Именно это и предположил Морштадт. Но он не нашел никакого логического объяснения для луврского холста. Давайте еще раз вспомним заказанную картину. Кто сделал заказ? Есть только две возможности: либо Габриэль, чтобы оказать давление на короля, либо итальянцы, чтобы скомпрометировать герцогиню.
— Пока я согласен с вами.
— Как пропагандистское средство картина имеет смысл только в том случае, если король всерьез собирался жениться на Габриэль. Но тогда возникает вопрос: не вздумали ли Медичи, после того как пропагандистский трюк не удался, прибегнуть к более решительным средствам, чтобы помешать свадьбе?
Кошинский наморщил лоб.
— Значит, все-таки яд?
— Нет, — возразил я. — Труп герцогини был вскрыт, и при исследовании его были обнаружены все признаки обусловленной беременностью болезни, которая и стала причиной смерти. О яде говорили только те, кто был далек от происходивших событий. Показания свидетелей и диагноз медиков позволяют с вероятностью, граничащей с достоверностью, утверждать, что Габриэль умерла от эклампсии.
— От эклампсии?
— Да, это внезапно наступающие во время беременности или родов судороги, которые часто угрожают жизни. Давайте освежим в памяти то, что нам известно о последних днях жизни Габриэль. Она находилась с королем в Фонтенбло. В это время она была на шестом или седьмом месяце беременности и испытывала некоторые связанные с ней недомогания. Ее преследуют мучительные ночные кошмары. Она страдает от нервозности и страхов, питается мрачными предсказаниями своих астрологов. Что происходило в ее душе? Она чувствует себя в двух шагах от трона. В Риме идут переговоры о разводе короля. Остается несколько дней до Белого воскресенья, после которого, по обещанию короля, начнутся свадебные торжества. Двор распущен, и предполагается, что герцогиня, как каждый год, проведет Пасху в Фонтенбло с королем. Как каждый год? Внезапно король решает отправить Габриэль на праздник в Париж. Надо всеми силами избежать скандала. В конце концов, она пока еще не супруга Генриха, и совместное пребывание с любовницей во время святого праздника произвело бы плохое впечатление. Но почему такой поворот? В прошлые годы ни разу не шла речь о таких мерах предосторожности. Все указывало на то, что они все-таки поженятся. Все бы всё поняли, и никто не осудил бы короля за то, что он остался на праздник с беременной, ослабленной женщиной. Но Наварра решает по-иному.
Габриэль сломлена. Она умоляет, взывает, просит, рыдает. Проходит несколько часов, прежде чем королю удается унять ее, но герцогиня и после этого успокаивается только внешне. В ее душе появляются дурные предчувствия и горькие сомнения. Ночью происходит нечто примечательное. Оба видят один и тот же сон. Габриэль видит, как ее пожирает огонь, а королю снится, как его возлюбленная сгорает в пламени, а он ничего не может с этим поделать. Они рассказывают друг другу свои сны и плачут. Камердинер за дверью слышит их всхлипывания. Но все проходит. Утром король и герцогиня направляются в Мелюн, вместе там ужинают, переезжают в Савиньи и проводят там последнюю совместную ночь.
Когда судно готовят к отплытию, Габриэль снова теряет самообладание. Она уверена, что никогда больше не увидит своего короля. Расставание являет собой картину последнего прощания навсегда. Король колеблется. Как она бледна и слаба. Он нежно обнимает ее, прижимает к груди ее трепещущее тело и шепчет ей на ухо слова о своей вечной любви. Крепче и крепче прижимается Габриэль к королю, поручает ему своих детей, уверяет в своей любви. Из глаз ее текут слезы, от которых потемнел камзол короля. Потом он освобождается из ее объятий и печально смотрит ей вслед, пока она, сопровождаемая Бассомпьером, Ла-Вареном и Монбазоном, садится на паром. Лошади начинают тянуть бечеву, и судно отчаливает. Габриэль стоит на корме. До последнего момента звучат ее прощальные слова, становясь все слабее и слабее, и Наварра смотрит вслед лодке до тех пор, пока она не скрывается за горизонтом. До самого конца видит он, как она стоит в лодке, маленькое белое пятнышко на воде, замолкающее по мере удаления лодки. Крошечный образ его Габриэль, женщины, которую он любил, как никого на свете.
Мы знаем конец. Все началось с головной боли и стеснения в груди. Последовали обмороки, которые привели к первым судорогам. Развились нарушения зрения и слуха. Пораженная болезнью плоть вышла из-под контроля. Мышцы напрягались, трещали суставы, челюсть смыкалась с такой силой, что ломались зубы, прокусывая губы и язык. Глаза вылезали из орбит, голова запрокидывалась назад. Потом наступила кома, а за ней смерть. Ребенок предположительно погиб во время самого первого приступа. Поскольку его не извлекли из чрева матери, его труп отравил ее организм и стал причиной смерти. Вскрытие подтвердило диагноз. Ребенок был мертв, и его по частям извлекли из матки. Легкие и печень герцогини были разрушены. Почки стали плотными, как камень. Был затронут и мозг.
— Вы нашли и протокол вскрытия?
— Да, оба автора, которых я читал в Париже, цитируют показания свидетелей.
— Значит, действительно не яд, — констатировал Кошинский.
— Да, при ближайшем рассмотрении это так. Но не привели ли страхи Габриэль и ее опасения к этим судорогам, к смерти ребенка, а потом и к ее собственной гибели? Несомненно, было неумно и рискованно отсылать Габриэль в Париж в таком возбужденном состоянии. Почему король настаивал на этом? Тот аргумент, что неприлично проводить Пасху с любовницей, в прежние годы никогда не выставлялся. Почему отношение изменилось в этот год? Габриэль о чем-то догадывалась? Что руководило королем, когда он отослал Габриэль из Фонтенбло? Чем больше я об этом думаю, тем сильнее становится у меня впечатление, что поведение короля совершенно необъяснимо. Значит, он знал что-то такое, что неизвестно мне. Может быть, к этому времени о чем-то уже договорились с Флоренцией? Сумели ли советники подойти к Генриху и убедить короля, что только женитьба на Марии Медичи может гарантировать безопасность государства?
— Вы сами, по-моему, не очень в это верите.
— Да, я в это не верю. Но в рукописи эта возможность обозначена очень четко. При таком подходе совершенно обоснованным кажется заказ Виньяку скандальной картины. Мысль о том, что Медичи хотели использовать эту картину для дискредитации герцогини, кажется мне маловероятной. На что могла повлиять эта картина? И если против герцогини действительно существовал заговор, то не следовало бы заговорщикам бояться, что при расследовании явными станут их тайные планы?
— Но все же вы не убедили меня до конца. В конце концов, ваше допущение о том, что отравления не было, всего лишь предположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Пока я согласен с вами.
— Как пропагандистское средство картина имеет смысл только в том случае, если король всерьез собирался жениться на Габриэль. Но тогда возникает вопрос: не вздумали ли Медичи, после того как пропагандистский трюк не удался, прибегнуть к более решительным средствам, чтобы помешать свадьбе?
Кошинский наморщил лоб.
— Значит, все-таки яд?
— Нет, — возразил я. — Труп герцогини был вскрыт, и при исследовании его были обнаружены все признаки обусловленной беременностью болезни, которая и стала причиной смерти. О яде говорили только те, кто был далек от происходивших событий. Показания свидетелей и диагноз медиков позволяют с вероятностью, граничащей с достоверностью, утверждать, что Габриэль умерла от эклампсии.
— От эклампсии?
— Да, это внезапно наступающие во время беременности или родов судороги, которые часто угрожают жизни. Давайте освежим в памяти то, что нам известно о последних днях жизни Габриэль. Она находилась с королем в Фонтенбло. В это время она была на шестом или седьмом месяце беременности и испытывала некоторые связанные с ней недомогания. Ее преследуют мучительные ночные кошмары. Она страдает от нервозности и страхов, питается мрачными предсказаниями своих астрологов. Что происходило в ее душе? Она чувствует себя в двух шагах от трона. В Риме идут переговоры о разводе короля. Остается несколько дней до Белого воскресенья, после которого, по обещанию короля, начнутся свадебные торжества. Двор распущен, и предполагается, что герцогиня, как каждый год, проведет Пасху в Фонтенбло с королем. Как каждый год? Внезапно король решает отправить Габриэль на праздник в Париж. Надо всеми силами избежать скандала. В конце концов, она пока еще не супруга Генриха, и совместное пребывание с любовницей во время святого праздника произвело бы плохое впечатление. Но почему такой поворот? В прошлые годы ни разу не шла речь о таких мерах предосторожности. Все указывало на то, что они все-таки поженятся. Все бы всё поняли, и никто не осудил бы короля за то, что он остался на праздник с беременной, ослабленной женщиной. Но Наварра решает по-иному.
Габриэль сломлена. Она умоляет, взывает, просит, рыдает. Проходит несколько часов, прежде чем королю удается унять ее, но герцогиня и после этого успокаивается только внешне. В ее душе появляются дурные предчувствия и горькие сомнения. Ночью происходит нечто примечательное. Оба видят один и тот же сон. Габриэль видит, как ее пожирает огонь, а королю снится, как его возлюбленная сгорает в пламени, а он ничего не может с этим поделать. Они рассказывают друг другу свои сны и плачут. Камердинер за дверью слышит их всхлипывания. Но все проходит. Утром король и герцогиня направляются в Мелюн, вместе там ужинают, переезжают в Савиньи и проводят там последнюю совместную ночь.
Когда судно готовят к отплытию, Габриэль снова теряет самообладание. Она уверена, что никогда больше не увидит своего короля. Расставание являет собой картину последнего прощания навсегда. Король колеблется. Как она бледна и слаба. Он нежно обнимает ее, прижимает к груди ее трепещущее тело и шепчет ей на ухо слова о своей вечной любви. Крепче и крепче прижимается Габриэль к королю, поручает ему своих детей, уверяет в своей любви. Из глаз ее текут слезы, от которых потемнел камзол короля. Потом он освобождается из ее объятий и печально смотрит ей вслед, пока она, сопровождаемая Бассомпьером, Ла-Вареном и Монбазоном, садится на паром. Лошади начинают тянуть бечеву, и судно отчаливает. Габриэль стоит на корме. До последнего момента звучат ее прощальные слова, становясь все слабее и слабее, и Наварра смотрит вслед лодке до тех пор, пока она не скрывается за горизонтом. До самого конца видит он, как она стоит в лодке, маленькое белое пятнышко на воде, замолкающее по мере удаления лодки. Крошечный образ его Габриэль, женщины, которую он любил, как никого на свете.
Мы знаем конец. Все началось с головной боли и стеснения в груди. Последовали обмороки, которые привели к первым судорогам. Развились нарушения зрения и слуха. Пораженная болезнью плоть вышла из-под контроля. Мышцы напрягались, трещали суставы, челюсть смыкалась с такой силой, что ломались зубы, прокусывая губы и язык. Глаза вылезали из орбит, голова запрокидывалась назад. Потом наступила кома, а за ней смерть. Ребенок предположительно погиб во время самого первого приступа. Поскольку его не извлекли из чрева матери, его труп отравил ее организм и стал причиной смерти. Вскрытие подтвердило диагноз. Ребенок был мертв, и его по частям извлекли из матки. Легкие и печень герцогини были разрушены. Почки стали плотными, как камень. Был затронут и мозг.
— Вы нашли и протокол вскрытия?
— Да, оба автора, которых я читал в Париже, цитируют показания свидетелей.
— Значит, действительно не яд, — констатировал Кошинский.
— Да, при ближайшем рассмотрении это так. Но не привели ли страхи Габриэль и ее опасения к этим судорогам, к смерти ребенка, а потом и к ее собственной гибели? Несомненно, было неумно и рискованно отсылать Габриэль в Париж в таком возбужденном состоянии. Почему король настаивал на этом? Тот аргумент, что неприлично проводить Пасху с любовницей, в прежние годы никогда не выставлялся. Почему отношение изменилось в этот год? Габриэль о чем-то догадывалась? Что руководило королем, когда он отослал Габриэль из Фонтенбло? Чем больше я об этом думаю, тем сильнее становится у меня впечатление, что поведение короля совершенно необъяснимо. Значит, он знал что-то такое, что неизвестно мне. Может быть, к этому времени о чем-то уже договорились с Флоренцией? Сумели ли советники подойти к Генриху и убедить короля, что только женитьба на Марии Медичи может гарантировать безопасность государства?
— Вы сами, по-моему, не очень в это верите.
— Да, я в это не верю. Но в рукописи эта возможность обозначена очень четко. При таком подходе совершенно обоснованным кажется заказ Виньяку скандальной картины. Мысль о том, что Медичи хотели использовать эту картину для дискредитации герцогини, кажется мне маловероятной. На что могла повлиять эта картина? И если против герцогини действительно существовал заговор, то не следовало бы заговорщикам бояться, что при расследовании явными станут их тайные планы?
— Но все же вы не убедили меня до конца. В конце концов, ваше допущение о том, что отравления не было, всего лишь предположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113