— Даже если это и правда, мессер Аргомбольдо, какой интерес да Винчи вмешиваться в это расследование?
— Пути секты извилисты. Если уж один из них участвует в поисках, то не иначе как для того, чтобы направлять их.
— С какой целью?
— Разве вы сами не убеждали меня только что в невиновности Донато Гирарди? Стало быть, виновных надо искать в другом месте. Есть некий символ, которым очень дорожат иоанниты: смерть их пророка. Вам, конечно, известен трагический конец Крестителя: Ирод Антиппа велел отрубить ему голову.
Он какое-то время смаковал эффект от своего вывода.
— Отрубить голову, да. Таким образом, обезглавливание стало у сектантов неким тайным знаком, паролем. Называя его, они узнают друг друга. Вот вам и смысл тех трех преступлений, молодой человек: двое обезглавленных на одного распятого. Превосходство Крестителя над Иисусом Христом!
13
Я оставил его слова без комментариев, посчитав более разумным удалиться, прежде чем Аргомбольдо не обвинил папу в руководстве заговорщиками.
Сделав крюк к дворцу Капедиферро, где я тщетно прождал появления красавицы Флоры, я отправился в Бельведер, чтобы поразмыслить и определить свое положение в расследовании.
По прибытии в дом мэтра я был поражен царившим на этаже переполохом: сновали слуги, перетаскивая сундуки и упакованные картины; из всех комнат доносились громкие голоса. Опустела и сама мастерская, из которой вытаскивали разные деревянные и железные хитроумные устройства — изобретения да Винчи.
Когда я вошел туда, мэтр как раз распоряжался укладкой в высокий и широкий ящик большой стеклянной линзы, уменьшенной модели теплового зеркала. Леонардо, казалось, был не в духе, приказным тоном он давал распоряжения:
— Да нет же, поосторожнее, растяпы! Так вы поцарапаете полировку! Снизу, снизу беритесь, черт бы вас побрал!
Я подошел к нему.
— А, Гвидо! Вовремя пришел, будешь помогать. Берись-ка с этой стороны и подсоби Салаи уложить ящик в сундук у входа.
Я молча исполнил приказание, не желая ничего говорить в присутствии Салаи, которому не мог простить его предательского исчезновения в тот вечер у таверны «Волчья голова».
Вернувшись в мастерскую, я направился прямо к мэтру.
— Уезжаете?
— Увы, Гвидо! У меня нет другого выхода. Вчера мне сообщили, что я не должен покидать своего покровителя и обязан сопровождать его в Савойю на бракосочетание. Срок на сборы дали до завтрашнего утра.
— Завтра утром? К чему такая спешка?
— Интриги моих недругов! Враги у меня довольно-таки влиятельные, Лев Десятый прислушивается к ним. Впрочем, кардинал Бибьена предостерегал меня… И еще те два немца, которые постоянно интригуют против меня, подрывая мой авторитет. От них-то я и упрятываю все здесь… Опасаюсь, как бы они не украли мои методы…
— Но кто же на самом деле эти враги? Чего они добиваются?
— Понятия не имею. Зависть и злоба — плохие советчики. На днях папа получил какую-то анонимку. Меня обвиняют в…
Кулаки мэтра сжались, и я почувствовал, как им снова овладевает гнев.
— Меня обвиняют в некромантии над трупами в Сан-Спирито.
— Что-о?!
— Да, Гвидо, ты правильно расслышал. Вот именно, в некромантии! В письме говорится, что мои анатомические исследования — всего лишь предлог для осквернения трупов, взывания к душам умерших и предсказания будущего по их внутренностям. И прочая, не знаю уж какая, чертовщина.
— Какая чушь!
— То-то и досадно. Все обвинения отличаются глупостью, однако Лев Десятый делает вид, что они весомы. Он мне строго-настрого запретил даже подходить к Сан-Спирито.
Я и так был раздражен инсинуациями Аргомбольдо, но эта новость доконала меня. Мэтра обвиняют в ворожбе и колдовстве!
— Причины, должно быть, показались понтифику очень вескими, раз он согласился избавиться от вас! А ведь вы как-никак протеже его брата!
— О! Здесь с этим не считаются. Как раз недавно мне советовали уехать, уверяя, что Церковь неодобрительно относится к вскрытиям. Что следует успокоить умы. Особенно в свете происходящих событий… Однако за мной сохраняются пенсия, квартира в Бельведере и — вообрази! — уважение Льва Десятого.
Одно совпадение меня поразило: встреча накануне с Капедиферро. Моя откровенность по поводу соображений Леонардо!
— Это изгнание могло иметь отношение к нашему расследованию?
— Не исключается, — согласился он. — Я и не скрывал ни от кого своего неприятия казни обжигальщика.
— Ненависть Капедиферро к вам ни для кого не является секретом. Ведь главный смотритель улиц лично арестовал Гирарди. Так что ваше несогласие он расценивает как прямые нападки на него.
Говоря это, я осознавал, что являюсь единственным виновником немилости к Винчи. И все это из-за моей глупой болтовни и желания покрасоваться перед молодой Альдобрандини!
— Я должен… должен вам сказать, что вчера я виделся с Капедиферро, мэтр, и что из некоторых моих слов он смог… смог заключить…
Он положил руку на мое плечо.
— Ты хороший парень, Гвидо. Твои угрызения совести делают тебе честь. Если бы судьбе было угодно даровать мне сына…
Большего он не сказал.
— Не стоит понапрасну винить себя. Чуть раньше, чуть позже, но все стало бы известно. А я тверд в решении отстаивать свое мнение перед кем угодно: обжигальщик непричастен к этой серии преступлений. Вчера… вчера мне пришла одна идея… Так вот… Тебе известно, как обращаются к женщинам в Авеццано и его окрестностях?
Я все больше поражался. Этого человека одни обвиняют в ереси, другие — в колдовстве, этого человека, величайшего художника своего времени, изгоняют из города как прокаженного, а он спокойно говорит о языковых особенностях Апеннин!
— Авеццано? — повторил я.
— Да, Авеццано. Когда-то я останавливался там на два-три дня во время путешествия к Адриатике. Было это лет пятьдесят назад.
— Жать, но я пока не понимаю вас.
— Поймешь! В Авеццано родился Джакопо Верде! Так вот! Знай, что там редко употребляют обращение «синьора». Чаще к женщине обращаются «донна»: донна Альбицци, донна Синибальди. Такое распространено только в тех местах.
— Не поясните ли…
— Думай, Гвидо, думай! «Донна»! Как донна Гирарди, например! Бумажка, которую ты нашел в комнате Джакопо Верде: «do ghirardi»! Теперь понял? Указавший молодому Верде лицо, которое тот должен встретить в таверне «Волчья голова», имел в виду не «do ghirardi» как Донато Гирарди, a «do ghirardi» — как «donna Ghirardi»! Именно к своднице и обратился молодой человек, а не к ее сыну. Можно поспорить: ни одному из мужчин не было известно о существовании другого! И если принять эту версию, у обжигальщика не имелось никаких причиндля убийства Джакопо Верде!
— Этим и объясняется, что мы не нашли никакого смысла в той раковине и том ноже, — добавил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61