Она даже призналась, что всегда немного побаивалась Саруса и не хотела его обидеть. Она, разумеется, попыталась бы что-нибудь предпринять, если бы проводила больше времени в парижском доме, но они с Рольфом слишком привязаны к Рутении, и не любят расставаться с ней надолго.
Мара уже возвращалась с рынка, когда с ней поравнялась и остановилась открытая коляска. На дверце красовался герб Рутении, на сиденье позади возницы, откинувшись на спинку, восседал Рольф. Он милостиво наклонил голову и протянул руку, чтобы распахнуть дверцу.
— Анжелина послала меня за вами. Прошу вас, садитесь.
Мара строго-настрого велела лакею нести корзину с покупками прямо на кухню, не задерживаясь с кем-то пофлиртовать или вступить в политическую дискуссию, а сама села в коляску. Экипаж сразу тронулся.
— Это очень любезно со стороны королевы — так заботиться обо мне, — сказала Мара. — В этом не было нужды.
— Это вам не было нужды идти на Голгофу ради репутации нашей кухни, как и ради моего шалопая-сына. С этого дня вы будете посылать слугу.
— Но я совсем не против такой работы, мне это даже нравится.
— Рай среди капусты? Я полагаю, без этого удовольствия вы свободно сможете обойтись.
Мара различила нотки приказа в его голосе.
— Как вам будет угодно, сир.
Он бросил на нее долгий взгляд. Она столь же откровенно уставилась на него в ответ. Рольф выглядел необычайно солидно — серебристая седина и глубокие морщинки вокруг проницательных, умных и дерзких синих глаз. Вот так будет выглядеть Родерик через тридцать лет, подумала Мара, и сердце ее пронзила боль.
— Скажите мне, мадемуазель, Родерик докучал вам после праздника у цыган?
— Никоим образом, сир.
Они прекрасно поняли друг друга. Родерик не переступал порога ее спальни, не пытался назначить ей тайное свидание после той ночи в цыганской повозке с сеном. Мара сама не знала, плакать ей или радоваться. Она понятия не имела, чем это вызвано: волей человека, сидевшего сейчас рядом с ней, или особыми представлениями Родерика о чести.
— Верится с трудом.
— Возможно, вы не так хорошо знаете своего сына, как вам кажется.
— Я знаю, что он мнит себя пупом земли и утирается четырьмя концами небосвода как носовым платком, а его серебряный язык вложил ему в уста сам дьявол.
— Он очень похож на своего отца, — со скрытым сарказмом заметила Мара.
— Он одержим жаждой власти и даже не может этого скрыть, его ум невосприимчив к тому, чего он не хочет понимать, зато он изощрен в интригах против своих врагов, хитер и изворотлив, как гасконский крестьянин. Он готов на любые опасные и никчемные авантюры, но бежит от здравого смысла как черт от ладана.
Все это было сказано ворчливым тоном, но без яда.
— Вот такой, как есть, он вам и нравится.
— Он вас не поблагодарит ни за то, что вы нас сравниваете, ни за то, что вступаетесь за него.
— Слава богу, мне не требуется его благодарность.
Во взгляде, брошенном на нее королем, Мара прочитала одобрение. У нее возникло ощущение, что она выдержала какое-то испытание. Ее охватило неприятное чувство, напомнившее ей о первых днях, проведенных с сыном короля, когда ей приходилось следить за каждым своим словом и жестом. Ей показалось, что король действовал более тонко, хотя, возможно, все дело было в том, что на этот раз у нее было меньше причин быть настороже.
Возница, очевидно, получил распоряжения заранее. Вместо того чтобы ехать домой кратчайшим путем, он повернул лошадей к центру города и в конце концов выехал на Елисейские Поля. Парижские бульвардье — господа, воспитавшие в себе привычку прогуливаться по этому длинному прямому проспекту, чтобы поглазеть на дам, проезжающих мимо в каретах и колясках, — приветствовали Мару, снимая перед ней свои шелковые цилиндры. Мимо них скользили лакированные коляски с опущенным верхом, называемые «викториями», потому что именно такой экипаж предпочитала английская королева. Сидевшие в колясках дамы наслаждались мягкой погодой, заслоняясь от солнца зонтиками с бахромой. Под голыми ветвями деревьев, обрамлявших проспект, расположились цыганки-гадалки, шарманщик с обезьянкой, бродячий циркач с дрессированной собачкой и трио музыкантов, у ног которых лежала на тротуаре перевернутая шляпа для денежных сборов.
Оставшись наедине с королем Рольфом и сумев завоевать хотя бы на время его расположение, Мара решила, что это самый удачный случай задать ему давно тревоживший ее вопрос.
Набрав в грудь побольше воздуха, она сказала:
— Не могли бы вы объяснить мне, сир, почему Родерик живет в Париже?
— Охотно. Он является сильнейшим и самым надежным звеном в цепи, по которой ко мне стекаются разведывательные данные.
— К вам?
— Так было заведено изначально и так продолжается до сих пор, хотя в последнее время у него появились личные причины вмешиваться в дела европейских дворов.
— Но если это так, значит, он приехал в Париж не из-за ссоры с вами?
— Ссоры? Нет, мы не ссорились, хотя это не означает, что между нами царит мир и согласие.
Мара надолго задумалась, но в конце концов спросила:
— Могу я узнать, с какой целью вы собираете разведывательные сведения в Париже?
Рольф бросил на нее оценивающий взгляд, словно решая для себя, стоит ли ей отвечать, но решение принял быстро.
— Волнения в любой из европейских стран влияют на спокойствие и прочность правящего режима во всех остальных странах континента. Желательно знать заранее, где ослабли пружины.
— Но вы же не станете… вмешиваться, чтобы укрепить или ослабить эти пружины?
Он поднял бровь и тихо спросил:
— А почему бы и нет?
— Но в таком случае вам должно быть известно, что делает здесь Родерик. У вас, видимо, есть и другие источники, иначе вы не узнали бы обо мне и вас бы сейчас здесь не было. Но тогда почему вы так на него сердитесь?
Вместо ответа на вопрос он сказал:
— Вы просто ангельски добры, если проявляете заботу о нем при сложившихся обстоятельствах.
— Дело не в доброте. — Мара отвернулась и стала смотреть на улицу.
— Прекрасно сказано. Вы очень умны. Возможно, я вел себя как дурак, но я действовал из лучших побуждений.
— Что?
На лице короля появилось отсутствующее выражение. Он ничего не ответил.
Погода испортилась, вновь затянул холодный дождь. Пронизывающая до костей сырость держалась несколько недель. В длинной галерее слышался беспрерывный звон клинков: это гвардия таким образом разгоняла скуку. Королева Анжелина в лучших традициях коронованных особ начала ткать гобелен — охотничью сцену с всадниками и цыганским табором на заднем плане. Она долгими часами просиживала за работой в своем частном салоне в королевских апартаментах. Иногда ей помогала Мара, взяв на колени второй конец громадного полотна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Мара уже возвращалась с рынка, когда с ней поравнялась и остановилась открытая коляска. На дверце красовался герб Рутении, на сиденье позади возницы, откинувшись на спинку, восседал Рольф. Он милостиво наклонил голову и протянул руку, чтобы распахнуть дверцу.
— Анжелина послала меня за вами. Прошу вас, садитесь.
Мара строго-настрого велела лакею нести корзину с покупками прямо на кухню, не задерживаясь с кем-то пофлиртовать или вступить в политическую дискуссию, а сама села в коляску. Экипаж сразу тронулся.
— Это очень любезно со стороны королевы — так заботиться обо мне, — сказала Мара. — В этом не было нужды.
— Это вам не было нужды идти на Голгофу ради репутации нашей кухни, как и ради моего шалопая-сына. С этого дня вы будете посылать слугу.
— Но я совсем не против такой работы, мне это даже нравится.
— Рай среди капусты? Я полагаю, без этого удовольствия вы свободно сможете обойтись.
Мара различила нотки приказа в его голосе.
— Как вам будет угодно, сир.
Он бросил на нее долгий взгляд. Она столь же откровенно уставилась на него в ответ. Рольф выглядел необычайно солидно — серебристая седина и глубокие морщинки вокруг проницательных, умных и дерзких синих глаз. Вот так будет выглядеть Родерик через тридцать лет, подумала Мара, и сердце ее пронзила боль.
— Скажите мне, мадемуазель, Родерик докучал вам после праздника у цыган?
— Никоим образом, сир.
Они прекрасно поняли друг друга. Родерик не переступал порога ее спальни, не пытался назначить ей тайное свидание после той ночи в цыганской повозке с сеном. Мара сама не знала, плакать ей или радоваться. Она понятия не имела, чем это вызвано: волей человека, сидевшего сейчас рядом с ней, или особыми представлениями Родерика о чести.
— Верится с трудом.
— Возможно, вы не так хорошо знаете своего сына, как вам кажется.
— Я знаю, что он мнит себя пупом земли и утирается четырьмя концами небосвода как носовым платком, а его серебряный язык вложил ему в уста сам дьявол.
— Он очень похож на своего отца, — со скрытым сарказмом заметила Мара.
— Он одержим жаждой власти и даже не может этого скрыть, его ум невосприимчив к тому, чего он не хочет понимать, зато он изощрен в интригах против своих врагов, хитер и изворотлив, как гасконский крестьянин. Он готов на любые опасные и никчемные авантюры, но бежит от здравого смысла как черт от ладана.
Все это было сказано ворчливым тоном, но без яда.
— Вот такой, как есть, он вам и нравится.
— Он вас не поблагодарит ни за то, что вы нас сравниваете, ни за то, что вступаетесь за него.
— Слава богу, мне не требуется его благодарность.
Во взгляде, брошенном на нее королем, Мара прочитала одобрение. У нее возникло ощущение, что она выдержала какое-то испытание. Ее охватило неприятное чувство, напомнившее ей о первых днях, проведенных с сыном короля, когда ей приходилось следить за каждым своим словом и жестом. Ей показалось, что король действовал более тонко, хотя, возможно, все дело было в том, что на этот раз у нее было меньше причин быть настороже.
Возница, очевидно, получил распоряжения заранее. Вместо того чтобы ехать домой кратчайшим путем, он повернул лошадей к центру города и в конце концов выехал на Елисейские Поля. Парижские бульвардье — господа, воспитавшие в себе привычку прогуливаться по этому длинному прямому проспекту, чтобы поглазеть на дам, проезжающих мимо в каретах и колясках, — приветствовали Мару, снимая перед ней свои шелковые цилиндры. Мимо них скользили лакированные коляски с опущенным верхом, называемые «викториями», потому что именно такой экипаж предпочитала английская королева. Сидевшие в колясках дамы наслаждались мягкой погодой, заслоняясь от солнца зонтиками с бахромой. Под голыми ветвями деревьев, обрамлявших проспект, расположились цыганки-гадалки, шарманщик с обезьянкой, бродячий циркач с дрессированной собачкой и трио музыкантов, у ног которых лежала на тротуаре перевернутая шляпа для денежных сборов.
Оставшись наедине с королем Рольфом и сумев завоевать хотя бы на время его расположение, Мара решила, что это самый удачный случай задать ему давно тревоживший ее вопрос.
Набрав в грудь побольше воздуха, она сказала:
— Не могли бы вы объяснить мне, сир, почему Родерик живет в Париже?
— Охотно. Он является сильнейшим и самым надежным звеном в цепи, по которой ко мне стекаются разведывательные данные.
— К вам?
— Так было заведено изначально и так продолжается до сих пор, хотя в последнее время у него появились личные причины вмешиваться в дела европейских дворов.
— Но если это так, значит, он приехал в Париж не из-за ссоры с вами?
— Ссоры? Нет, мы не ссорились, хотя это не означает, что между нами царит мир и согласие.
Мара надолго задумалась, но в конце концов спросила:
— Могу я узнать, с какой целью вы собираете разведывательные сведения в Париже?
Рольф бросил на нее оценивающий взгляд, словно решая для себя, стоит ли ей отвечать, но решение принял быстро.
— Волнения в любой из европейских стран влияют на спокойствие и прочность правящего режима во всех остальных странах континента. Желательно знать заранее, где ослабли пружины.
— Но вы же не станете… вмешиваться, чтобы укрепить или ослабить эти пружины?
Он поднял бровь и тихо спросил:
— А почему бы и нет?
— Но в таком случае вам должно быть известно, что делает здесь Родерик. У вас, видимо, есть и другие источники, иначе вы не узнали бы обо мне и вас бы сейчас здесь не было. Но тогда почему вы так на него сердитесь?
Вместо ответа на вопрос он сказал:
— Вы просто ангельски добры, если проявляете заботу о нем при сложившихся обстоятельствах.
— Дело не в доброте. — Мара отвернулась и стала смотреть на улицу.
— Прекрасно сказано. Вы очень умны. Возможно, я вел себя как дурак, но я действовал из лучших побуждений.
— Что?
На лице короля появилось отсутствующее выражение. Он ничего не ответил.
Погода испортилась, вновь затянул холодный дождь. Пронизывающая до костей сырость держалась несколько недель. В длинной галерее слышался беспрерывный звон клинков: это гвардия таким образом разгоняла скуку. Королева Анжелина в лучших традициях коронованных особ начала ткать гобелен — охотничью сцену с всадниками и цыганским табором на заднем плане. Она долгими часами просиживала за работой в своем частном салоне в королевских апартаментах. Иногда ей помогала Мара, взяв на колени второй конец громадного полотна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105