Возможно, для того, кто охвачен смертельной ненавистью, смерть врага — уже сама по себе награда, но такое маловероятно. Это ж как надо допечь человека... хотя, если верить Эдвину, Гервас был на это мастер.
— А ты уверена, что во всем графстве у него не было родных, какого-нибудь кузена или племянника?
— Нет, никого не было, а то бы он не стал обещать Эдвину манор. Родную кровь Гервас ставил превыше всего.
Кадфаэль задумался: а может, некто затеял попытать счастья и убрать с дороги Бонела и Эдвина одним ударом, подстроив все так, чтобы паренька заподозрили в убийстве? Но и тут концы с концами не сходятся. Никто не мог быть уверен в том, что граф пожалует выморочный манор именно ему.
Чтобы утешить и приободрить Ричильдис, Кадфаэль положил ей на руку свою широкую, мозолистую ладонь. Монах с нежностью посмотрел на ее тонкую кисть: чуть припухшие суставы и синеватые прожилки тронули его сердце. Он взглянул на ее лицо — красивое, мирное лицо женщины, прожившей долгую и счастливую жизнь: даже нынешние невзгоды не могли стереть отпечаток многих лет довольства и счастья. Нет, ее жизнь не прошла впустую. Она вышла замуж, за доброго человека, и Господь благословил этот союз, а если потом она и совершила ошибку, то вполне поправимую. Надо только выручить ее дитя, спасти от грозящей ему беды. «Это, и только это, — моя задача», — растроганно подумал Кадфаэль.
Теплая рука Ричильдис шевельнулась и крепко сжала его ладонь. Женщина устремила на него пристальный взгляд и спросила сочувственно и чуть виновато:
— О Кадфаэль, неужто ты так тяжело это воспринял? Разве обязательно было идти в монастырь? Я часто вспоминала о тебе, но не думала, что причинила такую боль. Ты простил мне, что я не сдержала своего слова?
— Я сам во всем виноват, — отвечал Кадфаэль с несколько чрезмерным пылом. — Но я всегда желал тебе только добра.
Он собрался было встать со скамьи, но она удержала его руку и поднялась вместе с ним. Чудесная женщина, но опасная, как и все чистосердечные создания.
Она заговорила шепотом, как того требовал поздний час.
— Ты помнишь ту ночь, когда мы обручились и дали друг другу слово? Это ведь тоже было в декабре. Я не перестаю думать об этом с тех пор, как узнала, что ты здесь и что ты монах. Кто бы мог представить, что этим кончится! Но тебя не было так долго!
Пора было уходить. Кадфаэль мягко высвободил свою руку, ласково пожелал Ричильдис доброй ночи и удалился, чтобы не случилось такого, о чем потом пришлось бы жалеть. Пусть пребывает в убеждении, что он ушел в монастырь из-за несчастной любви, — так ей будет легче, особенно сейчас, когда у нее горе. А ряса подходит ему как нельзя лучше.
Монах вышел и по морозцу направился к обители — тому месту, которое предпочел и избрал для себя уже навсегда. Он почти дошел до сторожки, когда из-под навеса крыши дома Ричильдис показалась тощая фигура заскользила следом за Кадфаэлем, держась поближе к обочине, на тот случай, если монах обернется. Но Кадфаэль не оглядывался назад. Он только что имел случай убедиться в том, что это небезопасно, да и вообще привык смотреть не назад, а вперед.
Глава шестая
Собрание капитула на следующее утро обещало быть таким же занудным, как и обычно. Помимо всего прочего, предстояло обсудить, как быть теперь с домом у мельничного пруда, и послушать брата Эндрю, который сегодня должен читать выдержки из житий святых. Кадфаэль мирно подремывал на своем местечке за колонной, что, впрочем, не мешало ему слышать, о чем шла речь. Поэтому он встрепенулся, когда келарь, брат Мэтью, сообщил, что странноприимный дом набит битком, стойла в конюшне переполнены, а паломники все прибывают.
— Придется перевести куда-нибудь наших лошадок и мулов, — предложил келарь, — а монастырскую конюшню отвести для коней постояльцев.
Народу и впрямь наехало предостаточно. Многие купцы воспользовались мягкой осенью, чтобы поправить дела, пошатнувшиеся летом из-за междоусобицы и осады города, и теперь заполнили дороги, возвращаясь домой, на праздник, да и дворянам, уставшим от раздоров, все еще полыхавших на южных рубежах, надоело сидеть по своим манорам, словно барсукам в норах, и они съезжались в Шрусбери в надежде мирно отпраздновать Рождество.
— Сегодня похороны мастера Герваса Бонела, — продолжал брат Мэтью, — и нам следует подумать о его лошади. По соглашению, обитель предоставляла место в конюшне и прокорм для его коня, но этот пункт не распространяется на наследников. Я знаю, что судьба соглашения неясна, пока не раскрыто убийство и не решен вопрос о наследовании. Но, при любом исходе дела, за вдовой не сохранится право содержать лошадь в нашей конюшне за счет аббатства. В городе у нее есть замужняя дочь, которая, надо полагать, сможет позаботиться о животном. Конечно, на это тоже нужно время, и пока они договариваются, нам придется подержать коня у себя, но вовсе не обязательно здесь, в монастырской конюшне. У нас ведь есть еще стойла возле площадки для конских торгов. Я предлагаю отвести туда на время наших рабочих лошадей, а заодно и лошадь госпожи Бонел. Одобрит ли это капитул?
Кто, само собой, решительно не мог одобрить эту идею, так это брат Кадфаэль. Его переполняла тревога и он кипел от досады, кляня себя за то, что так неудачно выбрал убежище для Эдвина. Но разве он мог такое предвидеть? Стойла в амбаре обычно пустовали от ярмарки до ярмарки. Что же теперь делать? Как успеть вовремя вызволить Эдвина? Среди бела дня, у всех на виду, да и нельзя же разом пропустить все церковные службы!
— Это действительно самое подходящее место, — кивнул приор Роберт, — лучше всего перевести туда коней не откладывая.
— Я распоряжусь об этом. А ты согласен, отче, чтобы и жеребца вдовы Бонел тоже туда отвели?
— Не возражаю.
Теперь, когда возможность завладеть манором Малийли представлялась весьма сомнительной, интерес приора к семейству Бонелов заметно поостыл, хотя Роберт и не собирался отказываться от лакомого кусочка без борьбы. Насильственная смерть и связанные с нею толки были для него как бельмо на глазу, и приор с удовольствием убрал бы куда-нибудь подальше не только коня, но и всех домочадцев покойного, если бы можно было сделать это, не нарушал приличий. Ему вовсе не хотелось, чтобы люди шерифа терлись здесь, что-то вынюхивая и бросая тень на доброе имя обители.
— Надо будет разобраться, что говорит закон о праве владения в подобных обстоятельствах. Соглашение неизбежно теряет силу, если только новый наследник не согласится подтвердить его. Но этим, разумеется, займемся после похорон мастера Бонела. Однако лошадь можно перевести и сейчас. Я вообще сомневаюсь, что вдове теперь потребуется лошадь, но это уж не наша забота.
Он уже сожалеет, подумал Кадфаэль, что, поддавшись сочувствию, разрешил похоронить Бонела на территории аббатства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— А ты уверена, что во всем графстве у него не было родных, какого-нибудь кузена или племянника?
— Нет, никого не было, а то бы он не стал обещать Эдвину манор. Родную кровь Гервас ставил превыше всего.
Кадфаэль задумался: а может, некто затеял попытать счастья и убрать с дороги Бонела и Эдвина одним ударом, подстроив все так, чтобы паренька заподозрили в убийстве? Но и тут концы с концами не сходятся. Никто не мог быть уверен в том, что граф пожалует выморочный манор именно ему.
Чтобы утешить и приободрить Ричильдис, Кадфаэль положил ей на руку свою широкую, мозолистую ладонь. Монах с нежностью посмотрел на ее тонкую кисть: чуть припухшие суставы и синеватые прожилки тронули его сердце. Он взглянул на ее лицо — красивое, мирное лицо женщины, прожившей долгую и счастливую жизнь: даже нынешние невзгоды не могли стереть отпечаток многих лет довольства и счастья. Нет, ее жизнь не прошла впустую. Она вышла замуж, за доброго человека, и Господь благословил этот союз, а если потом она и совершила ошибку, то вполне поправимую. Надо только выручить ее дитя, спасти от грозящей ему беды. «Это, и только это, — моя задача», — растроганно подумал Кадфаэль.
Теплая рука Ричильдис шевельнулась и крепко сжала его ладонь. Женщина устремила на него пристальный взгляд и спросила сочувственно и чуть виновато:
— О Кадфаэль, неужто ты так тяжело это воспринял? Разве обязательно было идти в монастырь? Я часто вспоминала о тебе, но не думала, что причинила такую боль. Ты простил мне, что я не сдержала своего слова?
— Я сам во всем виноват, — отвечал Кадфаэль с несколько чрезмерным пылом. — Но я всегда желал тебе только добра.
Он собрался было встать со скамьи, но она удержала его руку и поднялась вместе с ним. Чудесная женщина, но опасная, как и все чистосердечные создания.
Она заговорила шепотом, как того требовал поздний час.
— Ты помнишь ту ночь, когда мы обручились и дали друг другу слово? Это ведь тоже было в декабре. Я не перестаю думать об этом с тех пор, как узнала, что ты здесь и что ты монах. Кто бы мог представить, что этим кончится! Но тебя не было так долго!
Пора было уходить. Кадфаэль мягко высвободил свою руку, ласково пожелал Ричильдис доброй ночи и удалился, чтобы не случилось такого, о чем потом пришлось бы жалеть. Пусть пребывает в убеждении, что он ушел в монастырь из-за несчастной любви, — так ей будет легче, особенно сейчас, когда у нее горе. А ряса подходит ему как нельзя лучше.
Монах вышел и по морозцу направился к обители — тому месту, которое предпочел и избрал для себя уже навсегда. Он почти дошел до сторожки, когда из-под навеса крыши дома Ричильдис показалась тощая фигура заскользила следом за Кадфаэлем, держась поближе к обочине, на тот случай, если монах обернется. Но Кадфаэль не оглядывался назад. Он только что имел случай убедиться в том, что это небезопасно, да и вообще привык смотреть не назад, а вперед.
Глава шестая
Собрание капитула на следующее утро обещало быть таким же занудным, как и обычно. Помимо всего прочего, предстояло обсудить, как быть теперь с домом у мельничного пруда, и послушать брата Эндрю, который сегодня должен читать выдержки из житий святых. Кадфаэль мирно подремывал на своем местечке за колонной, что, впрочем, не мешало ему слышать, о чем шла речь. Поэтому он встрепенулся, когда келарь, брат Мэтью, сообщил, что странноприимный дом набит битком, стойла в конюшне переполнены, а паломники все прибывают.
— Придется перевести куда-нибудь наших лошадок и мулов, — предложил келарь, — а монастырскую конюшню отвести для коней постояльцев.
Народу и впрямь наехало предостаточно. Многие купцы воспользовались мягкой осенью, чтобы поправить дела, пошатнувшиеся летом из-за междоусобицы и осады города, и теперь заполнили дороги, возвращаясь домой, на праздник, да и дворянам, уставшим от раздоров, все еще полыхавших на южных рубежах, надоело сидеть по своим манорам, словно барсукам в норах, и они съезжались в Шрусбери в надежде мирно отпраздновать Рождество.
— Сегодня похороны мастера Герваса Бонела, — продолжал брат Мэтью, — и нам следует подумать о его лошади. По соглашению, обитель предоставляла место в конюшне и прокорм для его коня, но этот пункт не распространяется на наследников. Я знаю, что судьба соглашения неясна, пока не раскрыто убийство и не решен вопрос о наследовании. Но, при любом исходе дела, за вдовой не сохранится право содержать лошадь в нашей конюшне за счет аббатства. В городе у нее есть замужняя дочь, которая, надо полагать, сможет позаботиться о животном. Конечно, на это тоже нужно время, и пока они договариваются, нам придется подержать коня у себя, но вовсе не обязательно здесь, в монастырской конюшне. У нас ведь есть еще стойла возле площадки для конских торгов. Я предлагаю отвести туда на время наших рабочих лошадей, а заодно и лошадь госпожи Бонел. Одобрит ли это капитул?
Кто, само собой, решительно не мог одобрить эту идею, так это брат Кадфаэль. Его переполняла тревога и он кипел от досады, кляня себя за то, что так неудачно выбрал убежище для Эдвина. Но разве он мог такое предвидеть? Стойла в амбаре обычно пустовали от ярмарки до ярмарки. Что же теперь делать? Как успеть вовремя вызволить Эдвина? Среди бела дня, у всех на виду, да и нельзя же разом пропустить все церковные службы!
— Это действительно самое подходящее место, — кивнул приор Роберт, — лучше всего перевести туда коней не откладывая.
— Я распоряжусь об этом. А ты согласен, отче, чтобы и жеребца вдовы Бонел тоже туда отвели?
— Не возражаю.
Теперь, когда возможность завладеть манором Малийли представлялась весьма сомнительной, интерес приора к семейству Бонелов заметно поостыл, хотя Роберт и не собирался отказываться от лакомого кусочка без борьбы. Насильственная смерть и связанные с нею толки были для него как бельмо на глазу, и приор с удовольствием убрал бы куда-нибудь подальше не только коня, но и всех домочадцев покойного, если бы можно было сделать это, не нарушал приличий. Ему вовсе не хотелось, чтобы люди шерифа терлись здесь, что-то вынюхивая и бросая тень на доброе имя обители.
— Надо будет разобраться, что говорит закон о праве владения в подобных обстоятельствах. Соглашение неизбежно теряет силу, если только новый наследник не согласится подтвердить его. Но этим, разумеется, займемся после похорон мастера Бонела. Однако лошадь можно перевести и сейчас. Я вообще сомневаюсь, что вдове теперь потребуется лошадь, но это уж не наша забота.
Он уже сожалеет, подумал Кадфаэль, что, поддавшись сочувствию, разрешил похоронить Бонела на территории аббатства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64