Пакетбот имел одно, но весьма важное поручение — доставлять почту от русского посланника Потемкину, откуда она переправлялась в Петербург, и отвозить высочайшие инструкции полномочному представителю России при султане.
Русский посланник Яков Иванович Булгаков обрадовался новому человеку из России. За двадцать лет дипломатической службы он научился с одного взгляда оценивать людей. Сенявин пришелся ему явно по душе. За обедом он рассказывал новому знакомому о разных интригах и происках иностранных дипломатов в Стамбуле. Частенько они не ладили, но потом мирились и сходились, чтобы сообща воздействовать на Порту.
— Но при всем том, братец вы мой, — попросту говорил посланник, — вся эта шатия — и французы, и пруссаки, и англичане — цель имеет превосходную: вредить как можно больше России-матушке.
Булгакову подали тарелку с макаронами, и он предложил флаг-офицеру:
— Попробуйте сие блюдо, токмо у нас его готовит с таинством своим любезный лекарь наш синьор Жаротти. — Он кивнул на сидевшего в торце стола смуглого человека, которого представил накануне Сенявину.
— О, это и есть тот лекарств от лихорадки, что я говорил, — несколько коверкая слова, проговорил Жаротти.
Незадолго перед уходом из Севастополя Сенявин подхватил лихорадку, и она трепала его третью неделю. Когда об этом узнал Жаротти, то посоветовал больному три раза в день кушать приготовленные особым образом макароны на сливках в паштете, заверив, что лучшего лекарства против лихорадки нет. Слуга поднес большое блюдо, и Сенявин наложил себе полную тарелку макарон.
Булгаков между тем продолжал:
— Возьмите здешнего прусского агента Гаффрона, он только и втолковывает Порте мысли, что Фридрих тотчас готов заключить с ней союз, натурально, против России. А посмотрите на французов. Они готовы хоть завтра подарить Порте дюжину линейных кораблей, только бы пушки оных палили по русским берегам.
Сенявин внимательно вслушивался. Такие тонкости открывались ему впервые. К тому же аппетитные макароны вроде бы пошли впрок. Срочных депеш пока не было, и он стал, с радушного разрешения Булгакова, ежедневно обедать и ужинать в посольстве.
Через несколько дней погода испортилась, задул сильный северный ветер, который не затихал почти целый месяц.
Однажды Булгаков вышел к обеду с опозданием, несколько расстроенный:
— Получено накануне из Рагузы от тамошнего нашего консула неприятное уведомление. Два судна российских в море Средиземном схвачены силою, будто бы алжирскими корсарами. Увели их то ли в Алжир, то ли в Тунис и там с торгов замыслили продать.
Посланник пояснил, что по Кючук-Кайнарджийскому договору Турция обязана не только открыть свободный проход русским судам в Средиземном море, но и взять там под защиту русский флаг. Пираты же из Алжира и Туниса брали купеческие суда на абордаж, захватывали людей и товары. Султана они признавали как верховного главу мусульман и обычно во всем слушались.
— Вот ныне был у рейс-эфенди, в который раз добивался о сих судах известий, что с ними и кто захватил, министр только руками разводит — не ведаю, мол, ни о чем. Хитры они, бестии коварные...
Посланник подготовил депешу Потемкину, и, как только ветер переменился, «Карабут» отправился в Херсон. К удивлению Сенявина, в этот и следующий поход он уже не чувствовал приступов лихорадки и к концу кампании совсем забыл о болезни.
Осенью Войнович усиленно просил вернуть Сенявина в Севастополь. Приближался момент выезда из Петербурга императрицы в путешествие по южным областям для обозрения недавно присоединенных провинций. Поездку эту с неимоверным размахом задумал Потемкин — деньги-то из казны для него лились беспрерывным ручьем.
Екатерина горячо поддержала затею своего бывшего фаворита и верного друга. Желала она ознакомиться с Екатеринославским наместничеством в Таврической области. Думала посмотреть на Южную армию и созданный только что Черноморский флот.
Пригласила австрийского императора Иосифа II, послов иностранных.
Вояж этот нужен был не менее и Потемкину. Завистников у него при дворе было не мало. Поговаривали, что князь-де доносит о мишуре, на самом деле там все пусто, полынь да ковыль в степи... Поэтому князь старался сотворить невероятное, дабы удивить и показать, что для него все возможно.
Едва из Херсона пришло известие, что императрица намерена посмотреть Севастополь и флот, как все в Ахтиарской бухте и вокруг взбудоражилось. Командиры кораблей меняли рангоут и такелаж, шили новые паруса, заказывали новую форму для служителей. Войнович, как только появился Сенявин, вцепился в него мертвой хваткой. Первым делом он надумал перестроить дом Мекензи под царский дворец, затем помпезно обставить встречу и сопровождение Екатерины от Инкермана до дворца.
Заглянул в Севастополь главнокомандующий Черноморским флотом Потемкин. Молча присматривался он к приготовлениям, обошел корабли на рейде, потом велел собрать всех капитанов на флагмане.
— Ее величество не только машкерадами намерена услаждаться в Севастополе. Смотрины будут флоту нашему. Посему вам препоручается экипажи свои денно и нощно экзерцициям подвергать, дабы порадовать матушку-государыню и неприятеля в страхе держать.
Потемкин грузно шагал по каюте. Сенявин восторженно следил за ним, потом вдруг глянул на сидящего рядом, боком к нему, Ушакова. Тот смотрел пристально, но без подобострастия.
— В заключение же я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению. Унтер-офицерам отнюдь не позволять наказывать побоями. — Князь перевел дыхание, достал платок, вытер лоб, шею и продолжал: — Наиболее отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ними и храбрость. Всякое принуждение должно быть истреблено.
Речь светлейшего для многих командиров явилась новью. Войнович весь вспотел, крутил головой, силясь что-то возразить, но Потемкин махнул на него рукой и пошел к выходу. Тот ринулся следом, а капитаны разом заговорили. «А ведь во многом князь, пожалуй, прав», — подумал Сенявин и поймал себя на мысли, что подобные рассуждения отчасти приходили не раз и ему на ум, но как-то не обретали такой ясности и стройности. Из всех присутствующих один Ушаков выглядел именинником. Командиры слышали от него много подобных высказываний и, главное, видели на «Святом Павле» соблюдение таких порядков...
Зима и весна пролетели в хлопотах. Готовили корабли — красили борта и рангоут, скоблили и терли палубу, драили пушки и колокола. Не забывали наставления князя. Больше всех преуспел «Святой Павел». Каждый день его канониры отрабатьвали все приемы артиллерийской прислуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Русский посланник Яков Иванович Булгаков обрадовался новому человеку из России. За двадцать лет дипломатической службы он научился с одного взгляда оценивать людей. Сенявин пришелся ему явно по душе. За обедом он рассказывал новому знакомому о разных интригах и происках иностранных дипломатов в Стамбуле. Частенько они не ладили, но потом мирились и сходились, чтобы сообща воздействовать на Порту.
— Но при всем том, братец вы мой, — попросту говорил посланник, — вся эта шатия — и французы, и пруссаки, и англичане — цель имеет превосходную: вредить как можно больше России-матушке.
Булгакову подали тарелку с макаронами, и он предложил флаг-офицеру:
— Попробуйте сие блюдо, токмо у нас его готовит с таинством своим любезный лекарь наш синьор Жаротти. — Он кивнул на сидевшего в торце стола смуглого человека, которого представил накануне Сенявину.
— О, это и есть тот лекарств от лихорадки, что я говорил, — несколько коверкая слова, проговорил Жаротти.
Незадолго перед уходом из Севастополя Сенявин подхватил лихорадку, и она трепала его третью неделю. Когда об этом узнал Жаротти, то посоветовал больному три раза в день кушать приготовленные особым образом макароны на сливках в паштете, заверив, что лучшего лекарства против лихорадки нет. Слуга поднес большое блюдо, и Сенявин наложил себе полную тарелку макарон.
Булгаков между тем продолжал:
— Возьмите здешнего прусского агента Гаффрона, он только и втолковывает Порте мысли, что Фридрих тотчас готов заключить с ней союз, натурально, против России. А посмотрите на французов. Они готовы хоть завтра подарить Порте дюжину линейных кораблей, только бы пушки оных палили по русским берегам.
Сенявин внимательно вслушивался. Такие тонкости открывались ему впервые. К тому же аппетитные макароны вроде бы пошли впрок. Срочных депеш пока не было, и он стал, с радушного разрешения Булгакова, ежедневно обедать и ужинать в посольстве.
Через несколько дней погода испортилась, задул сильный северный ветер, который не затихал почти целый месяц.
Однажды Булгаков вышел к обеду с опозданием, несколько расстроенный:
— Получено накануне из Рагузы от тамошнего нашего консула неприятное уведомление. Два судна российских в море Средиземном схвачены силою, будто бы алжирскими корсарами. Увели их то ли в Алжир, то ли в Тунис и там с торгов замыслили продать.
Посланник пояснил, что по Кючук-Кайнарджийскому договору Турция обязана не только открыть свободный проход русским судам в Средиземном море, но и взять там под защиту русский флаг. Пираты же из Алжира и Туниса брали купеческие суда на абордаж, захватывали людей и товары. Султана они признавали как верховного главу мусульман и обычно во всем слушались.
— Вот ныне был у рейс-эфенди, в который раз добивался о сих судах известий, что с ними и кто захватил, министр только руками разводит — не ведаю, мол, ни о чем. Хитры они, бестии коварные...
Посланник подготовил депешу Потемкину, и, как только ветер переменился, «Карабут» отправился в Херсон. К удивлению Сенявина, в этот и следующий поход он уже не чувствовал приступов лихорадки и к концу кампании совсем забыл о болезни.
Осенью Войнович усиленно просил вернуть Сенявина в Севастополь. Приближался момент выезда из Петербурга императрицы в путешествие по южным областям для обозрения недавно присоединенных провинций. Поездку эту с неимоверным размахом задумал Потемкин — деньги-то из казны для него лились беспрерывным ручьем.
Екатерина горячо поддержала затею своего бывшего фаворита и верного друга. Желала она ознакомиться с Екатеринославским наместничеством в Таврической области. Думала посмотреть на Южную армию и созданный только что Черноморский флот.
Пригласила австрийского императора Иосифа II, послов иностранных.
Вояж этот нужен был не менее и Потемкину. Завистников у него при дворе было не мало. Поговаривали, что князь-де доносит о мишуре, на самом деле там все пусто, полынь да ковыль в степи... Поэтому князь старался сотворить невероятное, дабы удивить и показать, что для него все возможно.
Едва из Херсона пришло известие, что императрица намерена посмотреть Севастополь и флот, как все в Ахтиарской бухте и вокруг взбудоражилось. Командиры кораблей меняли рангоут и такелаж, шили новые паруса, заказывали новую форму для служителей. Войнович, как только появился Сенявин, вцепился в него мертвой хваткой. Первым делом он надумал перестроить дом Мекензи под царский дворец, затем помпезно обставить встречу и сопровождение Екатерины от Инкермана до дворца.
Заглянул в Севастополь главнокомандующий Черноморским флотом Потемкин. Молча присматривался он к приготовлениям, обошел корабли на рейде, потом велел собрать всех капитанов на флагмане.
— Ее величество не только машкерадами намерена услаждаться в Севастополе. Смотрины будут флоту нашему. Посему вам препоручается экипажи свои денно и нощно экзерцициям подвергать, дабы порадовать матушку-государыню и неприятеля в страхе держать.
Потемкин грузно шагал по каюте. Сенявин восторженно следил за ним, потом вдруг глянул на сидящего рядом, боком к нему, Ушакова. Тот смотрел пристально, но без подобострастия.
— В заключение же я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению. Унтер-офицерам отнюдь не позволять наказывать побоями. — Князь перевел дыхание, достал платок, вытер лоб, шею и продолжал: — Наиболее отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ними и храбрость. Всякое принуждение должно быть истреблено.
Речь светлейшего для многих командиров явилась новью. Войнович весь вспотел, крутил головой, силясь что-то возразить, но Потемкин махнул на него рукой и пошел к выходу. Тот ринулся следом, а капитаны разом заговорили. «А ведь во многом князь, пожалуй, прав», — подумал Сенявин и поймал себя на мысли, что подобные рассуждения отчасти приходили не раз и ему на ум, но как-то не обретали такой ясности и стройности. Из всех присутствующих один Ушаков выглядел именинником. Командиры слышали от него много подобных высказываний и, главное, видели на «Святом Павле» соблюдение таких порядков...
Зима и весна пролетели в хлопотах. Готовили корабли — красили борта и рангоут, скоблили и терли палубу, драили пушки и колокола. Не забывали наставления князя. Больше всех преуспел «Святой Павел». Каждый день его канониры отрабатьвали все приемы артиллерийской прислуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135