– Мой долг заключается в том, чтобы спасти Романовых, – ответил я. – Даю вам слово, что сохраню полученные от вас сведения в тайне.
– Ну что ж, вашему слову я верю. Романовых должны привезти в Москву. Я договаривался со Свердловым и Троцким, что это произойдет в начале мая. Троцкий хотел, чтобы над царем устроили открытый судебный процесс, где сам Троцкий выступит в качестве обвинителя. За процессом должна следить вся страна. Однако женщины и мальчик отправятся в Германию – это решено. У нас в Екатеринбурге стоит специальный поезд, дожидаясь августейших пассажиров.
– Вилли, вас водят за нос!
Он кивнул и стиснул зубы.
– Вы мне сказали всю правду?
– Да.
– Завтра начинается Пятый съезд Советов в Большом театре, – мрачно заявил Мирбах. – Там я наверняка встречусь и с Троцким и с Лениным. Они у меня попляшут. Не беспокойтесь, дружище, через несколько дней Романовы будут в Москве.
И мы оставили эту тему. В тот вечер я не сомневался, что через пару дней царь и его семья будут на свободе. Угрозы Мирбаха должны были заставить Троцкого выпустить Романовых из Екатеринбурга – ведь германская армия стояла у ворот Москвы.
Но все произошло иначе. Пятый съезд Советов вылился в открытое столкновение, поскольку левоэсеровская оппозиция попыталась захватить власть. Ленину с огромным трудом удалось в тот день утихомирить страсти – иначе произошла бы стычка. Я знал, что Мирбах присутствовал на заседании – и большевики и левые эсеры устроили ему обструкцию, и послу пришлось покинуть зал под охраной солдат.
На следующий день, ближе к вечеру, меня арестовали на улице чекисты и я был доставлен в один из кремлевских казематов. Вскоре в камеру вошли трое субъектов весьма устрашающего вида и стали требовать, чтобы я рассказал о своих связях с графом фон Мирбахом. Я ответил, что мы старые друзья, но они не поверили и задали мне хорошую трепку. Однако, когда я вместе с выбитым зубом выплюнул имя Свердлова, их отношение изменилось. Чекисты обыскали меня, обнаружили бумаги с подписью председателя ВЦИК и стали вдруг необычайно вежливы.
– Приносим извинения, – сказал старший из них. – Но мы расследуем убийство, поэтому приходится быть неразборчивыми в средствах.
– Убийство? Кого же убили?
– Графа фон Мирбаха.
* * *
Когда наутро я зашел к Надежде, она препроводила меня в кабинет Свердлова. Председатель был не один: у окна, спиной ко мне, стоял какой-то мужчина, чья фигура показалась мне знакомой. Однако у меня не было времени его разглядывать, поскольку Свердлов не стал терять ни секунды, а сразу приступил к делу:
– Он рассказал вам?
– Кого вы имеете в виду?
– Мирбаха. Он сказал, что мы согласились освободить Романовых?
– Да, – кивнул я, думая: если я единственный, кому это известно, моя жизнь и гроша ломаного не стоит.
Свердлов спросил:
– Готовы ли вы снова отправиться в путь?
– Зачем? И куда?
– Чтобы привезти Романовых из Екатеринбурга.
– Я?
– А кто же еще? Ведь у Николая ваш документ, не так ли? Встретитесь с царем и его семьей, доставите их к немецкому поезду, который стоит на запасном пути в Екатеринбурге. А по дороге в Москву получите от Николая вашу бумагу. Ясно?
– Ясно.
Свердлов кивнул:
– А сопровождать вас будет вот этот товарищ.
Стоявший у окна обернулся, и я чуть не ахнул. В последний раз я видел этого человека в Екатеринбургской тюрьме, в тот самый день, когда царя доставили в дом Ипатьева. Тогда этот человек смотрел на меня со злобой и выражал сожаление по поводу того, что не может меня повесить!
– Полагаю, вы уже знакомы с товарищем Голощекиным? – спросил Свердлов.
* * *
Мы не стали обмениваться рукопожатием – Голощекин не проявил инициативы, я тоже. Обменялись холодными кивками. Я подумал, что подобный спутник вряд ли кого-нибудь обрадует, однако деваться было некуда.
– Когда едем? – спросил я.
– Вам сообщат. Скоро, – ответил Свердлов.
Мы отправились в путь девятого июля. На восточном направлении дела обстояли неблагополучно, и нас предупредили, что в пути возможны задержки. Задержки были, но ничего особенно примечательного не произошло. Комиссары путешествовали с таким же комфортом, как великие князья в дореволюционные времена. Нам с Голощекиным выделили целый вагон первого класса с ванной, столовой и отдельными спальнями, так что мы имели возможность не слишком мозолить друг другу глаза. Тем не менее отсутствие досуга и унылый пейзаж за окном волей-неволей заставляли нас общаться.
Надо сказать, что мое первое впечатление от Голощекина не сильно изменилось в ходе последующего знакомства. Этот пламенный революционер по профессии был зубным врачом, а я никогда не мог понять, что заставляет нормального человека выбирать себе подобную жизненную стезю – какая тоска с утра до вечера копаться в чужих ртах, среди гниющих зубов!
Но язык у Голощекина был подвешен неплохо. Возможно, бывший зубной врач страдал профессиональным недугом. Дантисты все время говорят: «Откройте рот пошире», поэтому рот у них самих никогда не закрывается. Слава Богу, Голощекин был не дурак выпить. Знайте, революционеры всегда дружат с бутылкой. Выпить и поболтать – их самое любимое занятие. Свердлов считался в красной России третьим человеком после Ленина и Троцкого, поэтому разговор главным образом шел о нём. Голощекин жил в Москве в доме председателя ВЦИК, что произвело на него неизгладимое впечатление: он без конца взахлеб рассказывал о коврах, мебели и всякой утвари – совсем как женщина, описывающая чужие наряды. Мне показалось, что для пламенного революционера подобное пристрастие выглядит странновато.
Но я узнал от Голощекина и немало важного. Во-первых, он был против освобождения Романовых, какие бы государственные интересы этого ни требовали.
– Но тем не менее я выполню приказ, – говорил он. – Россия должна научиться дисциплине.
– Дисциплине по отношению к кому?
– К партии.
– То есть к Ленину. Вы ведь это хотите сказать?
Нет, Голощекин со мной не согласился. Он был образованным человеком, но обожал демагогию и трескотню, как и все большевики. Я прослушал целую речь о том, что приказы ему отдает не Свердлов и не кто-либо другой, а сама Партия. Приказы эти на первый взгляд были ясны и недвусмысленны, однако, слушая Голощекина, я по-прежнему терзался сомнениями.
– На этот раз все пройдет гладко? – спросил я.
– Еще бы! Ведь партия уже решила этот вопрос. Товарищ Яковлев, не беспокойтесь. Все будет сделано по плану.
Голощекин упорно именовал меня «товарищем Яковлевым», хотя знал мое настоящее имя и довольно прилично объяснялся по-английски.
Когда он напивался, язык у него развязывался, и я пытался выяснить как можно больше подробностей о Доме особого назначения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75