— Фельдмаршал Миних прислал нарочного курьера. — В салоне спертый воздух отдавал плесенью. Адмирал встал, распахнул оконце. Ворвавшийся ветер разметал занавески, наполняя комнату свежестью и прохладой. — Войска наши обложили Данциг с крепостью, — продолжал Гордон. — Ежели бы там оборонялись одни поляки, их скоро одолели бы. Но подоспели французы. Видимо, эскадра немалая, десант высадили тыщи две. Вчера пришел купец голландский, сказывает, у Данцига добрая дюжина вымпелов.
Гордон сделал паузу, посмотрел на Шлейница, потом перевел взгляд на Дефремери. «А ведь он француз, как-то супротив своих собратьев действовать станет? Впервые забрались они на Балтику. Ранее не хаживали, интереса не было да и знали характер царя Петра. Тот сколь раз соперника французов, британцев, отваживал от берегов России. Приходилось и мне, Гордону, выступать против своих земляков. Ничего не поделаешь, присяга русскому государю на верность».
— Эскадра наша тронется не ранее завтра-послезавтра. Вам предписано подойти на видимость рейда в Данциге, определить силу французов, и не более. С французами не сходиться, на сей день у нас с ними покуда мир. Что спытаете, на полном ходу ко мне, а действовать по обстоятельствам.
Гордон взглянул на часы, встал, давая понять, что инструктаж закончен.
— Сниматься с якорей нынче, в шесть пополудни, по моей пушке.
Солнце зависло высоко над горизонтом, когда с флагмана прогремел холостой выстрел дежурной пушки.
На баках 32-пушечных фрегатов «Россия» и «Митау» в ту же минуту закружились шпили, подбирая и без того туго натянутые якорные канаты. Спустя час, распустив нижние паруса, оба фрегата, лавируя против крутого ветра, байдевинда, медленно направились на запад.
С некоторой тревогой поглядывали командиры на снующие по реям фигурки матросов. Добрая половина из них, рекруты и солдаты, неделю назад впервые ступили на палубу. Несмотря на все старания и устрашения боцманов, многие из них еще не обвыклись на корабле, испуганно жались к вантам, со страхом поглядывая вниз, где кипело море, оставляя пенистый след за кормой.
Десять дней с перерывами встречные ветры заставляли фрегаты ложиться в дрейф. К вечеру 24 мая, на переходе к Пиллау, на горизонте обозначились паруса кораблей.
Дефремери на шлюпке пришел на «Россию». Долго рассматривали они вместе с Шлейницем едва видневшиеся силуэты парусников.
— Не только вымпелов, но и самих мачт не видать, — размышлял Шлейнищ, переводя взгляд на едва наполненные паруса. — Нынче, видно, штилеет, покуда в дрейфе лежим и дымка находит. Глядишь, поутру солнышко поднимется, распогодится. Разберемся, что к чему.
К сожалению, ближе к полуночи на море опустился туман. В белесой пелене скрылись мачты «России».
Утром легкий ветерок едва успел разогнать туман и наполнить паруса, с марса крикнул сигнальный матрос:
— На зюйде четыре паруса!
«Вот тебе раз, — разглядывал в подзорную трубу корабли стоявший на вахте мичман Харитон Лаптев. — Откуда взялись? Не французы ли?»
Рядом выросла фигура долговязого Дефремери. Он выбежал на палубу без мундира, в одной рубашке.
— Подобрать все булини, стянуть шкоты втугую. На румб норд! — первым делом скомандовал он, разглядывая в зрительную трубу надвигавшиеся по корме с распущенными парусами четыре корабля. — Всех наверх! — отрывисто произнес Дефремери. — Все паруса ставить!
И все-таки, несмотря на это, дистанция между «Митау» и французами неуклонно сокращалась. Сказывалась разница в парусности и величине кораблей почти в два раза.
А в том, что это его земляки, Дефремери не сомневался. Правда, на приближающихся кораблях не были подняты флаги, но командир «Митау» слишком хорошо знал обводы и силуэты судов, сработанных на французских верфях.
Преследователи между тем разделились на две колонны и брали «Митау» в клещи с двух бортов.
Некоторая тревога, охватившая вначале Дефремери, по мере сближения с погоней сменилась благодушным настроением: «Как ни крути, у нас с Францией мир и войны никто не объявлял».
— Кораблики-то линейные, — проговорил второй лейтенант Вяземский, — на каждом по шесть десятков стволов. Выходит, сотни три пушек супротив наших трех десятков.
Видимо, по сигналу старшего, на стеньгах всех четырех кораблей появились французские флаги с трехцветной раскраской.
— Поднять флаг российский! — как бы отвечая французам, задорно скомандовал Дефремери.
Передовые корабли поравнялись с кормой «Митау». На всех них были откинуты прочь артиллерийские порты, откуда устрашающе чернели жерла орудий.
— Быть может, барабанщикам тревогу пробить? — Чихачев вопросительно посмотрел на командира.
Командир молча еще раз окинул взглядом надвигавшиеся слева и справа громады линкоров французов, ощетинившиеся пушками.
«На каждом борту у них тридцать орудий, стало, с каждой стороны у них шестьдесят, против моих пятнадцати». Но в голове лихорадочно сверлила мысль: «Как же присяга и устав морской?» Наконец мелькнуло: «Надлежит консилию иметь».
Сбросив оцепенение, не оборачиваясь, Дефремери отчаянно крикнул:
— Барабаны наверх! Корабль к бою!
Чихачев будто только и ждал команды, лихо сделал отмашку, два барабанщика уже стояли рядом с ним, наизготовившись, ударили палками. Да и весь экипаж в эти мгновения смотрел в сторону шканцев, на командира.
Почти весь экипаж впервые сталкивался воочию с неприятной ситуацией. Разве только Дефремери и усатый боцман успели в последнюю кампанию против шведов, как говорится, понюхать пороху.
Спустя несколько минут оба борта фрегата ощерились орудиями. Канониры раскладывали картузы с порохом, открывали ящики с ядрами, дергая канаты, откатывали станки с пушками, готовили банники.
— Прикажете абордажной партии раздать ружья? — с несколько наигранной веселостью спросил у командира лейтенант — артиллерист Вяземский.
— Погодите с ружьями, — вздохнул Дефремери, — призовите сюда мичманов и сами приходите, консилию держать будем.
В таких случаях по уставу было положено собирать консилиум всех офицеров. Видимо, в спешке командир позабыл пригласить унтер-офицеров. Обступив тесным кружком командира, офицеры слушали его глуховатый от волнения голос:
— Нынче любой наш первый выстрел по французу означит войну, а нам такого права не дано, — коротко объяснил Дефремери. — Потому надобно потянуть время, ежели что, кто-либо пойдет на шлюпке к французу и прояснит обстоятельства.
Закончив, командир вопросительно взглянул на головной корабль французов. Он подошел настолько близко, что различались черты лиц матросов на реях фок-мачты.
Офицеры переглянулись и скосили глаза на мичмана Харитона Лаптева. Первым по традиции высказывался он, младший.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135