За стеной виднелось несколько крупных, каменных на вид, строений. Агаддин, в сравнении с этим широко раскинувшимся поселением, выглядел настоящей твердыней.
Тоскливое место. Но делать было нечего, Анаэль скакал вслед за своими спутниками. Когда они подъехали поближе, новоиспеченный оруженосец обратил внимание на редкие, тоскливые удары колокола, доносившиеся из-за стен. Они не были похожи на обычный церковный призыв. Редкие, однообразные, нагоняющие тоску удары.
Наконец, доехали.
Рыцари остановились вплотную у ворот. Главный из носителей зеленого креста перемолвился словом со стражником, что появился на надвратной башенке, и тот крикнул кому-то вниз, чтобы ворота поскорее отпирали.
Анаэль, с обычным своим внимательным любопытством, оглядывался, стараясь все рассмотреть получше и запомнить, на всякий случай. Особое его внимание привлек шест, торчащий рядом со стражником, заведовавшим воротами. Анаэль стоял очень близко к воротам, к тому же мешал холщовый бурнус, одетый для защиты от солнца. Одним словом, пришлось высоко задирать голову, чтобы увидеть верхнюю оконечность шеста. Пришлось даже откинуться в седле. Анаэль откинулся так сильно, что чуть не свалился на землю. На вершине шеста красовался огромный, оскаленный верблюжий череп. Неприятная волна пробежала по спине оруженосца. Чем-то смутно ему было знакомо это украшение. Что-то оно обозначает… Анаэль обернулся к своему господину, чтобы задать вопрос и вторично чуть не рухнул с коня. Рыцарь снял свой шлем. И его не стало. На Анаэля смотрела жуткая маска. Вывернутые бледные веки, верхняя губа изъедена огромными болячками, нижняя отвисла, как белая виноградная гроздь.
Проказа!
— Спать будешь здесь, — брат Иоанн распахнул, висевшую на кожаных петлях, дверь и показал маленькую сводчатую пещеру с потолком, значительно ниже человеческого роста. В углу — грубое распятие. Постелью должен был служить каменный уступ с деревянным обрубком в изголовье вместо постели. Обрубок был отполирован до блеска головами предшественников. Края чашки, ею завершалось убранство кельи, были обглоданы.
Войдя внутрь, Анаэль рухнул на свое каменное ложе. Дверь, мягко стукнув по камню, закрылась.
Он уже знал, что находится в лепрозории, опекаемом орденом Святого Лазаря, созданном специально для помощи прокаженным, итальянскими рыцарями. Сказали ему также, что орден этот является младшим братом ордена Иерусалимского храма, и что тамплиеры часто оказывают своим итальянским братьям помощь оружием и людьми, а в крайних случаях даже и деньгами.
Честно говоря, Анаэлю было все равно, на чьем попечении находится монастырь, существенным было то, что это был монастырь для прокаженных.
Брат Иоанн, помощник здешнего келаря, в распоряжение которого первым делом попал новоприбывший оруженосец, был чрезвычайно словоохотлив, и задав ему всего один какой-нибудь вопрос, спрашивающий получал подробный отчет обо всем, что знал или о чем догадывался этот член ордена Святого Лазаря. Анаэль поинтересовался лишь одним, надолго ли присылают в сию обитель своих людей тамплиеры.
— Обычно навсегда, — бодро сообщил помощник келаря. Далее он счел нужным заявить, что он немного завидует его, Анаэля положению, ибо прислуживать он будет одному всего лишь человеку, прибывшему вместе с ним рыцарю, шевалье де Шастеле. Господину, как говорят, и родовитому, и добропорядочному. И питаться Анаэлю предстоит из котла братии, а если будет необходимо, то и вместе со своим господином. Такое здесь, в обители Святого Лазаря, принято, и многие знатные снисходят до общества своих слуг, правда это происходит в том случае, когда болезнь доводит господ до такого состояния, что они сами не могут ни встать, ни сесть.
Эта мысль, высказанная им самим вслух, так развеселила брата Иоанна, что он залился самым беззаботным, почти ребяческим смехом.
— Когда же господин де Шастеле умрет — об этом можно не очень пока беспокоиться, лепра пожирает человека медленно, так вот даже когда ты утратишь своего высокородного господина, ты пожалуй не утратишь своего привилегированного положения, потому что многие из болезнующих рыцарей захотят тебя видеть своим служкой, помня, кому ты прислуживал перед этим. Так что господский стол и благородное обхождение тебе гарантировано до самой глубокой старости. Правда все может осложниться, если Господь приведет тебе самому заболеть здешней болезнью. Тебе, как человеку происхождения простого, свой служка не положен, и придется тебе беспокоиться и заботиться о себе самолично, а это, с развитием болезни, бывает затруднительно и весьма. Иной раз, ведь и пальцы отваливаются и другое всякое. Но думать об этом заранее вряд ли надо, да и грех, поди. Господь не велит нам впадать в уныние, а советует впадать лучше в усердие. Да и то сказать, ведь не всякий здоровый здесь заболевает. Посмотри хоть на меня. Прошлой весной высыпало у меня по ногам, и решили все, что пришел мой черед, и сам я смирился. Пожил, думаю, хватит. Пришел брат-лекарь, прочитал надо мной молитву, приличествующую случаю. Ан, нет — оказалась обычная чесательная хворь.
Оруженосец лежал, уткнувшись лицом в холодное дерево. Говорить что-либо не было сил.
— Вот так-то, брат Анаэль. Что это за имя у тебя, а? Незнакомы здесь имена такие нам. Надобно тебе сказать об одном маленьком неудобстве, что в лепрозории нашем действительно место имеет. В том дело, что организовали орден, с благословения папы Климента, рыцари все больше происхождением из земель итальянских, и франкский язык не все знают. А если знают, то не любят из гордости на нем говорить. Но обвыкнешься. Я вот глуп к языкам с детства, да и то к тарабарщине ихней притерпелся.
Анаэль лежал все так же недвижно, казалось, он намертво сросся со своим каменным ложем.
— Да не горюй, а наоборот, радуйся. Всем бы так начинать, как тебе. А то не угодишь кислым видом господину де Шастеле, и отошлет он тебя отсюда, от капеллы да в нижние пещеры, вот тогда и поймешь умом своим, что да как.
Дослушав до конца эту бодрую, нравоучительную речь, Анаэль пришел к выводу, что надо отсюда бежать. И чем скорей, тем лучше.
Господин де Шастеле, прибыв в лепрозорий, совершенно перестал стесняться своей внешности. И всякий раз, подавая ему утром пищу, Анаэль должен был лицезреть его в полном, почти самодовольном великолепии. Но этим все не исчерпывалось. Дворянин до мозга костей, господин де Шастеле, будучи даже загнан обстоятельствами в мрачное заведение на берегах Мертвого моря, не хотел лишить себя хорошего общества. Он со страстью включился в местную светскую жизнь. Нашлись в стенах лепрозория господа, соответствующие его представлениям о настоящем благородстве и подлинной родовитости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Тоскливое место. Но делать было нечего, Анаэль скакал вслед за своими спутниками. Когда они подъехали поближе, новоиспеченный оруженосец обратил внимание на редкие, тоскливые удары колокола, доносившиеся из-за стен. Они не были похожи на обычный церковный призыв. Редкие, однообразные, нагоняющие тоску удары.
Наконец, доехали.
Рыцари остановились вплотную у ворот. Главный из носителей зеленого креста перемолвился словом со стражником, что появился на надвратной башенке, и тот крикнул кому-то вниз, чтобы ворота поскорее отпирали.
Анаэль, с обычным своим внимательным любопытством, оглядывался, стараясь все рассмотреть получше и запомнить, на всякий случай. Особое его внимание привлек шест, торчащий рядом со стражником, заведовавшим воротами. Анаэль стоял очень близко к воротам, к тому же мешал холщовый бурнус, одетый для защиты от солнца. Одним словом, пришлось высоко задирать голову, чтобы увидеть верхнюю оконечность шеста. Пришлось даже откинуться в седле. Анаэль откинулся так сильно, что чуть не свалился на землю. На вершине шеста красовался огромный, оскаленный верблюжий череп. Неприятная волна пробежала по спине оруженосца. Чем-то смутно ему было знакомо это украшение. Что-то оно обозначает… Анаэль обернулся к своему господину, чтобы задать вопрос и вторично чуть не рухнул с коня. Рыцарь снял свой шлем. И его не стало. На Анаэля смотрела жуткая маска. Вывернутые бледные веки, верхняя губа изъедена огромными болячками, нижняя отвисла, как белая виноградная гроздь.
Проказа!
— Спать будешь здесь, — брат Иоанн распахнул, висевшую на кожаных петлях, дверь и показал маленькую сводчатую пещеру с потолком, значительно ниже человеческого роста. В углу — грубое распятие. Постелью должен был служить каменный уступ с деревянным обрубком в изголовье вместо постели. Обрубок был отполирован до блеска головами предшественников. Края чашки, ею завершалось убранство кельи, были обглоданы.
Войдя внутрь, Анаэль рухнул на свое каменное ложе. Дверь, мягко стукнув по камню, закрылась.
Он уже знал, что находится в лепрозории, опекаемом орденом Святого Лазаря, созданном специально для помощи прокаженным, итальянскими рыцарями. Сказали ему также, что орден этот является младшим братом ордена Иерусалимского храма, и что тамплиеры часто оказывают своим итальянским братьям помощь оружием и людьми, а в крайних случаях даже и деньгами.
Честно говоря, Анаэлю было все равно, на чьем попечении находится монастырь, существенным было то, что это был монастырь для прокаженных.
Брат Иоанн, помощник здешнего келаря, в распоряжение которого первым делом попал новоприбывший оруженосец, был чрезвычайно словоохотлив, и задав ему всего один какой-нибудь вопрос, спрашивающий получал подробный отчет обо всем, что знал или о чем догадывался этот член ордена Святого Лазаря. Анаэль поинтересовался лишь одним, надолго ли присылают в сию обитель своих людей тамплиеры.
— Обычно навсегда, — бодро сообщил помощник келаря. Далее он счел нужным заявить, что он немного завидует его, Анаэля положению, ибо прислуживать он будет одному всего лишь человеку, прибывшему вместе с ним рыцарю, шевалье де Шастеле. Господину, как говорят, и родовитому, и добропорядочному. И питаться Анаэлю предстоит из котла братии, а если будет необходимо, то и вместе со своим господином. Такое здесь, в обители Святого Лазаря, принято, и многие знатные снисходят до общества своих слуг, правда это происходит в том случае, когда болезнь доводит господ до такого состояния, что они сами не могут ни встать, ни сесть.
Эта мысль, высказанная им самим вслух, так развеселила брата Иоанна, что он залился самым беззаботным, почти ребяческим смехом.
— Когда же господин де Шастеле умрет — об этом можно не очень пока беспокоиться, лепра пожирает человека медленно, так вот даже когда ты утратишь своего высокородного господина, ты пожалуй не утратишь своего привилегированного положения, потому что многие из болезнующих рыцарей захотят тебя видеть своим служкой, помня, кому ты прислуживал перед этим. Так что господский стол и благородное обхождение тебе гарантировано до самой глубокой старости. Правда все может осложниться, если Господь приведет тебе самому заболеть здешней болезнью. Тебе, как человеку происхождения простого, свой служка не положен, и придется тебе беспокоиться и заботиться о себе самолично, а это, с развитием болезни, бывает затруднительно и весьма. Иной раз, ведь и пальцы отваливаются и другое всякое. Но думать об этом заранее вряд ли надо, да и грех, поди. Господь не велит нам впадать в уныние, а советует впадать лучше в усердие. Да и то сказать, ведь не всякий здоровый здесь заболевает. Посмотри хоть на меня. Прошлой весной высыпало у меня по ногам, и решили все, что пришел мой черед, и сам я смирился. Пожил, думаю, хватит. Пришел брат-лекарь, прочитал надо мной молитву, приличествующую случаю. Ан, нет — оказалась обычная чесательная хворь.
Оруженосец лежал, уткнувшись лицом в холодное дерево. Говорить что-либо не было сил.
— Вот так-то, брат Анаэль. Что это за имя у тебя, а? Незнакомы здесь имена такие нам. Надобно тебе сказать об одном маленьком неудобстве, что в лепрозории нашем действительно место имеет. В том дело, что организовали орден, с благословения папы Климента, рыцари все больше происхождением из земель итальянских, и франкский язык не все знают. А если знают, то не любят из гордости на нем говорить. Но обвыкнешься. Я вот глуп к языкам с детства, да и то к тарабарщине ихней притерпелся.
Анаэль лежал все так же недвижно, казалось, он намертво сросся со своим каменным ложем.
— Да не горюй, а наоборот, радуйся. Всем бы так начинать, как тебе. А то не угодишь кислым видом господину де Шастеле, и отошлет он тебя отсюда, от капеллы да в нижние пещеры, вот тогда и поймешь умом своим, что да как.
Дослушав до конца эту бодрую, нравоучительную речь, Анаэль пришел к выводу, что надо отсюда бежать. И чем скорей, тем лучше.
Господин де Шастеле, прибыв в лепрозорий, совершенно перестал стесняться своей внешности. И всякий раз, подавая ему утром пищу, Анаэль должен был лицезреть его в полном, почти самодовольном великолепии. Но этим все не исчерпывалось. Дворянин до мозга костей, господин де Шастеле, будучи даже загнан обстоятельствами в мрачное заведение на берегах Мертвого моря, не хотел лишить себя хорошего общества. Он со страстью включился в местную светскую жизнь. Нашлись в стенах лепрозория господа, соответствующие его представлениям о настоящем благородстве и подлинной родовитости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161