер руки хозяйским жестом и опустил их на стол, задев пальцами свиток, запечатанный восковой печа­тью. Я смотрел на свиток. Карлик смотрел на меня. Я взял свиток в руки. Рядом с печатью было написано одно слово, простое слово: Novicius — новицию, или «новичку».
– Нет, это не мне, – тупо проговорил я. – Не может быть, чтобы мне. – Но альбинос уже выскользнул в приоткрытую дверь, и как я ни возмущался, он не вернулся обратно. Я по­жал плечами и сломал восковую печать. С тех пор прошло много лет, но когда я вспоминаю об этом мгновении, мне представляются саркофаги:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67