«Нам стало известно, что подводники были живы ещё два часа». Военные эксперты, которые смотрели по ТV это выступление, были в шоке: «Как два часа, что он несет? Они были живы трое суток!» Моцак же тем временем насупил брови и начал стыдить журналистов «Молодежной правды» за то, что они купили за деньги список членов экипажа, и стал требовать от всех, чтобы они не лезли в моряцкие души. Потом нервно козырнул, буркнул: «Честь имею!» — и рванул к поджидавшей его в стороне машине…
— Да-а, Моцак, поимел ты свою честь, — невесело хохотнул Гусаков, анализируя на очередной планерке вышедший номер газеты. — Если она кому-то и была нужна раньше, то не журналистам, а морякам на «Курске». Они на неё там надеялись, искали её на ощупь в обесточенных отсеках, верили, что она существует, но — не нашли… И погибли… Так кому теперь, спрашивается, нужна такая честь? Я — не знаю…
В Видяево тем временем построили часовню в честь святого Николая Угодника, служили в ней заупокойные службы по погибшим подводникам, молились о живых. Членам семей затонувшего «Курска» начали предоставлять на выбор квартиры в любом из городов России, и они потихоньку разъехались. Остались только те, кто сам не захотел уезжать из Видяево. Или — кто не попал в категорию законных членов их семей — как, например, вдова капитан-лейтенанта Сергея Логинова Наталья, состоявшая с погибшим не в законном, а в так называемом гражданском браке. Через полтора месяца после гибели К-141 у неё родился ребенок от Сергея, но оказалось, что никаких льгот ей по закону не полагается, и со своими проблемами ей отныне предстоит справляться самой, как и её мужу в заливаемой водой лодке…
— Но ведь это же несправедливо! — искренне возмутилась Ленка, прочитав материал о вдове капитан-лейтенанта Логинова. — Неужели наше правительство даже в такой неординарной ситуации не может проявить элементарной гибкости и найти возможность оказать одинаковую помощь всем, кто был близким человеком для кого-нибудь из членов экипажа?
— Да как тебе сказать? — пожал я плечами. — Будучи в Видяево, премьер-министр Валентина Матвиенко метала там громы и молнии: мол, бюрократы! чтоб завтра же расписали девчонок с их подводниками! я лично проверю!.. (Сергей Логинов был не единственным членом экипажа, чей брак с супругой оставался на момент гибели незарегистрированным.) Но в Москве ей юристы объяснили, что зарегистрировать брак с умершим человеком нельзя — это будет нарушение закона. Так что ей пришлось потом даже извиняться: мол, не сердитесь, но в Видяево мне не с кем было по этому вопросу проконсультироваться.
— Чушь все это, обычные отговорки! Если нельзя было пойти по пути посмертной регистрации брака, то наверняка можно было установить его отцовство и дать эту помощь не ей, а родившемуся ребенку или, в конце концов, придумать какой-нибудь другой вариант поддержки. Неужели так трудно сделать добро, если ты этого по-настоящему хочешь?
— Если по-настоящему, то ничего не трудно. Во всяком случае, написать в Кремле распоряжение о приравнивании гражданских жен подводников к официальным членам их семей, небось, не намного труднее, чем писать на ощупь записку в затонувшем отсеке, как это сделал Дима Колесников, — сказал я.
Не знаю, почему, но с того момента, как стало известно о найденной на подлодке записке, у меня из головы ни за что не хотел уходить вопрос: почему её написал именно он, Колесников, а не кто-то другой из двадцати трех находившихся в 9-м отсеке членов экипажа? А потом я прочитал интервью с его вдовой Олей и все понял.
«…А ещё мне Дмитрий написал стихи, — говорила она нашему питерскому корреспонденту Стешину, — какие-то они страшные и пророческие. Он в них писал, что будет любить меня, даже умирая. Я пока ещё не видела той записки, что у него нашли, но примерно знаю, что в ней… В одном из своих последних писем ко мне он написал: „Я утонул в твоих глазах и душе, как настоящий подводник — без пены и даже единого булька. Отважный капитан теперь твой вечный пленник, свободы не хочет…“
Оказывается, командир 7-го (турбинного) отсека капитан-лейтенант Дмитрий Романович Колесников — был поэтом! Неважно, что с его творчеством не были знакомы читательские массы, — школьные друзья в один голос говорят, что он писал стихи, хотя и тщательно скрывал это от учителей. О том же рассказал и капитан-лейтенант Валерий Андреев, бывший во время учебы в Высшем военно-морском инженерном училище имени Дзержинского (Санкт-Петербург) старшиной того самого класса, в котором учился и Дмитрий: «О его увлечении стихами мы знали. Но свои стихи он никому не читал…»
Да, — думаю, что я не ошибаюсь. Он был поэтом, а поэт не мог не иметь при себе листка бумаги и авторучки. Да и кто ещё в те минуты безвыходности и отчаяния вспомнил бы о том, что после гибели нашей телесной оболочки мы способны оставаться жить — в СЛОВЕ?..
…Ленка тем временем со вздохом отложила в сторону прочитанную газету и, вытащив из сумки объемистую кипу ученических тетрадей, отправилась на кухню проверять грамотность своих подопечных, а я улегся на диван и от нечего делать взял в руки пачку измятых нами когда-то на этом же самом диване листов с так до сих пор и не дочитанной мною до конца стенограммой той самой путинской встречи с родственниками погибших подводников, что состоялась ещё в конце августа в видяевском Доме офицеров. Отложив в сторону десятка полтора совсем уж измятых нами страниц, я поудобнее подоткнул под себя диванную подушку и начал читать с того места, на котором сам остановился мой взгляд:
«…МУЖЧИНА. (Неразборчиво). …Мы поклялись своей жизнью защищать нашу Родину — Россию. И мы никак не поймем, что такое Россия?!
ДРУГОЙ МУЖЧИНА. Нас все обманывают! Обманут еще!
ДЕТСКИЙ ГОЛОС. Мама! Мама! Мама!
ЖЕНЩИНА. (Сквозь рыдания). Где мой сын?! Где мой сын?!
ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА. Сколько времени они будут поднимать их, сколько нам ждать здесь?! Сколько мне ещё ждать здесь сына?!
ПУТИН. Что касается… Я вас понимаю, я понимаю, что невозможно уехать и сидеть невозможно…
ЖЕНЩИНА. Деньги последние остались…
ПУТИН. Что касается денег…
ШУМ В ЗАЛЕ, КРИКИ. Не в деньгах дело, а в родственниках! Когда отдадут наших детей?! Не надо про деньги!..»
Попытавшись перевернуться с боку на бок, я неловко шевельнул рукой и, выскользнув из моих пальцев, страницы стенограммы упорхнули на пол и рассыпались там, словно великанская карточная колода. Матернувшись про себя, я свесился с жалобно скрипнувшего дивана и, собрав их в произвольном порядке, продолжил чтение.
«…ЖЕНЩИНА. Владимир Владимирович! А вы знаете, сколько получает офицер?
ПУТИН. Да, мне сказали, что в среднем денежное содержание офицера…
ВЫКРИК. Лейтенанта?
ПУТИН.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Да-а, Моцак, поимел ты свою честь, — невесело хохотнул Гусаков, анализируя на очередной планерке вышедший номер газеты. — Если она кому-то и была нужна раньше, то не журналистам, а морякам на «Курске». Они на неё там надеялись, искали её на ощупь в обесточенных отсеках, верили, что она существует, но — не нашли… И погибли… Так кому теперь, спрашивается, нужна такая честь? Я — не знаю…
В Видяево тем временем построили часовню в честь святого Николая Угодника, служили в ней заупокойные службы по погибшим подводникам, молились о живых. Членам семей затонувшего «Курска» начали предоставлять на выбор квартиры в любом из городов России, и они потихоньку разъехались. Остались только те, кто сам не захотел уезжать из Видяево. Или — кто не попал в категорию законных членов их семей — как, например, вдова капитан-лейтенанта Сергея Логинова Наталья, состоявшая с погибшим не в законном, а в так называемом гражданском браке. Через полтора месяца после гибели К-141 у неё родился ребенок от Сергея, но оказалось, что никаких льгот ей по закону не полагается, и со своими проблемами ей отныне предстоит справляться самой, как и её мужу в заливаемой водой лодке…
— Но ведь это же несправедливо! — искренне возмутилась Ленка, прочитав материал о вдове капитан-лейтенанта Логинова. — Неужели наше правительство даже в такой неординарной ситуации не может проявить элементарной гибкости и найти возможность оказать одинаковую помощь всем, кто был близким человеком для кого-нибудь из членов экипажа?
— Да как тебе сказать? — пожал я плечами. — Будучи в Видяево, премьер-министр Валентина Матвиенко метала там громы и молнии: мол, бюрократы! чтоб завтра же расписали девчонок с их подводниками! я лично проверю!.. (Сергей Логинов был не единственным членом экипажа, чей брак с супругой оставался на момент гибели незарегистрированным.) Но в Москве ей юристы объяснили, что зарегистрировать брак с умершим человеком нельзя — это будет нарушение закона. Так что ей пришлось потом даже извиняться: мол, не сердитесь, но в Видяево мне не с кем было по этому вопросу проконсультироваться.
— Чушь все это, обычные отговорки! Если нельзя было пойти по пути посмертной регистрации брака, то наверняка можно было установить его отцовство и дать эту помощь не ей, а родившемуся ребенку или, в конце концов, придумать какой-нибудь другой вариант поддержки. Неужели так трудно сделать добро, если ты этого по-настоящему хочешь?
— Если по-настоящему, то ничего не трудно. Во всяком случае, написать в Кремле распоряжение о приравнивании гражданских жен подводников к официальным членам их семей, небось, не намного труднее, чем писать на ощупь записку в затонувшем отсеке, как это сделал Дима Колесников, — сказал я.
Не знаю, почему, но с того момента, как стало известно о найденной на подлодке записке, у меня из головы ни за что не хотел уходить вопрос: почему её написал именно он, Колесников, а не кто-то другой из двадцати трех находившихся в 9-м отсеке членов экипажа? А потом я прочитал интервью с его вдовой Олей и все понял.
«…А ещё мне Дмитрий написал стихи, — говорила она нашему питерскому корреспонденту Стешину, — какие-то они страшные и пророческие. Он в них писал, что будет любить меня, даже умирая. Я пока ещё не видела той записки, что у него нашли, но примерно знаю, что в ней… В одном из своих последних писем ко мне он написал: „Я утонул в твоих глазах и душе, как настоящий подводник — без пены и даже единого булька. Отважный капитан теперь твой вечный пленник, свободы не хочет…“
Оказывается, командир 7-го (турбинного) отсека капитан-лейтенант Дмитрий Романович Колесников — был поэтом! Неважно, что с его творчеством не были знакомы читательские массы, — школьные друзья в один голос говорят, что он писал стихи, хотя и тщательно скрывал это от учителей. О том же рассказал и капитан-лейтенант Валерий Андреев, бывший во время учебы в Высшем военно-морском инженерном училище имени Дзержинского (Санкт-Петербург) старшиной того самого класса, в котором учился и Дмитрий: «О его увлечении стихами мы знали. Но свои стихи он никому не читал…»
Да, — думаю, что я не ошибаюсь. Он был поэтом, а поэт не мог не иметь при себе листка бумаги и авторучки. Да и кто ещё в те минуты безвыходности и отчаяния вспомнил бы о том, что после гибели нашей телесной оболочки мы способны оставаться жить — в СЛОВЕ?..
…Ленка тем временем со вздохом отложила в сторону прочитанную газету и, вытащив из сумки объемистую кипу ученических тетрадей, отправилась на кухню проверять грамотность своих подопечных, а я улегся на диван и от нечего делать взял в руки пачку измятых нами когда-то на этом же самом диване листов с так до сих пор и не дочитанной мною до конца стенограммой той самой путинской встречи с родственниками погибших подводников, что состоялась ещё в конце августа в видяевском Доме офицеров. Отложив в сторону десятка полтора совсем уж измятых нами страниц, я поудобнее подоткнул под себя диванную подушку и начал читать с того места, на котором сам остановился мой взгляд:
«…МУЖЧИНА. (Неразборчиво). …Мы поклялись своей жизнью защищать нашу Родину — Россию. И мы никак не поймем, что такое Россия?!
ДРУГОЙ МУЖЧИНА. Нас все обманывают! Обманут еще!
ДЕТСКИЙ ГОЛОС. Мама! Мама! Мама!
ЖЕНЩИНА. (Сквозь рыдания). Где мой сын?! Где мой сын?!
ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА. Сколько времени они будут поднимать их, сколько нам ждать здесь?! Сколько мне ещё ждать здесь сына?!
ПУТИН. Что касается… Я вас понимаю, я понимаю, что невозможно уехать и сидеть невозможно…
ЖЕНЩИНА. Деньги последние остались…
ПУТИН. Что касается денег…
ШУМ В ЗАЛЕ, КРИКИ. Не в деньгах дело, а в родственниках! Когда отдадут наших детей?! Не надо про деньги!..»
Попытавшись перевернуться с боку на бок, я неловко шевельнул рукой и, выскользнув из моих пальцев, страницы стенограммы упорхнули на пол и рассыпались там, словно великанская карточная колода. Матернувшись про себя, я свесился с жалобно скрипнувшего дивана и, собрав их в произвольном порядке, продолжил чтение.
«…ЖЕНЩИНА. Владимир Владимирович! А вы знаете, сколько получает офицер?
ПУТИН. Да, мне сказали, что в среднем денежное содержание офицера…
ВЫКРИК. Лейтенанта?
ПУТИН.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76