Последствия были точно такие же, что и по официальной версии: разгерметизация химических компонентов двигателя торпеды, находившейся в торпедном аппарате, пожар в первом отсеке и — через 2 минуты 15 секунд, при достижении температуры свыше 500 градусов на борту — взрыв основной части боезапаса.
Он поднял свой стакан, приглашая всех выпить.
Выдохнув воздух, я протолкнул в себя обжигающий горло и губы спирт и принялся торопливо заедать котлетой.
— А доказательства? — спросил я, чуть прожевав и отдышавшись. — Чем эта версия предпочтительнее всех остальных?
— Вероятность такой версии, — не спеша очищая мандаринку, пояснил представитель «Независимой», — подтверждается, в частности, той пеленой тумана, которой правительственная комиссия окутала результаты обследования 60 тонн фрагментов подводной лодки «Курск», которые были подняты со дна моря ещё более месяца назад. Даже студент-криминалист знает, что столкновение двух огромных металлических предметов можно выявить и предметно доказать в ходе не очень сложных лабораторных исследований. Причем следы столкновения могут рассказать о многом: о времени и силе удара, его направленности, и даже материале, из которого выполнен объект, нанесший ущерб. Правительственная же комиссия хранит гробовое молчание, не знакомя общественность даже с данными экспресс-анализов…
Он взял со стола бутылку и ещё раз наполнил стаканы.
— Со дня катастрофы прошло уже четыре месяца, а ясности в причинах аварии не больше, чем в первые дни. Российские власти упорствуют со своей официальной версией гибели подлодки от столкновения с иностранной субмариной, при этом они готовы ухватиться буквально за соломинку — ненароком кем-то брошенное слово. Хотя и располагают 60-тонной «доказательной базой». Рассчет на то, что интерес к катастрофе со временем пройдет, абсолютно неверен. Общественность не успокоится, пока ей не будут представлены соответствующие доказательства. А вот рассчет на то, что истинные причины трагедии будут оглашены, когда поменяются ныне действующие первые лица, имеющие отношение к трагедии, более правдоподобен. При таком подходе к делу и летом следующего года, когда планируется подъем на поверхность бренного корпуса «Курска» без первого отсека, самого нужного для выявления существа катастрофы, ясности в причинах будет не больше, чем сегодня.
Мы допили принесенную бутылку спирта и отправились обедать. По пути прихватили в одном из встретившихся магазинов ещё две бутылки водки, а поэтому, что мы ели и о чем говорили в столовой, я, честно говоря, не помню. Очнулся я уже в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати. Тулуп мой валялся на полу у входа, ботинки были разбросаны по номеру, шапка лежала на столе среди стаканов.
Во рту стояла страшная сушь, и я понял, что, хочешь — не хочешь, а мне сейчас придется разлепить глаза и подняться. «Главное, это не пить воды, когда проснешься», — вспомнились мне наставления провожавшего меня до номера Вадима… Или Владимира? Ни фига, блин, не вспомнить, какая-то дыра в памяти…
Стараясь не делать резких движений головой, я тихонечко встал с кровати и дошел до стола. Там, между кусками недоеденного хлеба, стаканами и шапкой лежал маленький ярко-оранжевый мандарин и, жадно схватив его дрожащей рукой, я сорвал кожуру и, разломив на две половинки, по очереди затолкал их в рот и втянул в себя глотки оживляющего кисло-сладкого сока.
А утром ко мне опять заявились мои новые знакомцы и повели с собой опохмеляться. Очнулся я уже в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати…
…Дня через четыре я понял, что вернусь домой законченным алкоголиком, и предпринял попытку вернуть себя к трезвой жизни. Коротко говоря, я — сбежал. Проснувшись рано утром и представив, как через какие-нибудь час-полтора распахнется дверь и на пороге появятся Вадим и Владимир, и надо будет опять вталкивать в себя этот опротивевший, обжигающий все нутро спирт, я поднялся с кровати, привел себя, насколько это было возможно, в человеческий вид, проверил, не потерял ли я за эти дни паспорт и деньги, а потом прихватил на всякий случай фотоаппарат и покинул гостиницу. Куда я сейчас пойду, я не думал, у меня не было какого-нибудь четкого плана на день, но оставаться в номере и пить было уже невыносимо.
Прослонявшись около часа по утреннему городу, я оказался на его окраине. За спиной досыпал свои утренние часы Североморск, в кармане тулупа грелись завернутые в бумагу бутерброды, которые я на всякий случай купил в одном из работающих всю ночь на каждом этаже гостиницы буфетов, а прямо передо мной лежала уходящая в сторону Видяева дорога — я помню, как нас везли по ней несколько дней назад автобусом на вручение наград. Перед самим гарнизоном было два кордона безопасности, но в стороне от дороги, за полосой безлюдной холодной тундры, чувствовалось, хоть мы и ехали туда и обратно по темноте, как бьются о скалы волны Баренцева моря. И сейчас мне вдруг нестерпимо захотелось попасть туда — не просто на береговую полосу, заваленную в районе города пустыми металлическими бочками из-под солярки и бензина, а именно на ту пустынную прибрежную кромку под скалами, где нет ни людей, ни шума машин, ни тем более никакого спирта, а есть только море, небо да ощущение холодного безмолвия…
За спиной послышался шум догоняющей меня машины и, оглянувшись, я увидел направляющуюся в сторону Видяева легковушку. Подняв руку, я помахал ею, прося водителя остановиться. Он спокойно притормозил рядом со мной, и распахнул дверцу.
— В Видяево?
— Не совсем… Я хочу выйти где-нибудь по дороге, поглядеть на море.
— А обратно как? — удивился он.
— Да как и сейчас. Кто-нибудь же да будет ехать мимо?
— Наверное…
Потихоньку мы разговорились. Хозяина машины, 43-летнего офицера-подводника, звали Александр Харламов, он был родом из Казахстана, но уже много лет служил здесь на базе в Видяево, занимая должность заместителя командира одной из флотилий.
— …Для нас это трагедия, — говорил он, вглядываясь в припорошенную снегом дорогу. — Мы же там все друг друга знаем. Я знаком со всеми офицерами, служившими на этой лодке. Провожал их, когда они выходили из базы.
— А с командиром «Курска» Лячиным — тоже были знакомы?
— Геннадия Петровича я знаю ещё с 70-х годов, как и его жену Ирину. Это один из самых больших профессионалов. Он начал службу, как и я, на обычной дизельной подлодке, так что у него есть опыт… У меня, кстати, тоже были аварии. Однажды в моей подлодке произошел пожар. Но не суметь всплыть — такого со мной никогда не случалось. Даже «Комсомолец» в 1989 году сумел всплыть, прежде чем мы его потеряли. Здесь же произошло что-то совсем непонятное…
Отъехав десятка полтора километров, он остановил машину и кивнул в сторону черневших неподалеку скал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Он поднял свой стакан, приглашая всех выпить.
Выдохнув воздух, я протолкнул в себя обжигающий горло и губы спирт и принялся торопливо заедать котлетой.
— А доказательства? — спросил я, чуть прожевав и отдышавшись. — Чем эта версия предпочтительнее всех остальных?
— Вероятность такой версии, — не спеша очищая мандаринку, пояснил представитель «Независимой», — подтверждается, в частности, той пеленой тумана, которой правительственная комиссия окутала результаты обследования 60 тонн фрагментов подводной лодки «Курск», которые были подняты со дна моря ещё более месяца назад. Даже студент-криминалист знает, что столкновение двух огромных металлических предметов можно выявить и предметно доказать в ходе не очень сложных лабораторных исследований. Причем следы столкновения могут рассказать о многом: о времени и силе удара, его направленности, и даже материале, из которого выполнен объект, нанесший ущерб. Правительственная же комиссия хранит гробовое молчание, не знакомя общественность даже с данными экспресс-анализов…
Он взял со стола бутылку и ещё раз наполнил стаканы.
— Со дня катастрофы прошло уже четыре месяца, а ясности в причинах аварии не больше, чем в первые дни. Российские власти упорствуют со своей официальной версией гибели подлодки от столкновения с иностранной субмариной, при этом они готовы ухватиться буквально за соломинку — ненароком кем-то брошенное слово. Хотя и располагают 60-тонной «доказательной базой». Рассчет на то, что интерес к катастрофе со временем пройдет, абсолютно неверен. Общественность не успокоится, пока ей не будут представлены соответствующие доказательства. А вот рассчет на то, что истинные причины трагедии будут оглашены, когда поменяются ныне действующие первые лица, имеющие отношение к трагедии, более правдоподобен. При таком подходе к делу и летом следующего года, когда планируется подъем на поверхность бренного корпуса «Курска» без первого отсека, самого нужного для выявления существа катастрофы, ясности в причинах будет не больше, чем сегодня.
Мы допили принесенную бутылку спирта и отправились обедать. По пути прихватили в одном из встретившихся магазинов ещё две бутылки водки, а поэтому, что мы ели и о чем говорили в столовой, я, честно говоря, не помню. Очнулся я уже в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати. Тулуп мой валялся на полу у входа, ботинки были разбросаны по номеру, шапка лежала на столе среди стаканов.
Во рту стояла страшная сушь, и я понял, что, хочешь — не хочешь, а мне сейчас придется разлепить глаза и подняться. «Главное, это не пить воды, когда проснешься», — вспомнились мне наставления провожавшего меня до номера Вадима… Или Владимира? Ни фига, блин, не вспомнить, какая-то дыра в памяти…
Стараясь не делать резких движений головой, я тихонечко встал с кровати и дошел до стола. Там, между кусками недоеденного хлеба, стаканами и шапкой лежал маленький ярко-оранжевый мандарин и, жадно схватив его дрожащей рукой, я сорвал кожуру и, разломив на две половинки, по очереди затолкал их в рот и втянул в себя глотки оживляющего кисло-сладкого сока.
А утром ко мне опять заявились мои новые знакомцы и повели с собой опохмеляться. Очнулся я уже в своем гостиничном номере, лежащим прямо в штанах и свитере на кровати…
…Дня через четыре я понял, что вернусь домой законченным алкоголиком, и предпринял попытку вернуть себя к трезвой жизни. Коротко говоря, я — сбежал. Проснувшись рано утром и представив, как через какие-нибудь час-полтора распахнется дверь и на пороге появятся Вадим и Владимир, и надо будет опять вталкивать в себя этот опротивевший, обжигающий все нутро спирт, я поднялся с кровати, привел себя, насколько это было возможно, в человеческий вид, проверил, не потерял ли я за эти дни паспорт и деньги, а потом прихватил на всякий случай фотоаппарат и покинул гостиницу. Куда я сейчас пойду, я не думал, у меня не было какого-нибудь четкого плана на день, но оставаться в номере и пить было уже невыносимо.
Прослонявшись около часа по утреннему городу, я оказался на его окраине. За спиной досыпал свои утренние часы Североморск, в кармане тулупа грелись завернутые в бумагу бутерброды, которые я на всякий случай купил в одном из работающих всю ночь на каждом этаже гостиницы буфетов, а прямо передо мной лежала уходящая в сторону Видяева дорога — я помню, как нас везли по ней несколько дней назад автобусом на вручение наград. Перед самим гарнизоном было два кордона безопасности, но в стороне от дороги, за полосой безлюдной холодной тундры, чувствовалось, хоть мы и ехали туда и обратно по темноте, как бьются о скалы волны Баренцева моря. И сейчас мне вдруг нестерпимо захотелось попасть туда — не просто на береговую полосу, заваленную в районе города пустыми металлическими бочками из-под солярки и бензина, а именно на ту пустынную прибрежную кромку под скалами, где нет ни людей, ни шума машин, ни тем более никакого спирта, а есть только море, небо да ощущение холодного безмолвия…
За спиной послышался шум догоняющей меня машины и, оглянувшись, я увидел направляющуюся в сторону Видяева легковушку. Подняв руку, я помахал ею, прося водителя остановиться. Он спокойно притормозил рядом со мной, и распахнул дверцу.
— В Видяево?
— Не совсем… Я хочу выйти где-нибудь по дороге, поглядеть на море.
— А обратно как? — удивился он.
— Да как и сейчас. Кто-нибудь же да будет ехать мимо?
— Наверное…
Потихоньку мы разговорились. Хозяина машины, 43-летнего офицера-подводника, звали Александр Харламов, он был родом из Казахстана, но уже много лет служил здесь на базе в Видяево, занимая должность заместителя командира одной из флотилий.
— …Для нас это трагедия, — говорил он, вглядываясь в припорошенную снегом дорогу. — Мы же там все друг друга знаем. Я знаком со всеми офицерами, служившими на этой лодке. Провожал их, когда они выходили из базы.
— А с командиром «Курска» Лячиным — тоже были знакомы?
— Геннадия Петровича я знаю ещё с 70-х годов, как и его жену Ирину. Это один из самых больших профессионалов. Он начал службу, как и я, на обычной дизельной подлодке, так что у него есть опыт… У меня, кстати, тоже были аварии. Однажды в моей подлодке произошел пожар. Но не суметь всплыть — такого со мной никогда не случалось. Даже «Комсомолец» в 1989 году сумел всплыть, прежде чем мы его потеряли. Здесь же произошло что-то совсем непонятное…
Отъехав десятка полтора километров, он остановил машину и кивнул в сторону черневших неподалеку скал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76