Стефан раздал их своим союзникам — старым и новым, — хотя я подозреваю, что новым досталось больше, ибо таким образом король обеспечивает их признательность, а стало быть, и верность. Лестер не зря разослал лазутчиков и соглядатаев в окрестности Оксфорда и Мэзбери — они выведали имена и пленников, и тех, кто их держит. Некоторых, правда, уже выкупили. За некоторых выкуп запросили, причем немалый. Однако в этом перечне числится один рыцарь, выкупа за которого никто не потребовал. Более того, неизвестно, где его прячут. Со дня падения Фарингдона никто его не видел и ничего о нем не слышал. Для Роберта Глостерского имя его ничего не значит, но для меня, Кадфаэль, — совсем другое дело…
Теперь монах был весь внимание — по необычно осторожному и нерешительному тону друга он понял, что Хью собирается сказать нечто очень важное.
— …Для меня и для тебя тоже…
— Выкупа за него не требуют, — так же осторожно промолвил Кадфаэль, — и содержат в тайном месте. Не иначе как он угодил в руки человека, который его ненавидит. А коли так, плата за освобождение будет очень высока. Если его вообще согласятся освободить.
— То-то и оно, — удрученно кивнул Хью. — По словам Лестера, Лоран Д'Анже повсюду справлялся об этом рыцаре, но безуспешно. Самого Д'Анже граф, конечно же, знает, но не его молодых вассалов… Прости меня, но я должен сказать всю правду. Оливье Британец был среди защитников Фарингдона. А теперь Оливье в плену, и одному Господу ведомо у кого.
Повисло молчание. Затем, осмыслив услышанное, Кадфаэль глубоко вздохнул и сказал:
— Он мужчина, воин и, как всякий воин, привык смотреть в глаза опасности и идти на риск.
— Конечно, он готов был к опасности, но не такого рода. Ему ведь и в голову не могло прийти, что родной сын Глостера выступит против отца. Правда, я не знаю, сколько времени он провел в Фарингдоне, и каковы были настроения других молодых рыцарей. Похоже, многие из них думали также, как и Оливье. Замок был только что выстроен, и Филипп сам набрал гарнизон с тем расчетом, чтобы эта цитадель была надежно защищена. А когда замок оказался в осаде, Глостер пальцем не пошевелил, чтобы помочь его защитникам. Но Лестер не оставит попыток вызволить всех, попавших в неволю. А если встреча в Ковентри состоится, как и задумано, можно будет попробовать договориться об обмене или взаимном освобождении всех пленных. Думаю, такое предложение поддержат благоразумные люди из обеих партий. — Оливье всегда идет своим путем, — пробормотал Кадфаэль, уставясь в стену сарая и не видя ее. Перед его мысленным взором предстало жаркое солнце, песок и море, омывающее побережье Иерусалимского королевства. Святая земля, легендарный мир, некогда хорошо знакомый Кадфаэлю. Земля, где вырос Оливье и где на пороге возмужания он принял веру отца, которого никогда не видел.
— Сомневаюсь, — с расстановкой произнес Кадфаэль, — что найдется темница, способная надолго удержать Оливье. Спасибо, Хью. Если узнаешь что-нибудь новое, тут же извести меня.
На этом друзья расстались. Уходя из садика, Хью думал, что, хотя монах и бодрится, на самом деле на душе у него тревожно. Едва ли он сможет бездействовать, положившись во всем на самого Оливье и Господа Бога.
Когда Хью, выполнив свой грустный долг, ушел, Кадфаэль загасил жаровню, закрыл сарайчик и направился в церковь. До вечерни оставался еще час. Брат Винфрид все еще старательно копался на грядке, уже очищенной от бобов в ожидании приближающейся зимы. Тонкая вуаль пожелтевших листьев льнула к деревьям, а высокие розовые кусты венчали плотные бутоны, которым уже не суждено распуститься.
В сумраке просторного храма Кадфаэль склонился перед алтарем святой Уинифред, словно приветствуя почитаемого, но давнего и близкого друга. Он в первый раз усомнился в том, что имеет право обременять святую своей просьбой, ибо был намерен просить за другого человека, причем такого, какого ей, возможно, трудно будет понять. Правда, хотя обликом Оливье удался в мать, он наполовину валлиец. Но редкостное сочетание сирийской и валлийской крови, пожалуй, способно породить такие мысли и чувства, что в них даже святой непросто будет разобраться.
Терзаемый сомнениями, Кадфаэль пал ниц перед высоким алтарем, средоточием неземной силы, и распростерся на холодных каменных плитах. Он впервые почувствовал, что просто преклонить колени недостаточно, и как бы преподносил ей всего себя во искупление греха. Греха, еще не совершенного, ибо он выражался лишь в намерении. Ежели будет на то воля и милость его могущественной покровительницы, ему, возможно, и не придется совершать ничего неподобающего. Однако он искренне исповедовался перед ней, полностью раскрывая свои замыслы, и молил святую даже не простить, но понять его. Прижавшись лбом к холодному камню, он предоставил не словам, а мыслям донести до Уинифред его нужду.
— Я обязан, обязан сделать это независимо от того, благословение получу или запрет. Ибо ни запрет, ни благословение не имеют значения — лишь бы мне удалось то, что я должен совершить.
После вечерни брат Кадфаэль попросил аудиенции у аббата Радульфуса и был принят в его личных покоях.
— Отец аббат, я полагаю, Хью Берингар рассказал тебе, о чем известил его граф Лестерский. Поведал ли он и о судьбе рыцарей из Фарингдона, отказавшихся изменить императрице?
— Да, — ответил Радульфус. — Я знаю, как обошлись с этими людьми, и видел список их имен. Однако надеюсь, что на этой встрече в Ковентри удастся договориться хотя бы об освобождении пленных, пусть даже в остальном она окажется бесплодной.
— Отец аббат, мне и самому хотелось бы на это надеяться, но боюсь, что ни та ни другая сторона уступать не настроена. Но раз ты прочел список, то видел и имя Оливье Британца, о котором со дня падения замка никто ничего не слышал. Его лорд тревожится. Он хотел бы выкупить этого рыцаря, но не может его разыскать. А между тем я должен рассказать тебе об этом молодом человеке нечто, о чем умолчал Хью.
— Я ведь и сам знаю мессира Британца, — с улыбкой напомнил Радульфус. — Это ведь он приезжал к нам четыре года назад, как раз на праздник перенесения мощей святой Уинифред. Он тогда разыскивал одного сквайра, пропавшего после совета в Винчестере. Я его не забыл.
— Но то, о чем хочу рассказать я, тебе пока еще неизвестно, хотя, возможно, мне следовало исповедаться перед тобою, когда он впервые вошел в мою жизнь. Но я не видел в том необходимости, ибо никогда не предполагал, что моя приверженность обители может быть подвергнута испытанию. Точно также не мог я предположить, что когда-либо ему потребуется моя помощь, да и вообще не чаял увидеть его снова.
Радульфус явно не понимал, к чему клонит монах, и Кадфаэль решил не тянуть и сказать все напрямик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Теперь монах был весь внимание — по необычно осторожному и нерешительному тону друга он понял, что Хью собирается сказать нечто очень важное.
— …Для меня и для тебя тоже…
— Выкупа за него не требуют, — так же осторожно промолвил Кадфаэль, — и содержат в тайном месте. Не иначе как он угодил в руки человека, который его ненавидит. А коли так, плата за освобождение будет очень высока. Если его вообще согласятся освободить.
— То-то и оно, — удрученно кивнул Хью. — По словам Лестера, Лоран Д'Анже повсюду справлялся об этом рыцаре, но безуспешно. Самого Д'Анже граф, конечно же, знает, но не его молодых вассалов… Прости меня, но я должен сказать всю правду. Оливье Британец был среди защитников Фарингдона. А теперь Оливье в плену, и одному Господу ведомо у кого.
Повисло молчание. Затем, осмыслив услышанное, Кадфаэль глубоко вздохнул и сказал:
— Он мужчина, воин и, как всякий воин, привык смотреть в глаза опасности и идти на риск.
— Конечно, он готов был к опасности, но не такого рода. Ему ведь и в голову не могло прийти, что родной сын Глостера выступит против отца. Правда, я не знаю, сколько времени он провел в Фарингдоне, и каковы были настроения других молодых рыцарей. Похоже, многие из них думали также, как и Оливье. Замок был только что выстроен, и Филипп сам набрал гарнизон с тем расчетом, чтобы эта цитадель была надежно защищена. А когда замок оказался в осаде, Глостер пальцем не пошевелил, чтобы помочь его защитникам. Но Лестер не оставит попыток вызволить всех, попавших в неволю. А если встреча в Ковентри состоится, как и задумано, можно будет попробовать договориться об обмене или взаимном освобождении всех пленных. Думаю, такое предложение поддержат благоразумные люди из обеих партий. — Оливье всегда идет своим путем, — пробормотал Кадфаэль, уставясь в стену сарая и не видя ее. Перед его мысленным взором предстало жаркое солнце, песок и море, омывающее побережье Иерусалимского королевства. Святая земля, легендарный мир, некогда хорошо знакомый Кадфаэлю. Земля, где вырос Оливье и где на пороге возмужания он принял веру отца, которого никогда не видел.
— Сомневаюсь, — с расстановкой произнес Кадфаэль, — что найдется темница, способная надолго удержать Оливье. Спасибо, Хью. Если узнаешь что-нибудь новое, тут же извести меня.
На этом друзья расстались. Уходя из садика, Хью думал, что, хотя монах и бодрится, на самом деле на душе у него тревожно. Едва ли он сможет бездействовать, положившись во всем на самого Оливье и Господа Бога.
Когда Хью, выполнив свой грустный долг, ушел, Кадфаэль загасил жаровню, закрыл сарайчик и направился в церковь. До вечерни оставался еще час. Брат Винфрид все еще старательно копался на грядке, уже очищенной от бобов в ожидании приближающейся зимы. Тонкая вуаль пожелтевших листьев льнула к деревьям, а высокие розовые кусты венчали плотные бутоны, которым уже не суждено распуститься.
В сумраке просторного храма Кадфаэль склонился перед алтарем святой Уинифред, словно приветствуя почитаемого, но давнего и близкого друга. Он в первый раз усомнился в том, что имеет право обременять святую своей просьбой, ибо был намерен просить за другого человека, причем такого, какого ей, возможно, трудно будет понять. Правда, хотя обликом Оливье удался в мать, он наполовину валлиец. Но редкостное сочетание сирийской и валлийской крови, пожалуй, способно породить такие мысли и чувства, что в них даже святой непросто будет разобраться.
Терзаемый сомнениями, Кадфаэль пал ниц перед высоким алтарем, средоточием неземной силы, и распростерся на холодных каменных плитах. Он впервые почувствовал, что просто преклонить колени недостаточно, и как бы преподносил ей всего себя во искупление греха. Греха, еще не совершенного, ибо он выражался лишь в намерении. Ежели будет на то воля и милость его могущественной покровительницы, ему, возможно, и не придется совершать ничего неподобающего. Однако он искренне исповедовался перед ней, полностью раскрывая свои замыслы, и молил святую даже не простить, но понять его. Прижавшись лбом к холодному камню, он предоставил не словам, а мыслям донести до Уинифред его нужду.
— Я обязан, обязан сделать это независимо от того, благословение получу или запрет. Ибо ни запрет, ни благословение не имеют значения — лишь бы мне удалось то, что я должен совершить.
После вечерни брат Кадфаэль попросил аудиенции у аббата Радульфуса и был принят в его личных покоях.
— Отец аббат, я полагаю, Хью Берингар рассказал тебе, о чем известил его граф Лестерский. Поведал ли он и о судьбе рыцарей из Фарингдона, отказавшихся изменить императрице?
— Да, — ответил Радульфус. — Я знаю, как обошлись с этими людьми, и видел список их имен. Однако надеюсь, что на этой встрече в Ковентри удастся договориться хотя бы об освобождении пленных, пусть даже в остальном она окажется бесплодной.
— Отец аббат, мне и самому хотелось бы на это надеяться, но боюсь, что ни та ни другая сторона уступать не настроена. Но раз ты прочел список, то видел и имя Оливье Британца, о котором со дня падения замка никто ничего не слышал. Его лорд тревожится. Он хотел бы выкупить этого рыцаря, но не может его разыскать. А между тем я должен рассказать тебе об этом молодом человеке нечто, о чем умолчал Хью.
— Я ведь и сам знаю мессира Британца, — с улыбкой напомнил Радульфус. — Это ведь он приезжал к нам четыре года назад, как раз на праздник перенесения мощей святой Уинифред. Он тогда разыскивал одного сквайра, пропавшего после совета в Винчестере. Я его не забыл.
— Но то, о чем хочу рассказать я, тебе пока еще неизвестно, хотя, возможно, мне следовало исповедаться перед тобою, когда он впервые вошел в мою жизнь. Но я не видел в том необходимости, ибо никогда не предполагал, что моя приверженность обители может быть подвергнута испытанию. Точно также не мог я предположить, что когда-либо ему потребуется моя помощь, да и вообще не чаял увидеть его снова.
Радульфус явно не понимал, к чему клонит монах, и Кадфаэль решил не тянуть и сказать все напрямик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68