И «Темза». Затем три испанских трехпалубника. Один из них, я почти уверен, это «Реал Карлос», во всяком случае флагманский корабль вице — адмирала. Оба семидесятичетырехпушечника. Нет, один семидесятичетырехпушечник, а второй, пожалуй, восьмидесятипушечник.
— «Аргонаута», — объяснил один из каменщиков.
— Еще один трехпалубник. И три фрегата, два из них — французские.
Англичане молча наблюдали за уверенным, спокойным движением кораблей. «Сюперб» и «Темза» находились всего в миле от объединенной эскадры, входившей в пролив. Огромные, первоклассные испанские корабли — красавцы неумолимо приближались. Каменщики отправились обедать. Ветер повернул в вестовую четверть. Тень от башни повернулась на двадцать пять градусов.
Обогнув мыс Кабрита, «Сюперб» и фрегат направились прямо в Гибралтар, в то время как испанцы пошли в бейдевинд, взяв курс на Альхесирас. Теперь Джек мог убедиться, что их флагманский корабль действительно стодвенадцатипушечник «Реал Карлос», один из самых крупных кораблей, когда-либо спущенных на воду; что один из остальных трехпалубников имел такое же вооружение, а третий — девяносто шесть орудий. Это была весьма грозная сила — четыреста семьдесят четыре крупнокалиберных орудия, не считая сотни с лишним пушек, установленных на фрегатах. Причем все корабли удивительно хорошо управлялись. Они встали на якорь под защитой испанских батарей, проделав маневр так четко, словно находясь на параде, наблюдаемом королем.
— Неплохой денек, сэр, — проговорил Моуэт. — Я так и подумал, что вы должны быть здесь. Я принес вам пирог.
— Большое спасибо, — воскликтгул Джек. — Я чертовски голоден. — Отрезав кусок, он тотчас съел его.
Поразительно, до чего изменился флот, подумал Джек, отрезая другой кусок. В свою бытность мичманом он ни за что на свете не заговорил бы со своим капитаном и уж не стал бы приносить ему пироги. А если бы и пришла ему в голову такая мысль, он ни в жизнь не отважился бы осуществить ее.
— Позвольте разделить с вами компанию, сэр, — произнес Моуэт, усаживаясь рядом. — Думаю, они прибыли, чтобы выручить французов. Как вы считаете, мы их атакуем, сэр?
— «Помпеи» в течение ближайших трех недель не сможет выйти в море, — подумав, ответил Джек Обри. — «Цезарь» получил тяжелые повреждения и должен поставить себе новые мачты. Но если он даже будет готов до того, как противник отправится в плавание, мы сможем выставить пять кораблей против десяти неприятельских или девяти, если исключить «Ганнибал». Тремстам семидесяти пяти орудиям будут противостоять семьсот орудий с лишним, если обе неприятельские эскадры соединятся. Кроме того, нам не хватает людей.
— А вот вы бы их атаковали, верно, сэр? — спросил Бабингтон, и оба мичмана весело засмеялись.
Джек задумчиво покачал головой, и Моуэт продекламировал:
И гарпунеры встанут в ряд
И сонного кита сразят.
— Что за громады эти испанские корабли, сэр, — продолжал Моуэт. — Экипаж «Цезаря» обратился к начальству с просьбой разрешить им работать день и ночь. Капитан Брентон сказал, что они могут работать весь день, а ночью должны стоять на вахте. Они складывают на молу кучи можжевельника, чтобы жечь костры для освещения.
При свете таких костров Джек Обри наткнулся на капитана Китса, командира «Сюперба», который шел с двумя своими лейтенантами и каким-то гражданским. После удивленных восклицаний, приветствий и представлений капитан Китс пригласил Джека отужинать с ним. Они как раз возвращались на корабль. Конечно, трапеза будет не бог весть какая, но подадут настоящую гемпширскую капусту из собственного огорода капитана Китса, доставленную на борт «Астреи».
— Очень любезно с вашей стороны, сэр. Я вам очень признателен, но вы должны меня извинить. К несчастью, я лишился «Софи» и осмелюсь предположить, что вы, вместе с большинством других капитанов первого ранга, будете находиться в составе трибунала, который будет судить меня.
— Ах вот как, — отозвался капитан Китс, неожиданно смутившись.
— Капитан Обри совершенно прав, — менторским тоном произнес штатский.
В этот момент посыльный сообщил, что капитана Китса срочно вызывает адмирал.
— Что это за дохлый шпак в черном сюртуке? — спросил Джек своего знакомого — Хиниджа Дандеса, капитана «Калпа», спустившегося по лестнице.
— Коук? Новый военный прокурор, — ответил Дандес, странно посмотрев на Джека Обри.
А может, ему только так показалось? И тотчас невольно пришли в голову слова из десятого параграфа Дисциплинарного устава: «Если кто-то из служащих флота предательски или из трусости сдастся или станет просить пощады, то по решению военного трибунала он будет приговорен к смерти…»
— Хинидж, пойдем разопьем со мной бутылку портвейна в трактире «Блу постс», — предложил Джек Обри, проведя рукой по лицу.
— Клянусь честью, Джек, это именно то, чего мне сейчас больше всего хотелось бы, но я обещал помочь Брентону. Я как раз туда и направляюсь. Там ждет часть моей команды. — С этими словами он направился к ярко освещенной части мола. Джек побрел прочь, туда, где в темных крутых аллеях прятались низкопробные бордели, зловонные, убогие забегаловки.
На следующий день, укрывшись под стеной Карла V и положив подзорную трубу на камень, чувствуя себя не то шпионом, не то соглядатаем, Джек Обри принялся наблюдать за «Цезарем» (теперь он уже не был флагманом), которого буксировали к блокшиву, чтобы установить на нем новую грот-мачту — она была длиной в сто футов и толщиной не менее ярда. Работали так быстро, что стеньгу установили до полудня. Ни мачты, ни палубы не было видно — так они были облеплены мастерами, крепившими такелаж.
На следующий день, все еще пребывая в состоянии меланхолии, испытывая чувство вины от своего безделья и видя внизу напряженный и организованный труд, в особенности на «Цезаре», Джек Обри наблюдал с вершины скалы «Сан Антонио» — замешкавшийся французский семидесятичетырехпушечник, который прибыл из Кадиса и встал на якорь рядом со своими друзьями в Альхесирасе.
Вскоре на противоположном берегу бухты закипела бурная деятельность. Между всеми двенадцатью судами объединенной эскадры взад — вперед сновали шлюпки. На флагманские корабли доставлялись новые паруса, припасы, оба флагмана обменивались сигналами. Такая же работа, но с еще большим рвением, шла и в Гибралтаре. Надежды на скорый ремонт «Помпея» не было, зато «Одейшес» был почти готов, между тем как «Венерабл», «Спенсер» и, разумеется, «Сюперб» находились в боевой готовности. Что же касается «Цезаря», то на нем заканчивался последний этап оснастки, и вполне возможно, что сутки спустя он будет способен выйти в море.
Ночью появились признаки левантинца, задувшего с востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— «Аргонаута», — объяснил один из каменщиков.
— Еще один трехпалубник. И три фрегата, два из них — французские.
Англичане молча наблюдали за уверенным, спокойным движением кораблей. «Сюперб» и «Темза» находились всего в миле от объединенной эскадры, входившей в пролив. Огромные, первоклассные испанские корабли — красавцы неумолимо приближались. Каменщики отправились обедать. Ветер повернул в вестовую четверть. Тень от башни повернулась на двадцать пять градусов.
Обогнув мыс Кабрита, «Сюперб» и фрегат направились прямо в Гибралтар, в то время как испанцы пошли в бейдевинд, взяв курс на Альхесирас. Теперь Джек мог убедиться, что их флагманский корабль действительно стодвенадцатипушечник «Реал Карлос», один из самых крупных кораблей, когда-либо спущенных на воду; что один из остальных трехпалубников имел такое же вооружение, а третий — девяносто шесть орудий. Это была весьма грозная сила — четыреста семьдесят четыре крупнокалиберных орудия, не считая сотни с лишним пушек, установленных на фрегатах. Причем все корабли удивительно хорошо управлялись. Они встали на якорь под защитой испанских батарей, проделав маневр так четко, словно находясь на параде, наблюдаемом королем.
— Неплохой денек, сэр, — проговорил Моуэт. — Я так и подумал, что вы должны быть здесь. Я принес вам пирог.
— Большое спасибо, — воскликтгул Джек. — Я чертовски голоден. — Отрезав кусок, он тотчас съел его.
Поразительно, до чего изменился флот, подумал Джек, отрезая другой кусок. В свою бытность мичманом он ни за что на свете не заговорил бы со своим капитаном и уж не стал бы приносить ему пироги. А если бы и пришла ему в голову такая мысль, он ни в жизнь не отважился бы осуществить ее.
— Позвольте разделить с вами компанию, сэр, — произнес Моуэт, усаживаясь рядом. — Думаю, они прибыли, чтобы выручить французов. Как вы считаете, мы их атакуем, сэр?
— «Помпеи» в течение ближайших трех недель не сможет выйти в море, — подумав, ответил Джек Обри. — «Цезарь» получил тяжелые повреждения и должен поставить себе новые мачты. Но если он даже будет готов до того, как противник отправится в плавание, мы сможем выставить пять кораблей против десяти неприятельских или девяти, если исключить «Ганнибал». Тремстам семидесяти пяти орудиям будут противостоять семьсот орудий с лишним, если обе неприятельские эскадры соединятся. Кроме того, нам не хватает людей.
— А вот вы бы их атаковали, верно, сэр? — спросил Бабингтон, и оба мичмана весело засмеялись.
Джек задумчиво покачал головой, и Моуэт продекламировал:
И гарпунеры встанут в ряд
И сонного кита сразят.
— Что за громады эти испанские корабли, сэр, — продолжал Моуэт. — Экипаж «Цезаря» обратился к начальству с просьбой разрешить им работать день и ночь. Капитан Брентон сказал, что они могут работать весь день, а ночью должны стоять на вахте. Они складывают на молу кучи можжевельника, чтобы жечь костры для освещения.
При свете таких костров Джек Обри наткнулся на капитана Китса, командира «Сюперба», который шел с двумя своими лейтенантами и каким-то гражданским. После удивленных восклицаний, приветствий и представлений капитан Китс пригласил Джека отужинать с ним. Они как раз возвращались на корабль. Конечно, трапеза будет не бог весть какая, но подадут настоящую гемпширскую капусту из собственного огорода капитана Китса, доставленную на борт «Астреи».
— Очень любезно с вашей стороны, сэр. Я вам очень признателен, но вы должны меня извинить. К несчастью, я лишился «Софи» и осмелюсь предположить, что вы, вместе с большинством других капитанов первого ранга, будете находиться в составе трибунала, который будет судить меня.
— Ах вот как, — отозвался капитан Китс, неожиданно смутившись.
— Капитан Обри совершенно прав, — менторским тоном произнес штатский.
В этот момент посыльный сообщил, что капитана Китса срочно вызывает адмирал.
— Что это за дохлый шпак в черном сюртуке? — спросил Джек своего знакомого — Хиниджа Дандеса, капитана «Калпа», спустившегося по лестнице.
— Коук? Новый военный прокурор, — ответил Дандес, странно посмотрев на Джека Обри.
А может, ему только так показалось? И тотчас невольно пришли в голову слова из десятого параграфа Дисциплинарного устава: «Если кто-то из служащих флота предательски или из трусости сдастся или станет просить пощады, то по решению военного трибунала он будет приговорен к смерти…»
— Хинидж, пойдем разопьем со мной бутылку портвейна в трактире «Блу постс», — предложил Джек Обри, проведя рукой по лицу.
— Клянусь честью, Джек, это именно то, чего мне сейчас больше всего хотелось бы, но я обещал помочь Брентону. Я как раз туда и направляюсь. Там ждет часть моей команды. — С этими словами он направился к ярко освещенной части мола. Джек побрел прочь, туда, где в темных крутых аллеях прятались низкопробные бордели, зловонные, убогие забегаловки.
На следующий день, укрывшись под стеной Карла V и положив подзорную трубу на камень, чувствуя себя не то шпионом, не то соглядатаем, Джек Обри принялся наблюдать за «Цезарем» (теперь он уже не был флагманом), которого буксировали к блокшиву, чтобы установить на нем новую грот-мачту — она была длиной в сто футов и толщиной не менее ярда. Работали так быстро, что стеньгу установили до полудня. Ни мачты, ни палубы не было видно — так они были облеплены мастерами, крепившими такелаж.
На следующий день, все еще пребывая в состоянии меланхолии, испытывая чувство вины от своего безделья и видя внизу напряженный и организованный труд, в особенности на «Цезаре», Джек Обри наблюдал с вершины скалы «Сан Антонио» — замешкавшийся французский семидесятичетырехпушечник, который прибыл из Кадиса и встал на якорь рядом со своими друзьями в Альхесирасе.
Вскоре на противоположном берегу бухты закипела бурная деятельность. Между всеми двенадцатью судами объединенной эскадры взад — вперед сновали шлюпки. На флагманские корабли доставлялись новые паруса, припасы, оба флагмана обменивались сигналами. Такая же работа, но с еще большим рвением, шла и в Гибралтаре. Надежды на скорый ремонт «Помпея» не было, зато «Одейшес» был почти готов, между тем как «Венерабл», «Спенсер» и, разумеется, «Сюперб» находились в боевой готовности. Что же касается «Цезаря», то на нем заканчивался последний этап оснастки, и вполне возможно, что сутки спустя он будет способен выйти в море.
Ночью появились признаки левантинца, задувшего с востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126