— Знаком вам такой художник — Ван Акен? — спросил я в конце библиотекаря.
— Ван Акен? Нет. Ведь я больше интересуюсь книгами, чем картинами. Надо бы спросить…
Он заглянул в другие залы, но они были пусты: обеденное время.
— Будь здесь Леонардо, он бы вам сказал… Вот разве что…
Он прищурился:
— Поскольку мои читатели не торопятся, я, пожалуй, закрою на время библиотеку. Поднимемся-ка, Гвидо, этажом выше… Такой случай не скоро представится…
— А что там?
— Сикстинская капелла. Его святейшество недавно заказал Рафаэлю шпалеры для украшения стен. Я только что видел, как художник поднялся туда, чтобы снять мерки. В отсутствие да Винчи он, может быть, согласится вам ответить.
Построенная пятьдесят лет назад, Сикстинская капелла стала настоящим святилищем Ватикана. Именно в ней собирались кардиналы для избрания папы. Она являлась домовой церковью пап, там же служили и торжественные мессы. Именно здесь проявился огромный талант величайшего живописца века: Микеланджело. В 1511 году мне посчастливилось увидеть свод Сикстинской капеллы. В то время художник еще не закончил работу над ней, а папа Юлий 11 уже разрешил римлянам любоваться ею. И сейчас я узрел ее во всем великолепии завершенности.
У каждого входящего глаза непроизвольно поднимались к своду, и душа устремлялась ввысь. На фоне красок, создающих ощущение безграничности, развертывались эпизоды из «Книги Бытия»: Бог отделил Свет от Тьмы, Сотворение человека, Грехопадение, Великий потоп… Вокруг этого священного действа вращалось множество лиц пророков и сивилл, изображенных Микеланджело с необыкновенной простотой и благородством. Красота черт, богатство зеленых, оранжевых и голубых оттенков, разнообразие персонажей и их движение: весь потолок оживлялся нечеловеческой силой и грацией. И все это в шестидесяти футах от пола!
Верхнюю часть свода освещал ряд окон, между которыми можно было видеть двадцать восемь портретов пап. Опускаясь ниже, взор натыкался на прекрасную серию фресок, разбежавшихся по четырем стенам. Они принадлежали кисти любимых художников Сикста IV, основателя капеллы. Сцены из жизни Христа и Моисея с восхитительным мастерством изобразили Боттичелли, Гирландайо, Росселли. Внизу же стены были декорированы шпалерами, уже несколько пострадавшими от времени.
Когда мы вошли, Рафаэль сидел прямо на каменном полу в самом центре капеллы. Погруженный в свои мысли, художник не шелохнулся при нашем приближении. Все в Риме знали мэтра из Урбино, которому к тому времени исполнилось тридцать лет. Официальный живописец Льва X — а до этого Юлия II, — он не только был одним из архитекторов собора Святого Петра, но и оформителем престольных праздников, а также занимался спасением памятников античности. Его богатство и слава нисколько не повлияли на его скромный нрав, и нередко можно было слышать от него похвалы в адрес своих собратьев, начиная Микеланджело и кончая Леонардо да Винчи. Что изобразить на шпалерах , чтобы они сравнялись с шедеврами Сикстинской капеллы? Вот о чем, возможно, размышлял уроженец Урбино.
Вокруг него лежали несколько инструментов, записная дощечка и шнур для измерения. Действительно, нижняя часть стен выглядела довольно жалко по сравнению со всем остальным. Рисунок шпалер потускнел, тут и там проступали пятна сырости, целые куски ткани прогнили, и сквозь них проглядывали изъеденные временем камни.
— Мэтр Рафаэль… — начал Ингирами. — Покорнейше прошу простить наше вторжение.
Художник повернул к нам голову; глаза его были устало-отрешенными.
— А, наш библиотекарь! Какой сюрприз! У вас есть претензии?
— Вовсе нет. Для нас честь — изучать труды под капеллой, а ремонтные работы в ней крайне необходимы. По правде говоря, я пришел сюда с одним молодым человеком, с которым хотел вас познакомить да Винчи. Увы! Вам небезызвестно, что…
— …что он должен был отбыть этим утром в Шамбор, да? Мне уже сказали об этом. Слишком много интриг развелось вокруг нашего брата. Но папа в один прекрасный день воздаст ему должное, я в этом уверен. А этот паренек… Мы уже встречались, не так ли? У Джулиано Медичи на рождественском вечере.
Я кивнул.
— Хорошо. Раз уж мы познакомились, говорите, чем я могу быть вам полезен. Боюсь только, что не смогу уделить вам много времени. Мастерская завалена заказами, ученики не справляются, а мне еще нужно подготовить десять картонов для шпалер капеллы.
— Мы вас не задержим, — заверил Ингирами. — Нам просто хотелось бы знать, не напоминает ли вам что-нибудь имя Ван Акен…
По лбу божественного Рафаэля пробежали морщины.
— Ван Акен… Постойте… Что-то знакомое…
— Это художник, — подсказал я. Он оживился:
— Ну конечно, художник! Я видел в Венеции несколько его картин. Но, насколько я знаю, известен он под другим именем. Впрочем, зарубежные живописцы…
— Позволительно ли спросить, под каким именем он известен?
— Разумеется. Свои работы он подписывает: Босх. Иероним Босх.
— Иероним Босх, — повторил библиотекарь.
Он еще рассыпался в благодарностях перед мэтром из Урбино, а я уже бегом спускался по лестнице.
Босх… Иероним Босх…
Уверен, в Ватиканской библиотеке мне попадались на глаза некоторые репродукции с картин этого художника. Вернувшись в греческий зал, я бросился к комоду с гравюрами. И в самом деле, было там несколько рисунков, выполненных Босхом: «Гнев», «Зависть», «Сладострастие», «Лень». Четыре довольно удачные гравюры на сюжеты смертных грехов. И если я в первый раз не обратил на них внимания, то только потому, что в них не было ничего особенного. Персонажи в повседневной одежде, собаки, дома, предметы обихода… Ничем не примечательные обычные жанровые картинки… Лишь «Желание» вызвало у меня смутные мечты: двое влюбленных дарили друг другу цветы тайком от своих родителей… Как бы то ни было, в этих репродукциях не просматривалось никакой связи с преступлениями. Кстати, Босх был не единственным художником, писавшим на темы смертных грехов.
И тем не менее внимание мое привлекла одна деталь. Под каждой гравюрой рядом с именем стояли плотно прилегающие буквы: MdA. Я спросил Ингирами, уже заинтересовавшегося моими поисками:
— Три буквы под гравюрами — это инициалы?
Он поднес листы к глазам.
— Совершенно верно. MdA — Мартин д'Алеманио. Клеймо автора гравюр. Впрочем, многие из них поступили сюда из его лавочки, которая находится рядом с государственной канцелярией.
— Не думаете ли вы, что он может побольше рассказать об Иерониме Босхе?
— Вполне возможно. Д'Алеманио пользуется хорошей репутацией и давно занимается гравировкой.
— А вам самому известны другие работы этого художника?
— Нет, никогда их не видел. Если быть точным, эти гравюры выбраны моим предшественником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61