«Реал Карлос» и «Эрменегилдо» лупили друг друга что есть силы. Какое-то из судов — не то «Сюперб», не то «Эрменегилдо» — сбил у «Реал Карлоса» фор — стеньгу. Марсель упал на пушки и загорелся. Некоторое время спустя «Реал Карлос» навалился на «Эрменегилдо» и поджег его. Тогда-то и произошли два взрыва, которые мы с вами наблюдали. Но пока они горели, Китс напал на «Сан Антонио», который привелся к ветру и стал отчаянно сопротивляться. Но приблизительно через полчаса ему пришлось спустить флаг, потому что на два его бортовых залпа «Сюперб» отвечал тремя, причем точными. Поэтому Китс его захватил. Остальные корабли эскадры бросились наутек, воспользовавшись штормовым ветром от норд-норд-веста. Экипаж «Сюперба» едва не взял в плен «Формидабль», но тот успел войти в Кадис. Мы едва не потеряли «Венерабл», который лишился мачт и сел на мель. Однако с мели его стащили, и теперь, с временным парусным вооружением, он возвращается назад. Вместо бизань-мачты они поставили лисель — спирт, ха — ха — ха! А вот и Далзил с Маршаллом. Эй! Эй, Далзил! Маршалл! Привет! Подойдите к нам, выпейте по бокалу за победу!
* * *
На борту «Помпея» был поднят флаг, раздался пушечный выстрел; капитаны собрались на заседание трибунала.
Дело было очень серьезное, и, несмотря на ясный день, ликующие толпы на берегу и веселый настрой, царивший на борту корабля, каждый капитан первого ранга забыл про свое радостное настроение и поднялся на судно со строгим, как у судьи, видом. Старший офицер встретил их с надлежащей торжественностью и проводил в просторную каюту.
Разумеется, Джек Обри уже находился на корабле, но первым рассматривалось не его дело. В отгороженной на левом борту части столовой ждал корабельный священник — человек с затравленным видом. Он ходил взад и вперед, время от времени что-то восклицая и соединяя руки. Было что-то жалкое в том, как тщательно он одет и выбрит до содранной кожи. Если половина обвинений в донесении о нем была правда, то у него не было никакой надежды на помилование.
Едва раздался очередной пушечный выстрел, как старшина корабельной полиции увел священника. Наступила пауза, одна из тех продолжительных пауз, когда время не движется, но стоит на месте или даже движется по кругу. Оставшиеся офицеры говорили вполголоса. Они тоже были одеты со всей тщательностью, в совершенном соответствии с требованиями устава, удовлетворить которые помогли крупные призовые суммы и старания лучших гибралтарских поставщиков обмундирования. Из уважения к членам суда? К событию? Или это было своего рода чувство вины, желание умилостивить судьбу? Они говорили тихо, спокойно, время от времени поглядывая на Джека.
Каждый из них накануне получил официальную повестку и принес ее с собой сложенной или свернутой в трубочку. Спустя некоторое время, забравшись в угол, Бабинггон и Риккетс занялись тем, что все слова, какие только могли, они превращали в непристойности. Между тем Моуэт сочинял стихи на обороте своей бумаги, считая на пальцах количество слогов и проговаривая их про себя. Люкок невидящими глазами смотрел перед собой. Стивен внимательно наблюдал за тем, как жадно ищет пищу на полу, покрытом клетчатой парусиной, блестящая темно — красная крысиная блоха.
Отворилась дверь, и Джек, тотчас вернувшийся в реальный мир, взял свою треуголку с галуном и, пригнув голову, вошел в просторную каюту. За ним последовали его офицеры. Остановившись в центре, он сунул треуголку под мышку и поклонился суду — сначала председателю, затем капитанам справа от него, потом капитанам слева. Председательствующий слегка наклонил голову и предложил капитану Обри и его офицерам сесть. Морской пехотинец поставил стул для Джека в нескольких шагах впереди остальных. Молодой офицер сел, напрасно ощупывая эфес несуществующей шпаги, в то время как военный прокурор зачитывал документ, уполномочивающий данное заседание суда.
На это ушло значительное время, и Стивен то и дело оглядывался вокруг, рассматривая каюту. Она была увеличенной копией салона «Дезэ» (он был так рад, что «Дезэ» уцелел); так же, как и на французском корабле, она была удивительно красива и наполнена светом. В ней были такие же выгнутые окна, такие же наклоненные внутрь борта (благодаря этому она походила на шкатулку), такие же частые, крашенные белилами массивные бимсы — удивительно длинные, кривые, идущие от одного борта к другому. Все это не имело ничего общего с геометрией обыденных сухопутных интерьеров. В дальнем конце каюты, напротив двери, параллельно окнам стоял длинный стол. Между столом и световым люком сидели члены суда, председательствущий — в центре, облаченный в черную мантию военный прокурор восседал за отдельным столом впереди, и по три капитана первого ранга занимали места с каждой стороны. Слева за конторкой находился секретарь суда, а еще левее, на отгороженном канатом пространстве, размещались слушатели.
Атмосфера была суровой: у всех сидевших за сверкающим столом, облаченных в синие с золотыми галунами мундиры, были строгие лица. Предыдущее заседание и вынесенный на нем приговор были беспощадно суровыми.
Внешний вид этих господ привлекал к себе все внимание Джека Обри. Поскольку они были освещены сзади, было трудно разглядеть их как следует. Но в большинстве своем они были хмуры и замкнуты. Китс, Худ, Брентон и Гренвиль были ему знакомы. Гренвиль подмигнул ему — или он просто моргнул? Ну конечно же моргнул: подавать какой-то сигнал было бы крайне неприлично. После победы председательствующий выглядел на двадцать лет моложе, но лицо его было по-прежнему бесстрастным, и из-за опущенных век нельзя было увидеть выражения его глаз. Остальных капитанов Джек знал только по именам. Один из них, сидевший слева, что-то рисовал. Глаза Джека Обри потемнели от гнева.
Голос военного прокурора продолжал монотонно гудеть. «Бывший шлюп флота Его Величества „Софи“ получил предписание проследовать… и в то время как установлено, что, находясь на долготе 40' W и широте 37°40' N, имея пеленг на мыс Роиг…»— говорил он среди всеобщего равнодушия.
«Этот человек любит свое ремесло, — подумал Стивен. — Но какой у него отвратительный голос. Его почти невозможно разобрать. Невнятность — профессиональный недуг юристов». Он стал думать о свойственной судьям болезни — разрушающем эффекте добродетельности, — когда заметил, что Джек утратил первоначальную скованность и по мере того как шло формальное разбирательство, становился все более мрачным. Выглядел он угрюмым, странно и опасно неподвижным. В том, как он упрямо нагнул голову и вытянул ноги, проглядывал контраст с его внешним видом, и у Стивена возникло предчувствие близкой беды.
Военный прокурор к настоящему времени добрался до слов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
* * *
На борту «Помпея» был поднят флаг, раздался пушечный выстрел; капитаны собрались на заседание трибунала.
Дело было очень серьезное, и, несмотря на ясный день, ликующие толпы на берегу и веселый настрой, царивший на борту корабля, каждый капитан первого ранга забыл про свое радостное настроение и поднялся на судно со строгим, как у судьи, видом. Старший офицер встретил их с надлежащей торжественностью и проводил в просторную каюту.
Разумеется, Джек Обри уже находился на корабле, но первым рассматривалось не его дело. В отгороженной на левом борту части столовой ждал корабельный священник — человек с затравленным видом. Он ходил взад и вперед, время от времени что-то восклицая и соединяя руки. Было что-то жалкое в том, как тщательно он одет и выбрит до содранной кожи. Если половина обвинений в донесении о нем была правда, то у него не было никакой надежды на помилование.
Едва раздался очередной пушечный выстрел, как старшина корабельной полиции увел священника. Наступила пауза, одна из тех продолжительных пауз, когда время не движется, но стоит на месте или даже движется по кругу. Оставшиеся офицеры говорили вполголоса. Они тоже были одеты со всей тщательностью, в совершенном соответствии с требованиями устава, удовлетворить которые помогли крупные призовые суммы и старания лучших гибралтарских поставщиков обмундирования. Из уважения к членам суда? К событию? Или это было своего рода чувство вины, желание умилостивить судьбу? Они говорили тихо, спокойно, время от времени поглядывая на Джека.
Каждый из них накануне получил официальную повестку и принес ее с собой сложенной или свернутой в трубочку. Спустя некоторое время, забравшись в угол, Бабинггон и Риккетс занялись тем, что все слова, какие только могли, они превращали в непристойности. Между тем Моуэт сочинял стихи на обороте своей бумаги, считая на пальцах количество слогов и проговаривая их про себя. Люкок невидящими глазами смотрел перед собой. Стивен внимательно наблюдал за тем, как жадно ищет пищу на полу, покрытом клетчатой парусиной, блестящая темно — красная крысиная блоха.
Отворилась дверь, и Джек, тотчас вернувшийся в реальный мир, взял свою треуголку с галуном и, пригнув голову, вошел в просторную каюту. За ним последовали его офицеры. Остановившись в центре, он сунул треуголку под мышку и поклонился суду — сначала председателю, затем капитанам справа от него, потом капитанам слева. Председательствующий слегка наклонил голову и предложил капитану Обри и его офицерам сесть. Морской пехотинец поставил стул для Джека в нескольких шагах впереди остальных. Молодой офицер сел, напрасно ощупывая эфес несуществующей шпаги, в то время как военный прокурор зачитывал документ, уполномочивающий данное заседание суда.
На это ушло значительное время, и Стивен то и дело оглядывался вокруг, рассматривая каюту. Она была увеличенной копией салона «Дезэ» (он был так рад, что «Дезэ» уцелел); так же, как и на французском корабле, она была удивительно красива и наполнена светом. В ней были такие же выгнутые окна, такие же наклоненные внутрь борта (благодаря этому она походила на шкатулку), такие же частые, крашенные белилами массивные бимсы — удивительно длинные, кривые, идущие от одного борта к другому. Все это не имело ничего общего с геометрией обыденных сухопутных интерьеров. В дальнем конце каюты, напротив двери, параллельно окнам стоял длинный стол. Между столом и световым люком сидели члены суда, председательствущий — в центре, облаченный в черную мантию военный прокурор восседал за отдельным столом впереди, и по три капитана первого ранга занимали места с каждой стороны. Слева за конторкой находился секретарь суда, а еще левее, на отгороженном канатом пространстве, размещались слушатели.
Атмосфера была суровой: у всех сидевших за сверкающим столом, облаченных в синие с золотыми галунами мундиры, были строгие лица. Предыдущее заседание и вынесенный на нем приговор были беспощадно суровыми.
Внешний вид этих господ привлекал к себе все внимание Джека Обри. Поскольку они были освещены сзади, было трудно разглядеть их как следует. Но в большинстве своем они были хмуры и замкнуты. Китс, Худ, Брентон и Гренвиль были ему знакомы. Гренвиль подмигнул ему — или он просто моргнул? Ну конечно же моргнул: подавать какой-то сигнал было бы крайне неприлично. После победы председательствующий выглядел на двадцать лет моложе, но лицо его было по-прежнему бесстрастным, и из-за опущенных век нельзя было увидеть выражения его глаз. Остальных капитанов Джек знал только по именам. Один из них, сидевший слева, что-то рисовал. Глаза Джека Обри потемнели от гнева.
Голос военного прокурора продолжал монотонно гудеть. «Бывший шлюп флота Его Величества „Софи“ получил предписание проследовать… и в то время как установлено, что, находясь на долготе 40' W и широте 37°40' N, имея пеленг на мыс Роиг…»— говорил он среди всеобщего равнодушия.
«Этот человек любит свое ремесло, — подумал Стивен. — Но какой у него отвратительный голос. Его почти невозможно разобрать. Невнятность — профессиональный недуг юристов». Он стал думать о свойственной судьям болезни — разрушающем эффекте добродетельности, — когда заметил, что Джек утратил первоначальную скованность и по мере того как шло формальное разбирательство, становился все более мрачным. Выглядел он угрюмым, странно и опасно неподвижным. В том, как он упрямо нагнул голову и вытянул ноги, проглядывал контраст с его внешним видом, и у Стивена возникло предчувствие близкой беды.
Военный прокурор к настоящему времени добрался до слов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126